- Я не против проводить вас с Юлием к танцующим, если у вас смелости не хватает.
Они втроём прошли в актовый зал. Гремела радиола. Школьники танцевали. Далёкие годы середины ХХ века ещё были наполнены романтикой в дружбе мальчиков и девочек. Не было ещё танцев гурьбой, когда не надо партнёра, и каждый трясётся в своё удовольствие и не понимает, зачем он это делает. И ещё любили танцевать вальс – лучшее, что придумала цивилизация для влюблённых. Школьники танцевали. Немногие парами мальчик с девочкой. Больше было пар девичьих. Мальчики без девочек стояли группками и выражали независимость.
«Белый танец!» – объявила распорядительница вечера и врубила вальс.
- Я приглашаю Вас, Юлий Михайлович! – сказала Англичанка и шаловливо улыбнулась Сугробину из – за его плеча.
Ещё две – три пары школьников закружились вслед за ними. Сугробин улыбнулся «своей» паре. И вдруг почувствовал какое – то движение сбоку. Он повернулся и увидал два ясных глаза, которые он помнил на своих занятиях со школьниками. Он видел не лицо. Он видел только глаза, в которых решимость свершения преодолела смущение.
- Разрешите пригласить Вас, - прошептали глаза.
Девушка совершила поступок и едва держалась. Сугробин прекрасно понимал состояние шестнадцатилетней девушки середины ХХ века из самой, самой домостроевской глубинки, где ещё не отпала мода ворота дёгтем чернить. А она на глазах всей школы приглашала взрослого мужчину танцевать. Когда он проводил занятия, одноклассники не могли видеть её глаз, обращённых на него. Как не могли видеть их нечастые взгляды на расстоянии, когда он один или с Юлием проходил по улице в центр посёлка по выходным. Она всегда появлялась в окне своего дома, улыбалась и незаметно поднимала в приветствии руку. Он также незаметно отвечал. Была милая игра и большая тайна. А сейчас у неё появился случай, и она решилась не пропускать его. Но сколько сил пришлось ей отдать!? Всё мелькнуло в голове Сугробина в одно мгновенье. Он протянул девушке руку, шагнул к ней, обнял за талию и она с счастливым, почти неслышным вздохом закружилась в вальсе. Школьники изумлённо переглядывались.
- Вы осчастливили меня, Катенька, - сказал Сугробин негромко в такт музыке. – Но что будут говорить твои подруги.
- Мне всё равно. Ты меня обнимаешь, и я буду этим жить, что бы кто не говорил.
- Тебе не надо меня любить. Я очень взрослый. За годы между шестнадцатью и двадцати двумя проходит жизнь с огромными событиями. Между двадцати пяти и тридцати годами почти никакой разницы. А между нашими годами – целое море.
- Я подожду, когда мне будет двадцать два, а тебе двадцать восемь.
- Ладно, - улыбнулся Сугробин и провернул её под последние звуки мелодии. До Нового года оставались последние минуты. Пусть девушка будет счастлива от исполнения её желания.
- С Новым годом, Катенька! – улыбнулся он, остановившись.
- С Новым годом! - прошептала девушка. Склонила в поклоне головку и отошла.
«Новогодний вечер закончен, - объявила распорядительница. – всех поздравляем с Новым годом!»
Школьники шумно и нестройно прокричали «Ура!» и побежали одеваться.
- А Леонида Ивановича, оказывается, школьницы обожают. Что же нам, уже постаревшим, делать? – сказала Англичанка и взяла Сугробина под руку. – Ты хоть сегодня не бросишь одинокую девушку. Юлий уже бросил и у меня одна надежда на тебя.
Юлий действительно отошёл и обнимал Занданову, запыхавшуюся от быстрой ходьбы
- Едва вырвалась из райкома, - пожаловалась она, подходя к Сугробину с Англичанкой. – Наш первый как поддаст, только самого себя слушает.
« Все к столу! Быстро, быстро. Уже без пятнадцати», - пробежал по коридору завуч Петрович.
За стол коллектив расселся так быстро, как моряки по боевой тревоге занимают свои места на боевых постах. Директор пригладил усы, выключил радио и произнёс небольшую поздравительную речь –
- Дорогие коллеги, друзья! Мы провожаем год, который принёс нашей стране славу и надежды на будущее. Славу нам принёс полёт Гагарина, а надежды – обещание нашему поколению жизнь при коммунизме. Потом пожелал здоровья и индивидуальных успехов и включил радио на полную мощность. Под звон курантов все встали и выпили шампанское. И тут же вырубилось электричество. Это было неправильно останавливать дизель – электростанцию в новогоднюю ночь. Но к удивлению Сугробина, никто даже не выругался. Зажгли приготовленные свечи и керосиновые фонари «Летучая Мышь». И это было шикарно, необычно и великолепно.
После третьей начались танцы, и коллектив перемешался. Из – за отсутствия электричества музыку обеспечивал один из учителей играя на аккордеоне. Играл он совсем неплохо. Звучали вальсы, аргентинские танго. Англичанка, потанцевав с физруком, подошла к Сугробину.
- Побудь сегодня со мной. Эти холостяки не для меня.
- А ты уверена, что я буду соответствовать твоим требованиям.
- У меня прозрение. Я уверена, что на сегодня тебя хватит.
- Тогда потанцуем.
Под медленный ритм аккордеона он обнял её. Она положила ему обе руки на плечи, и её глаза оказались прямо перед глазами Леонида.
