их, не в состоянии был по душевному складу пересилить себя и собрать ясные слова в короткую внятную фразу, не требующую обширных комментариев. Она, поняв, что капитуляции не последует, и сдавшись, он всё равно останется победителем, разумно ушла от выяснения так и не просветлённых отношений. Вернув голову в удобное предплечье, задала почти безразлично новый, но отводящий вопрос:
- А как же телебрехаловка?
- На кой чёрт она тебе сдалась! – воспрял духом Виктор Сергеевич, избавленный от необходимости конкретных жёстких обязательств. – Чем тебе не угодила наша городская? Что хочешь, то и пишешь, куда хочешь, туда и валишь. Уверен, немногие из муниципальных имеют такую свободу. Тебя здесь все знают, больше того – любят, репортажи, не осквернённые редакцией, ждут, читают, обсуждают, чего тебе ещё? А там ты будешь попкой в рамочной клетке. Будешь старательно произносить чужие мысли и слова, не вникая в смысл устаревших продистиллированных новостей, дорожа пресловутым телевременем. Там у тебя не будет никакой свободы, ни личной, ни творческой. Там твои мысли так отшлифуют, что не узнаешь, там твоих любимых командировок не будет, вместо них будешь месяцами гнить в заплесневелых тесных студиях, обсуждая с вечно взвинченными коллегами по несчастью, как и на чём сэкономить, чтобы сказать много и ни о чём, чтобы угодить серой телезрительской массе, психически подсевшей на телесериалах. Там твои новации не пройдут, телевиденье не для интеллектуалов, там… там, в конце концов, не будет и меня.
Телеренегатка весело и облегчённо рассмеялась, довольная заботой о ней, согрев ему дыханием подмышку.
- Последний довод перевесил все остальные чохом.
- Уговорил? – обрадовался агитатор себе на уме.
Вера переложила голову на подушку, отлепившись от надёжного тела.
- Наполовину… до пояса… снизу…
- Ну, тогда закрепим, - властно овладел тем, что удалось отстоять. Было им на этот раз не очень органично и даже пресно и обыденно, словно давно жили вместе. Потом лежали рядом на спинах на смятой и нечистой простыне, каждый со своими мыслями, далёкими друг от друга.
- Спасибо за заботу, - в голосе Веры слышалась явная обида и отчуждение, - но только зря беспокоишься, ещё не нарисовался на свете тот, кто сумеет захомутать цыганскую плоть, и тебе того не дано. А телевиденье… что ж, если не понравится тесная рамка, уйду, я – вольная птица, не обременённая ничем, кормушка, как бы она ни была богата, меня не удержит, - вздохнула, расстроенная тем, что он не поддержал, не одобрил её выбора, думая только о себе, о том, что потеряет с её отъездом. Жить вместе он хотел бы так, как сейчас, вместе и тесно, но только в постели, да ещё когда у него будет подходящее настроение, не обращая внимания на её самочувствие. – А тебе, дорогой, нужна не спутница, молчу уж про жену, а подчинённая, брачная служащая, такая, чтобы выполняла твои пожелания и указания с полуслова и не мешала бы твоему широкому шагу в карьере, чтобы была твоей тенью, прислугой, удобной домашней вещью. Наверное, для удачной семьи такое даже неплохо, но я по гороскопу да и по характеру - львица, и ты, насколько помнится, тоже из львов, а в прайде, сам знаешь, верховодит она. Так что у нас с тобой хорошей семьи не получится. Да и зачем? – Львица повернулась на бок, лицом к нему. - Разве и без того мы не повязаны достаточно тесно, но всё же не так, чтобы быть в тягость друг другу? Считай, что состоим в набирающем моду сейчас гостевом браке.
- Это ещё как? – Виктор Сергеевич тоже повернулся к ней лицом, положив на полных семейных основаниях руку на её бедро. – Что я кому должен?
- Никто никому ничего не должен, - успокоила гостевого супруга, - оба остаются при своих: жильё врозь, доходы и долги тоже, крупные расходы по договорённости, встречи также…
- А дети? – детей гостевой супруг для себя не хотел даже по договорённости.
- Дети мотаются из одного дома в другой и живут, где им захочется.
