- Что тебе? – взволнованно я.
- Прости меня. Вань, - и снова шаг.
Дернулась я тщетно:
- Стоять! – визгом.
- Да стою, стою, - обмер. Опустил руки.
Потупил в пол взор.
Жуткие, звенящие мгновения выжидания – и невольно поддаюсь: немного расслабляюсь. Замираю вся во внимании, давя исступление напряжения.
Нервически сглотнул. Взгляд на меня, но тотчас осекся.
- Прости… - шепотом. – Я мало что помню, но… - и снова лихорадочное сглатывание.
Да так – что даже меня охватила дрожь от его состояния.
- Ваня… я… - робко. – Я сам был не в себе. Какую-то дрянь выкурил. Это пи**ец. Я… я идиот, - взор мне в очи.
Выдерживаем зрительный бой.
- Прости, хорошо? – он.
- Я Феде не сказала, - холодное, кроя истинные чувства.
Закивал, опустив очи.
- Знаю. Понял. – Но миг – и вдруг замотал головой. – Но дело не в том. - На меня взгляд: - Вань, прости. Честно! - скривился от боли. - Я не должен был.
Сглотнула скопившуюся слюну. Вдох-выдох. Страшно. Не знаю, можно ли верить, хотя… какая разница? Будто есть выбор?
Одобрительно закивала я:
- Проехали. Просто дай мне уйти, хорошо?
Обмер, осознавая сказанное. Но еще жгучие секунды – и дернулся на выход.
- Хорошо, прости, - причитая.
Вышел на улицу. Взор на меня.
Подчиняюсь.
Поспешными шагами на выход – и живо в сторону дома.
К беседке. В толпу.
- О, Ванёк! Ну ты и соня! Где тебя вообще носило? – застрекотал вдруг счастливо Токарев.
Беглый взор по ребятам и нахожу, то что искала (что душа, нутро требовало): сидят в углу, обнявшись.
Тотчас осеклась.
Присела на край, не проронив ни слова.
- Ванесс, а че ночью-то было? – сквозь сдержанный, тихий смех неожиданно отозвалась Настя.
- А че ночью было? – узнаю удивленный голос Инны.
Прячу очи от стыда, невольно отворачиваясь.
- Отвалите от нее, - вдруг злобно гаркнул Рогожин. – Че было, то было. Разобрались.
- Ну ты хоть ее нашел – и то хорошо, - не унимается Стася.
- Так че было-то? – узнаю уже голос Кати.
Укором взгляд на Метлицкую Младшую (что бросила меня одну, причем даже не предупредив).
Поняла та – виновато опустила очи.
Вот так и верь вам… всем после этого.
- А когда поезд? – отваживаюсь. Ищу взглядом Рыжика.
Рядом с опорной балкой, под навесом около сарая стоит.
- О-о, - протянул тот, потягиваясь. – Поздно вы, мадам, очнулись. Он еще пару часов назад как «чу-чух ту-ту» сделал.
Поморщилась я.
Косой взгляд на Рогожина – сидит, обнимает свою Соболеву. А та что-то шепчет ему на ухо.
Отвернулась.
К колодцу – надо пойти умыться. Да попить воды.
Встала.
- Эй, ты куда? – тревожное Вали.
- Воды попить.
- Дак, сок вон есть, - узнаю (заботливый, не менее взволнованный) голос Глеба.
- Воды хочу, - напором.
Разворот – и уже ничего не слушая и никому ничего не отвечая, пошла прочь.
Шорох, стук, топот за мной. Обмираю у цели, бросив пытливый взгляд назад.
Шмелев.
Едва попыталась взять ведро и подвесить на крючок (что на цепи), дабы затем спустить оную «конструкцию» в колодец, как тотчас опережает. Не дает. Сам ухватился за несчастное.
- Глеб, я ничего Ему не скажу, - рычу сдержанно, не роняя на «покаявшегося» взор. - Оставь меня в покое.
- Дело не в этом, - обмер. Выпустил тару из своих рук. Глаза в глаза со мной, но мое давление укора – и отвел очи в сторону. – Я не потому… Мне самому… перед тобой стыдно. Не должен был…
- Но сделал, - грубо, хотя сдержано. – Проехали.
- Мне жаль, правда, - взгляд мне в лицо, не касаясь глаз.
Обмерла я, потупив очи.
Прощение. Сегодня все мы – грешники. И всем нам нужно прощение.
Как и мне за то… что пыталась разрушить Их отношения. Любовь.
Покорно киваю я головой.
