ДЕНЬ ЩЕКОТУНА

– к Мудрию Альбиносовичу. Ты не гляди, что он с виду недоумок недоумком... Он все-е(!) знает. Он даже знает, отчего северное сияние и отчего среди кавказцев часто горбоносые, и отчего среди якутов завсегда глазами щелястые и в подавляющем большинстве физиономиями приплюснутые, и отчего индийцы из касты Сиси-Рама тощеногие и узкожопые...
 Да он даже медици-инский(!) кроссворд на гинекологи-ическую(!!) тему от буквы до буквы отгадал!.. Альбиносыч, растолкуй-ка молодому поколению «беспечность»... Не слабо? – на этих словах я застопорил удаляющий меня от теплой компании шаг и обострил слух.
 – Без проблем, – с уверенностью в голосе произнес Ветродуев, – Беспе-ечность – это... По-моему, или у Михаила Зощенко, или у другого какого-то юмористического писателя этот смысл описан... А может я и са-ам(!) (без них) докумекал...
 Вот когда, вроде бы.., начали в городах на паровое отопление переключаться.., ясен херес, первыми-то трубы в свои хоромы богатеи завели. И стали они людишек подряжать, чтобы за отпадением надобности печки на кирпичи курочить да из окошек, да через двери выкидывать... А остальные им завидовали и обеспеченными обзывали...
 Полеживают, значит, эти самые буржуины зимами напролет на диванах, семечки лузгают да в потолок шелухою плюются, да еще газеты читают и пьяными взглядами баб голых через увеличительные стекла на картинках разглядывают, да еще баб натуральных охмуряют и всяческим хитроумным извращениям подвергают... А чего, спрашивается, с жиру-то не беситься(?!), коли ни печек тебе, ни дров, ни угля, ни кочерги...
 И до тако-ой(!) стадии эти централизованно через трубы паром отопляемые обленились, что стали их обзывать уже не обеспеченными, а беспечными, имея ввиду их тунеядский образ существования...
 Понятие это дошло и до нас, в полной мере уже необратимо обретя статус разгильдяйских мышления и жизнедеятельности... А в те-е(!) времена.., – на сих словах, получив исчерпывающую (на мой вкус) информацию, я хмыкнул и шагнул в сторону троицы моих ближайших соучастников в экстренной эвакуации...
 Пришагав к теснейшим образом телесно сплотившимся тюремщикам и арестанту, я от их никудышного вида испытал искреннейшее сопереживание!.. Бедолаги исполняли зубами и прерывистым дыханием какие-то нервозные мелодии. Каждый свою, но практически в едином стремительном ритме. Телесный же фон так называемого Гортанием Кишкодеровым Карандаша досинел до тако-ой(!) густоты, что татуировки сделались практически непригодными к обозрению. Снижал визуальность и покрывающий тело мохнатый иней. А подернутые ледком стринги, как говорится, стояли колом.
 Страдалец при виде меня на какое-то время унял зубовный стукоток и, скорчив из физиономии образчик крайнего отчаянья, прорыдал:
 – Нач-ча-а-альни-ик-к! Вс-с-се-е ск-каж-жу-у-у! Ай-ай-да-а-а в-вы кы-кы-ка-аб-бин-нет!..
 – И-й-и под-дпы-пиш-шешь? – спросил ничуть не подсушенный после купели сержант Федя, чей камуфляж на момент разговора представлял ледяной монолит.
 – Под-под-под-под.., – отлихорадил Карандаш, – Фы-фы-все-е-е(!) под-пиш-шу.
 – И вс-се-все? А-а ко-ко-кон-нкры-ре-етней, – вытаращился на узника долговязый ефрейтор – наименее обледенелый из троицы.
  – Хо-хо-хо-о-оть чё, – по-видимому, не отыскав силенок на пространное речеизложение, Карандаш невольно блеснул лаконизмом.
 – И даже про то, как нашу мелкоядерную субмарину, выдав ее за корабль пустыни, узбекским рыбакам пропил; и про то, как све-ерх(!)секретный резиновый танк в домино турецким контрабандистам продул; и про то, как в швейцарский ломбард в обмен на монгольские тугрики пытался частично заложить госу-да-а-арственный золотой запас?! – прозвучал из-за моей спины грозный бас. Обернувшись, я оказался лицом к лицу со следователем по особо безнадежным делам подполковником МПАХа Пинайло Авсайдом Мазиловичем...
