в травматике было пусто с утра, и дежурила пожилая и опытная врачиха. Осмотрев ноги травмированной, обильно разукрашенные кровоподтёками и синяками, особенно левая, осторожно помяла, посгибала, поспрашивала ворчливо, от кого пострадавшая удирала и чем вдогонку попало, вымыла руки, ничего не перевязав и нигде не помазав, рентгена не делала.
- Целы, через недельку-другую заживут. На бабе, как на суке, всё быстро заживает. От страха, а не от ушибов у тебя в башке сумятица, полежи в покое денька два-три, и можешь опять рулить, если захочется. Повезло тебе, девка, - повторила вслед за водителем «Гранты», - постарайся больше не гневить бога, вот и всё лекарство.
До дома добирались на такси и на своих четырёх, а там, не слушая возражений, уложил притвору в постель на прописанную отлёжку, а сам, обуреваемый жалостью, заботой и виной, собрался в лавку за целительными продуктами, вспоминая, что она любит, и не мог ничего вспомнить. Оба были всеядны, особенно в отношении мяса, значит, полуфабрикаты антрекотов, отбивных, вырезок и всякого такого и обязательно жареная картошка с зелёным горошком и грибами. Даже самому захотелось есть, но обязательно вместе, ухаживая друг за другом, предупреждая малейшие желания безвинно пострадавшей, но, как ни крути, по его вине. Однако, прежде два звонка. Полистав память мобильника, нашёл рабочий телефон Малышкина – домашнего, несмотря на сложившиеся тесные взаимоотношения, он ещё не заслужил - позвонил, надеясь, что голова города и в каникулярное время у себя в мэрии. Так и оказалось.
- Тимур Эдуардович?
- Да.
- Алексин беспокоит. К сожалению, у меня неприятное известие: ваша дочь только что совершила преднамеренный наезд на автомобиль нашей корреспондентки Ворошиной. Обе машины разбиты, причём машина Ворошиной, по всей вероятности, не подлежит восстановлению, а корреспондентка получила серьёзные телесные повреждения. Дочь ваша в невменяемом состоянии, крича, что всё равно убьёт пострадавшую, пыталась добраться до неё с кулаками, но помешал полицейский.
- Что с ней? – в голосе отца прозвучала чуть заметная обеспокоенность.
- Цела, - в голосе вестника слышалось явное проклятие. - Вы не знаете, где она сейчас? Есть ли у вас в доме доступное оружие? А вдруг!
- Зачем она это сделала? – Предупреждение, похоже, нисколько не взволновало отца.
Виктор Сергеевич замялся с ответом.
- Лучше вам об этом узнать у неё.
- Узнаю, - пообещал мэр. – Между вами что-то было? Эта Ворошина – твоя женщина? – догадался о раздираемом треугольнике.
- Ворошина – моя жена, – прозвучало твёрдое признание прижатого острого угла, - а у вашей дочери, как я понимаю, - добавил зло, - болезненная маниакальная страсть ко мне на почве усугубляющегося алкоголизма. Её надо лечить, причём спешно. – И тут же подумалось: хорошо бы чокнутая исчезла совсем или хотя бы на время, пока маньячный приступ не пройдёт. – Кстати, - решил подсказать удобное для обоих решение, - под Москвой есть респектабельная лечебница, где вылечивают каждого второго тяжелобольного. Не попытаться ли вам устроить её туда до конца избирательной кампании, а не то, не дай бог, она, с неуправляемой психикой, учудит ещё что-нибудь такое, что начисто исключит ваше участие.
Последовало долгое молчание.
- Я подумаю.
- Да, ещё, - попросил подсказчик, - дайте, если возможно, телефон Нины. – Дал. Та была дома и, судя по вязкому тягучему голосу, на изрядном взводе. – Здравствуй, Нина, - заторопился, чтобы выложить всё разом и успеть до того, как она начнёт честить по пьяни почём зря. – Ты зачем это сделала, спрашивает отец? Что тебе, ни чужая, ни своя жизнь не дорога?
- Я всё равно её прикончу, - проскрежетала в ответ свихнувшаяся мегера, заклиненная на одной-единственной сумасшедшей мысли. – Так и знай.