«Глаза в глаза, лица не увидать. Большое видится на расстояньи», - прочитал он строчки из Есенина.
- Всё большое обо мне тебе уже рассказали, - усмехнулась Англичанка.
- Отчего такая уверенность?
- Здесь все отчаянные сплетники. Шагу ступить невозможно. Я училась в Иркутске. Приехала по приглашению дяди. Надо было где – то отрабатывать срок. Приехала и нашла…Думала, что счастье, а оказалось всё пустышкой. И год живу как соломенная вдова и вокруг никого – ни подруг, ни друзей. Одна Занданова всё понимает. И видишь, какая она счастливая с твоим Юлием. Она понимает, что он оставит азиатку, но берёт момент.
- Уезжать тебе надо отсюда. А то будешь искать «моменты» и запутаешься. И я для момента не гожусь
- Понятное дело, если тебя школьницы любят. Как эта девочка на тебя смотрела. Будь я мужчиной на твоём месте, бросила бы весь этот караван – сарай и побежала за ней. И когда успел пленить?
- Не ревнуй к белому снегу. Я у них провёл три занятия по спецкурсу.
- Но сегодня ты можешь на глазах у этих матрон поухаживать за мной. Посмотри, как они сверкают глазами на нас. А сами рады бы были отдаться, но никто не берёт.
Две дамы действительно внимательно смотрели на них. И когда Сугробин с Англичанской оказались вблизи них, одна громко сказала -
- Ишь, молодого охмуряет. Наши «старики» физрук с Петром ей уже не годятся.
Сугробин обозлился и демонстративно сочно чмокнул женщину в щёчку и спросил
- Годится!
- Годится, - засмеялась англичанка.- Давай выпьем по такому поводу. Музыкант закончил играть танго и перевёл свою музыку на трепака. Народ затопал. Боевые запели частушки. У стола в затемнённой его части стояло одинокое кресло. Сугробин опустился в него. Вдвоём в кресле было не поместиться..
- А как я? – спросила Англичанка.
- А вот так, - сказал Леонид, и посадил её на колени. – Удобно?
- Ещё как, - улыбнулась она.- Теперь кумушкам на месяц хватит разговоров.
Разошедшийся педколлектив орал наперебой частушки и пол ходил ходуном от трепака. Все плясали и пели самозабвенно. Сугробин сидел в кресле с Англичанкой на коленях, Они пили водку, закусывали маринованными грибами и целовались. Она была стоящая женщина. Сугробин был стоящий мужчина, желающий освободиться от груза прошлого. «Я не знал, что любовь зараза. Я не знал, что любовь чума. Подошла и прищуренным глазом, хулигана свела с ума», - громко декламировал Сугробин Есенина. Занданова с Симоновым не пропустили изменения обстановки. Они подрулили к целующейся паре. Занданова просто сказала
- Ну вот и познакомились, слава богам! Давайте вчетвером поднимем тост и выпьем на брудершафт. Пусть здравствует любовь!
Вечеринка пела и плясала. Но музыканту постоянно подливали, и часам к трём ночи он склонил голову на инструмент, и поднять его было уже невозможно. Праздничный вечер угасал. Небольшой нестройный и смешанный хор пытался наладить «…по диким степям Забайкалья…». Симонов с буряткой тихо сидели в темноте. Сугробин в грандиозных тенях мерцающих свечей нёс какую-то околесицу Англичанке, а она почему-то смеялась. Кое – кто одевался и уходил. Вскоре поднялся директор и предложил всё перенести на утро.
- Я не разочаровала тебя, - спросила Англичанка Сугробина, выскользнув из кресла. – Если нет, то Бог даст, увидимся.
- Всё возможно.
Симонов с Зандановой и Сугробиным проводили директорскую пару и Англичанку до дома и распрощались. Дорога к себе домой была длиной в четыре километра. Была отчаянно холодная ночь. Месяц ушёл за гору, поблёскивали отражённым светом облака, сверкали звёзды. И ни одного огонька в деревенских избах. В общем « дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь…» Кому это нужно было встречать какой – то Новый год, когда ещё рождество не пришло и в Великий пост ни выпить, ни закусить не разрешает. И никакой гармони не слышно. Только что собака взвизгнет. И ночные путники заорали какую-то песню от одиночества неразделённого даже забулдыгами. И сделали это совершенно напрасно. Собаки их услышали и чуть не сожрали. Собак там была уйма – в каждом доме и не по одной. И не болонки, а крупные псы с торчащими ушами и хвостами. И горящими в темноте глазами, явно желающими свежатинки. Сначала из под ворот выскочила одна и гавкнула, затем другая третья… И не успели нарушители ночного покоя притихнуть, как десятка полтора – два псов окружили небольшую кампанию и очень корыстно ворчали, срываясь на угрожающий лай. Озорники обеспокоились, но не знали – что делать. Даже палки под руками не было. И они тихо, тихо двигались кучкой, стараясь не шаркать обувью. Их спасло, наверное, то, что улица кончилась, а на открытом поле собаки почувствовали себя неуверенно. Всем троим очень полегчало, когда преследование кончилось.
Дома Симонов с Зандановой стали готовить мясо каким-то бурятским способом. Сугробин сказал, что устал и упал в постель. И в сонном круговороте пронеслись собаки, Англичанка, Бельская, школьница с Валентиной и даже «Красная розочка».
На третий день нового года
Замечательно написано. По-житейски .