 
 Кста-а-ати!.. Давненько хотел пояснить причину неимоверно высокой доли среди наших сотрудников людей с чудными фамилиями, именами и отчествами... А все это из-за знойного неравнодушия предыдущего главы МПАХа к оригинальностям. Бывало, сто-оит сегодня ему мельком услыхать по отдельности чьи-то нетрадиционные имя, фамилию либо отчество или (к неопису-у-уемому(!!!) восторгу) уловить все это в триединой комбина-а-ации, и уже назавтра эксклюзивно именуемый человек подтянут в качестве кандидата на должность в нашей структуре...
 И сам-то министр звучал ого-го-о-о(!!!): Чебурекий Астероидович Черезанусвыпивайло!.. Эксклюзив! А ежели приплюсовать к вышесказанному феноменальную мозаичность его генеалогического древа, в коем и чукотские, и иудейские, и папуасские, и литовские, и арабские, и уйгурские, и украинские, и финские, и чувашские, и молдавские, и эскимосские, и даже (как подтвердила генетическая экспертиза) иноплане-етные(!) корни с ветвями... Чу-удо чу-удное-е!..
 Сейчас-то уже где-то с пятилетку как маршал Черезанусвыпивайло на заслуженном отдыхе, но, уверен, как и в былые годы, трепещет от уникальных ФИО...
 Прелюбопытнейшая, надо сказать, личность... В творческом-то спектре...
 Чем только он ни увлекался... В детстве обгорелые спички, этикетки от свиной тушенки и рыбью чешую коллекционировал.
 В отрочестве комбинировал птичий помет, скотский навоз и собственные какашки, получая из них с добавлением белка либо желтка муравьиных яиц оригина-альные(!) краски... Таки-и-ие(!) пейзажи вытворял... Закача-аешься!.. Особо впечатлительные любители изобразительного искусства даже в обмороки бухались. Иных из них потом через пары нашатыря в ноздри или внутривенную камфору приходилось в чувства возвращать... И никому было невдомек, чем это юный пионер Черезанусвыпивайло пейзажи да портреты вождей мирового пролетариата мазюкает.
 Это значи-ительно(!) позже, когда он уже секретарем школьной комсомольской организации функционировал, юные карьеристы-злопыхатели природу живописного материала раскусили-распробовали и внимание педагогического коллектива на ее нетрадиционность обратили...
 Исключили парня из рядов ВЛКСМ, а он погоревал, погоревал... И давай стихи на диалекте китайской народности Сунь-в-Пень сочинять... Языка, правда, нисколечко не знал. Но рифмовал, говорят, бесподо-о-обно! Даже несколько китайских филологов, по доподлинным слухам, от прочтения чебурекиевых виршей впали в длительную оптимистическую кому.
 Было и такое: листовки об аморальном поведении теоретиков марксизма-ленинизма кропал и ночами их в мужских отсеках дощатых общественных туалетов расклеивал. В женские не совался (то ли из-за стеснительности, то ли из каких-либо иных соображений)...
 И казалось, одна ему дорога – в политические заключенные... Ан не-е-ет!..
 
 Во время срочной службы в морской береговой охране увлекся браконьерством: тайком от командиров и сотоварищей ловил на удочку золотых рыбок и выпрашивал у них исполнения заветных желаний. Как ни пыжился, все без толку... Но-о-о...
 Однажды на рассвете на кру-у-упный крючок Чебурекия насадился ноздрею перебежчик, уплывавший в аквалангистском снаряжении в нейтральные территориальные воды, где его поджидала педальноприводная японская подлодка-малютка... И не какой-нибудь заурядный гражданин оказался в роли добычи, а всамделишный генеральный конструктор противотанковой твердосплавной ковырялки (позже, когда эта штукенция была принята на вооружение, советский солдат мог ею без особого труда за каких-то пятнадцать минут на-а-асквозь(!) проковырять лобовую броню среднестатистического тяжелого танка блока НАТО!)... Кто служил в сухопутных войсках СССР в восьмидесятых годах прошлого века, должен непременно помнить сие незатейливое, но су-упер(!)эффективное оружие, широко известное под аббревиатурой «РПК-45» (ручная противотанковая ковырялка длинною в 45 сантиметров).