- И загремишь в зону, - щедро пообещало яблоко раздора, - причём надолго. – А у тебя дочь, ты что, забыла? Пойми, - слегка умаслил тон, - ты теперь только на треть своя, а на две трети принадлежишь дочери, для неё должна жить, а не для бесполезных сердечных разборок, - объяснял, втолковывал матери холостяк, не желающий иметь детей. – И ещё: всё то, что ты творишь безумно, эхом отражается на мне, - высказал самую главную заботу. – Всем же понятно, в кого ты метишь, и всем ясно, что причина – я. Успокойся, наконец, посмотри трезво, - ничего лучшего алкашке и посоветовать было нельзя, - на сложившиеся обстоятельства, оставь Ворошину в покое. Кстати, - вспомнил кстати, - она уезжает из города, уезжает насовсем.
Киллерша даже хохотнула удовлетворённо.
- Ну, тогда пусть живёт. А ты к нам приедешь? – жадно спросила потерянная мать и не обретённая любовница.
- Нет, нет и нет! – зло и твёрдо отрезал Виктор Сергеевич. – И никогда! – добавил не в складушки. – Заруби себе на полиловевшем носу! – позволил намеренную грубость. – Мне никто не нужен, - и это была вторая главная откровенность, высказанная той, которую сейчас ненавидел больше всех и… немножко жалел. Жалел не как женщину, заблудившуюся в собственных туманящих чувствах, а как потерявшего себя неординарного человека. – Никто, понимаешь? Ни ты, ни она. Я сам по себе. Мне никакие оковы не нужны, даже женские нежные.
- Тогда я убью себя, - закашлялась, очевидно, неудачно отпив глоток подкрепляющего зелья.
И тогда Виктор Сергеевич разозлился окончательно.
- На здоровье! Только не пиши мне посмертного хая.
Последовало вне всякой логики, но по-женски:
- Я тебя ненавижу!
- Я тебя – тоже! – На этой оптимистической ноте разговор закончился. – Фу-у! – выдохнул оставшуюся злость, ярость, ненависть и заспешил в ближайшую суперлавку, обуреваемый срочными семейными заботами.
Но так продолжалось недолго: уже на третий заботный день пыл нянька изрядно поостыл, и приходилось заставлять себя силой бежать не вовремя в магазин, что-то варить и ублажать Верин стресс, подогреваемый разглядыванием ушибленных ног и поцарапанной щеки. А он уже достиг того рубежа лет, когда осталась ещё совсем малая толика не перегоревшего инстинкта семьи и желания забот о ком-то, и этот рудимент инстинкта быстро угасал, сменяясь желанием, чтобы кто-то заботился и о нём, потакая его капризам. Вера на такую самоотверженность не способна, она как кошка, сама по себе ходит. И уходит, когда захочет, и приходит, чтобы ублажить плоть и скрасить свободное время. Даже тогда, когда он полностью раскрыт навстречу, замкнута в себе, сохраняя свободу. Так он думал, оправдывая охлаждение. Ну и пусть! Как-то, пытаясь найти отклик в её замкнутой цыганской душе, спросил:
- Вера, неужели тебе никогда не хотелось иметь семью, детей?
Она отвернулась, не показывая глаз и напрягшегося лица.
- Случалась и у меня бабская слабина. К счастью, вовремя подвёртывалась интересная командировка, потом спешная нервическая работёнка над статьёй, и дурь исчезала, оставалась только тягучая хандра, да и та скоро рассеивалась в газетных хлопотах. – Усмехнулась, оттаивая, повернувшись к нему лицом. – Нет, брат, домашние стены, готовка и памперсы не по мне. Да и поздненько уже, - непроизвольно нахмурилась. – Смешно будет выглядеть бабушка рядом с припозднившимся малолеткой. Так что, не подбивай клинья. – И тут же: - Манишь, давай жить вместе, а как? С тобой опасно – не только семейного покоя, но и жизни лишиться можно, – хотела улыбнуться, но тут же сморщилась, вспомнив о болячке.