- Класс! – восхитился брачный гость. – Меня устраивает.
- Вот и прекрасно! – в голосе Веры опять прозвучала обида. - Живём вместе, как ты и хочешь, так что, спи спокойно, - и повернулась к нему спиной. – Мне завтра отваливать с ранья.
- Не терпится? – теперь уже обиделся он.
- Надо, - ответила глухо, - надо беречь телевизионное время.
-12-
Мобильник верещал так, что дребезжало в усталой сонной голове. Не открывая глаз, пошарил рукой, нащупал его вместо Веры на соседней подушке, ухватил, хотел отбросить подальше, но всё же привычно поднёс мерзавца к уху.
- Какого чёрта в такую рань?
- Виктор, - послышался взволнованный голос сбежавшей подруги, - я попала в ДТП. Ты можешь подойти? Это недалеко, на выезде из вашей улицы, около автобусной остановки. Тебе ходу не больше десяти минут.
Он был там через пять. Маленький «Пежо», словно жук-бронзовик был приплюснут к высокому бордюру так, что зажатая правая дверка не открывалась, а левая была покорёжена и заклинена врезавшейся в левое колесо и моторный отсек малыша махиной знакомого белого «Мерседеса». «Повезло Верке, - подумалось подбежавшему спасателю, - чуток бы правее, и хана бы была телеведущей». Виновницы ДТП ни в «Мерсе», ни рядом не было, маячил только один полицейский патрульный.
- Скорую, спасателей вызывал? – требовательно спросил Виктор Сергеевич, критически оглядывая склюнувшиеся машины. – Давно?
- Уже минут десять. – Стёпа посмотрел на часы. – Сказали: освободятся, будут. Следователь вот-вот должен подъехать.
- Будут! Вот-вот! – взъерепенился неведомо откуда взявшийся в такую рань неведомый начальник. – Здесь пострадавшая в тяжёлом состоянии загибается! – Вера и вправду изнеможённо склонилась головой на рулевое колесо. – Дорога каждая минута, а они вот-вот будут! Разгильдяи! – Виктор Сергеевич подошёл к пострадавшей.
- Ты как?
Вера жалко улыбнулась побледневшими губами.
- Да вроде ничего. Ноги вот только…
- Потерпи мал-мала, сейчас я тебя вытащу. – Снова подошёл к полицейскому. – Слушай, лейтенант, давай выручать женщину, не ожидая охломонов. Её срочно надо в травмоотделение – с ногами нелады, наверное, не дай бог, что-то серьёзное. Не стоять же нам, мужикам, опустив руки и глядеть, как она мучается? Давай, хватайся за задок – он лёгкий, отвернём от бордюра и освободим дверцу. Ну?
- Нельзя, - сурово отказался правоохранительный педант, - нарушим обстановку и вещдоки, влетит от следователя.
- Потом поставим на место, и шито-крыто. Зато пострадавшую спасём. Совесть-то у тебя есть, в конце концов? Жалость человеческая? Кстати, где Малышкина? Почему не задержал вещдок?
- Задержишь её! – Стёпа недовольно хмыкнул. – Обложила по матушке и ушла. Ещё пыталась раскокать стекло в «Пежо» и добраться до этой, - кивком указал на пленницу, да не сумела. Что мне, стрелять, что ли, в дочь мэра? Попадёшь в самого себя.
Подъехал любопытный на «Гранте», подошёл, жадно оценивая глазами происшествие.
- Вот, - обрадовался Виктор Сергеевич, - тебя-то мы и ждали. Видишь, женщину заклинило? Освобождать надо срочно. Давай, чуток поднимем и повернём задок. Слабо?
Крепенький владелец отечественной тачки задорно ухмыльнулся в ответ и резво схватился обеими руками за левое заднее крыло, подначивающий – посредине, а лейтенант, не утерпев угрызений совести – за правое. Втроём, поднатужившись, сумели-таки оттащить «Пежона» в сторону и освободить зажатую дверь больше, чем наполовину. С трудом просунувшийся внутрь по пояс спасатель-дилетант протянул руки к безвольно ожидающей спасения жертве ДТП.
- Ну, давай, родная, вылазь помалу, хватайся за мои руки. Как ноги-то?