 – Отпусти-и-и меня, матро-осик! – взмолился изменник Родины, – Любы-ые твои три желания исполню!
 – А слабо меня в комсомоле восстановить, орденом Ленина наградить и сделать офицером Комитета государственной безопасности?! – помараковав, осведомился Чебурекий.
 – Да нисколечко! – возликовал перебежчик, – Ты сперва из моей ноздри свой крючок-то вынь, а я тебе записочку к агенту японской разведки, внедренному в отдел кадров КГБ, черкну. Вот он и твои хотения претвори-ит(!) в жизнь.
 – Складно булькаешь, негодник, – сказал не по годам мудрый Чебурекий, – Я тебя с крючка сниму, а ты нырк, и поминай как звали!.. Нетушки-фигушки! Сперва маляву сочиняй, а потом уж я крючок выну.
 – Чую, обманешь, юноша, старшего по возрасту, – усомнился в искренности пограничника перебежчик.
 – А у тебя выбор-то есть? – наставляя на него собственноручно выстроганную из березовой доски корявую снайперскую винтовку, урезонил Чебурекий.
 – Нету, – признал свое аховое положение изменник.
 – То-то ж, – защелбанив пленнику в темя, высказался страж рубежей любимой Отчизны, – Пока малявы не будет, хрен(!) тебе, а не крючок из ноздри.
 – Да ка-ак(!) же я тебе в морской пучине напишу-то? – заныл терзаемый прибоем перебежчик, – Вы-ыпусти(!) тогда уж... хотя бы на сушу, дружище. Тем более, у меня хроническая морская болезнь.
 – И какого тогда беса, коль болтанку не переносишь, в ихтиандры заделался? – одновременно с неким укором и сопереживанием спросил Чебурекий.
 – Так из-за него, морского-то недуга, и пришлось эмигрировать подводно, – пробормотал выползающий на берег конструктор, – Хотели меня японцы в трюме рыболовецкого траулера из Владивостока вывезти, а я наотрез в отказ: «Да вы чего?! Я ж всю рыбу облюю и свою нервную систему изуродую! Поплыву сам по себе подводно: на глубине-то никаких тебе волн, да и для погранцов невидимо!»... Самураи возражать не посмели...
 И вот, то-олько я нырнул да разогнался, а тут ты-ы со своим поганым крючком!
 – Но-но! Полегче в выражениях-то насчет моего крючка! – разоблачая перебежчика из гидрокостюма и одновременно выволакивая его на берег, приструнил его Чебурекий.
 Дальнейшие события развернулись по гениальнейше простецкому сценарию... Пока отщепенец в свете поднимающегося над горизонтом Солнца посредством химического карандаша микроскопическим почерком увлеченно строчил на трехрублевой купюре так называемую маляву для японского агента, бдительный рыболов зарыл в песок его ласты (дабы не улизнул морским путем); незаметно изъял из желтого непромокаемого чемоданчика особо секретную проектную документацию по противотанковой ковырялке и ее опытный образец, пару кальсон с начесом, завернутый в провинциальную военно-морскую газету «Торпедная правда» шмат свиного сала и баночку с обувным кремом. Трофеи были без промедления прикопаны рядом с ластами...
 Когда конструктор завершил сочинительство, Чебурекий, прикидывающийся алчным до халявы индивидуумом, строго осведомился:
 – Про орден Ленина-то, дядя, упомянул?
 – А как же? – вопросом подтвердил присутствие в тексте оного упоминания перебежчик.
 – А про восстановление в комсомоле и офицерское звание?
 – Безусловно.
 – Та-ак... Адрес этого японского шпиона указал?
 – Не-ет.
 – Пиши.
 – А какой? Домашний или служебный?
 – Оба записывай.
 – Хорошо-о-о.
 – Пароль и отзыв написал?
 – Не-ет.
 – Ука-азывай! Что ж ты этак? Я к тебе