- Забудь, перелистни эту страничку, - зачастил, оправдываясь Виктор Сергеевич, - больше такого не случится, я переговорил и с папой, и с дочкой, от обоих гарантирована полная безопасность, будешь персоной грата в городских масштабах – говорил так, успокаивая, винясь, но чувствовал, что она права: вместе у них не получится, хоть убей. Лучше гостевого брака ничего не надо, да и он ни к чему – пусть какой-никакой свободный, а всё же обуза. Лучше быть в ответе только за себя. – А, в общем, как знаешь, я не удерживаю. Может быть, когда-нибудь встретимся и пожалеем, что разбежались.
На её губах возникла грустная улыбка, а тёмные глаза чуть посветлели.
- Когда-нибудь мы о многом пожалеем, - помолчала, вглядываясь в далёкое будущее, переполненное несбывшимися мечтами, добавила неуверенно: - Мне, пожалуй, надо и в самом деле выбираться, а то зачахну и тебя заморочу, - вовремя почувствовав его нарастающее охлаждение, решила не ожидать тягостной развязки.
- Я тебе выправлю дарственную на свой «Форд», - больше он ничем помочь ей был не в силах и не в духе.
Вера не отказалась, даже не поблагодарила, приняв временный дар как само собой разумеющееся в дружной семье.
- А я верну его в целости и сохранности, а тебе оставляю, - рассмеялась, - разбитый «Пежо» и разборку в ДТП, не возражаешь?
- Осилю, - он всё никак не мог понять, нужна она ему надолго, насовсем, или нет. Так и не разобравшись, отложил задачку на потом, когда условие уедет, забыл, что слабые людишки, раздираемые сомнениями, часто откладывают важные решения на потом, когда осуществление их поздно, и тогда, жалея, клянут себя за нерешительность, подспудно удовлетворённые, что решения не было. Сейчас он точно был слаб, не зная, чего больше всего хочется: чтобы уехала, не маячила перед виновными глазами, или чтобы осталась, отложившись в душе тяжкой заботой. И вообще, пора было приниматься за дело, люди отпраздновали Рождество, а он не прочёл ни одной страницы.
-13-
И она уехала. Уехала, как всегда, рано поутру, но на этот раз он провожал, тревожно оглядывая двор и улицу. Когда машина скрылась за поворотом, подумал с облегчением, словно решил-таки трудную задачу: «Ну, и слава богу! Хорошо всё-таки быть только для самого себя». Вечером Вера сообщила, что добралась благополучно и нашла приличное жильё, и можно стало совсем свободно и облегчённо вздохнуть. С отъездом Веры и освобождённым временем он как-то сразу ощутил свои годы, которые убегают и убегают, и никак за ними не угонишься, бездарно теряя целые отрезки, как эти новогодние каникулы. Пора навёрстывать. С чего начать? Подпоркой Коротичу он не собирается быть и, следовательно, надо интенсивно наращивать профессиональный и интеллектуальный авторитет, чтобы пошустрее переплюнуть шефа, затолкать в свою тень. А заодно постараться изрядно пошатнуть фундамент уверенного в себе кобзонистого хватуна, что, к тому же, быстрее и легче, чем собственный рост. Тем более что ничего крамольного в этом нет, у них в чиновничьей федерации бои без правил в чести, всякому лестно уесть другого, а если ещё и с прибылью, то вообще кайф от темечка до пяток. Придётся, конечно, подналечь на спецлитературу, чем и надо было заниматься на каникулах, да выучиться основам строительного дела так, чтобы не выглядеть незаточенным рубанком, и обязательно вычленить и усечь перспективные технологии, чтобы можно было говорить о них со знанием дела и с апломбом продвинутого специалиста, показывая, что мыслишь не по-коротически, а нанокатегориями. Интересно, на чём толстогубый срезает, да так, что при, в общем-то, небольшой зарплате хватает и на хлеб с маслом и икрой, и на строительство загородного трёхэтажного бунгало с внушительными пристройками и даже с бассейном, в который после жирного волосатого тела вряд ли захочется погружаться. Ясно, что пасётся на новостройках при молчаливом