Посеревшее от не отпускающего страха лицо Веры, перечерченное потемневшей царапиной, начало оживать. Она цепко ухватилась за крепкие спасительные руки и стала осторожно выбираться, подтягивая онемевшие ноги, морщась и негромко постанывая.
- Двигаются, - попыталась улыбнуться виноватой улыбкой, - низы побаливают… и колени, а так – ничего. Прорвёмся! – успокоила и спасателя, и себя.
Употев на утреннем морозце, вытаскивая с потягом словно неудобный неухватистый куль с мукой или ещё с чем рыхлым, Виктор Сергеевич, стараясь не касаться её ног, спрятанных в тесные джинсы и сапоги, высвободил кое-как затворницу и, не дав ей самостоятельно встать на зашибленные, а может быть и покалеченные ноги, подхватил на руки и потащил к «Гранте».
- Открой, - потребовал от владельца сиюминутной скорой.
- Не могу, - замялся тот, переступая с ноги на ногу и пряча взгляд, - на работу опоздаю – уволят.
- Объяснишь, что и как, - не отставал санитар, - что у вас там, не люди?
- Не, - подтвердил дисциплинированный работник, - сплошные олигархи.
- Открывай! – повысил в нетерпении голос Виктор Сергеевич – Я заплачу, - и добавил, смягчая тон: - Ты, я вижу, мастак-водила, успеешь на своей ласточке и туда, и туда. Не теряй времени, человека спасать надо. Когда-нибудь зачтётся, если сам загремишь на дороге. Давай, паря, едем. - Смягчённый грубой лестью и непредсказуемой дорожной судьбой грантовец нехотя открыл заднюю дверцу ласточки, а настырный спасатель, усадив Веру, достал кошель, выслюнил из него тысячную и пятисотку, протянул паре: - На, бери.
- Не, не надо, - засмущался медтаксист, мгновение подумал, остро взглянул в глаза щедрого пассажира и утянул всё-таки пятисотку.
Когда поехали, виновник всех напастей поцарапанной и ушибленной попросил, сидя боком и держа её за руки:
- Рассказывай, как всё случилось.
Вера, не поворачивая головы, тревожно вглядывалась в дорогу и попутные опасные машины.
- Как случилось? – глубоко вздохнула, сбрасывая нервное оцепенение. – Сама не знаю: всё произошло так быстро, что сразу и не вспомнишь, - ещё раз глубоко вздохнула, освобождая душу от негативной памяти. – До сих пор не могу прийти в себя. – Отобрала у соседа руки и вцепилась в спинку сиденья водителя так, что посерели смуглые пальцы. Собравшись с духом, рассказала то, что запомнилось, короткими отрывистыми фразами, поскольку на длинные окончания воздуху не хватало: - Сразу, как только выехала со двора, она и пристроилась слева, мешая встречному движению. Стала придавливать к тротуару. Тогда я даванула на аксель, решив оторваться и уйти. Но разве моему малышу под силу тягаться с «Мерседесом»? Вот тут она и пошла прямо на меня. Наверное, интуитивно я нажала на тормоз, чуть отвернула от столкновения к бордюру и – всё! Удар, тряхнуло, движок заглох, только железо в ушах зашипело и заскрипело. Метила, паскуда, в кабину, в меня, но попала в передок.
- Оно так всегда на дороге, - подал голос заинтересованно слушавший водитель, - всё делается само собой и как надо, не мешай только сам себе и выживешь… если повезёт, - заржал мелким дребезжащим смешком. – Мысля уже потом приходит. Если бы не так, хана была бы тебе.
- Наверное, - согласилась незадачливая дорожница. – Я ещё не очухалась от удара, а она уже около. Молотит в окошко что есть силы, морда перекошена от злости. Но молодцы французы, умеют делать стёкла – выдержало. Подъехал полицейский, и она ушла вся в слезах и ненависти. Что за гнусный бабский характер! – Вера прерывисто со всхлипом вздохнула, повернулась к Виктору Сергеевичу, схватила за руки. – Я её боюсь!
- Ничего, ничего, - успокаивал он, - больше такого не случится, я тебе обещаю.
На счастье