- Ну, че стоишь? – криво улыбаюсь. Метнула взор на ведро. – Тащи, давай, воду. И слей – хоть умоюсь. А то, наверно, страшная.
- Ты не можешь быть страшной, - с нотами горести усмехается. - Ты очень красивая.
Поддаюсь – заливаюсь уже и я искренней улыбкой (заодно покрываясь румянцем смущения).
Впервые мне кто-то подобное говорит.
- Но лохматая, - неожиданно добавил и заржал.
Рассмеялась и я, тотчас спрятав очи, уже вконец сгорая от стыда. Задергалась, приглаживая руками свою шевелюру, пытаясь пальцами расправить пряди, распутать колтуны.
- Давай помогу, - резво подался ко мне.
- Не надо, Глеб, - испуганно дернулась, пытаясь остановить.
Не послушался. Уверенный напор – и принялся поправлять где-то на макушке локоны, а одну, боковую прядь, и вовсе заправил за ухо. Улыбнулся.
Усмехаюсь смущенно и я.
Но дрожь по телу. Страх. Как бы не пыталась, а то… что пережила ночью, не в состоянии я так быстро отпустить.
Силу воли в кулак – рисую непринужденность:
- Так ты мне воды наберешь?
- А, да! – живо кинулся к ведру и, подвесив оное на крюк, принялся опускать в колодец…
***
Весь вечер за мной Глеб по пятам.
Паломник, фанатик новоявленный.
Раскаяние – жестокая штука.
Спасибо, что хоть не пытался коснуться меня, обнять. Так только – одна сплошная учтивость.
Но… зато о Феде и о… Инне некогда было думать. Все время, что двести двадцать, меня пронзал его голос. Шмелёв. Всё тот же Шмелёв.
- Глеб, - уже истерически хохочу я, вперив в него взгляд. – Я. иду. в туалет! Понимаешь? – язвительное. – Сама справлюсь. Ты там мне не нужен.
Ухмыляется:
- А вдруг? – доброе, без пошлости.
Улыбаюсь:
- Я серьезно. Оставь меня в покое. Хоть ненадолго. Молю. Идет?
Скривился, сверля уже смело взором.
- Хотя бы час. Дай мне час. Хорошо? – и снова перепалка взглядов. – Вон, - кивнула. - Иди Рыжику с углями помоги. А то опять все гореть будет, как вчера.
- Но нормально же получилось, - тотчас возмутился.
- Ага, - иронически паясничаю. – Потому что ты следил. Так что иди давай, и не подведи меня.
- Час? – коварная ухмылка, изогнув одну бровь.
- Час. Да, час. А потом снова твой кумир тебя приютит, - хохочу.
Загоготал и Глеб:
- Кумир, - невольно визгом. – То еще мне сказала. Скорее… А не, не скажу, - в момент оборвал себя.
Подмигнул вдруг. Разворот. Косой, вполоборота, на прощание взгляд – и покорно пошагал, заторопился в сторону Андрюхи.
- Ты че творишь?! – сердитое, рисуя всезнайку.
- А че? – оторопел у мангала Гриб.
- На**я так много?!
- А ты мяса, видел, сколько?! – доносится возмущенное Рыжика.
Но уже особо не вслушиваюсь.
По тропинке – мимо сарая да к дощатому «товарищу».
Глава 14. Агония. Плутовство Химеры
***
(В а н е с с а)
По тропинке – мимо сарая да к дощатому «товарищу».
Едва только мимо сенника, как громом узнаю Его смех. Ее голос.
- Рогожин, Вы на меня сегодня дурно влияете… - хихикает.
- Это я-то? – возмущенное сквозь хохот.
- Ты… ты, - бархатом.
Вдруг протяжной, пробивающей дрожью, стон. Ее стон.
- Федь, ну… - отчаянное.
И снова протяжное… зов похоти.
Прибилась, прижалась я невольно к наличнику у входа. Ноги подкосились. Сердце окаменело, забыв свой ход. Волосы зашевелились на голове. Задыхаюсь.
Горю. Вся внутри горю от охватившего меня кошмара.
- М-м-м… - протяжное, сладострастное. – Ты сегодня такой зверь.
Расстрелом.
Взорвалось тотчас все во мне.
Стон. Ее. Его.
Потекли реки крови из моей души.
Сжалась я от боли, от ужаса.
Присела на корточки.
«С*ка ты! А не… зверь», - грохнулась я на колени, давясь слезами.
И снова ее стон, разрывая, добивая меня окончательно.
Вдруг где-то шорох – током меня пронзая.
На четвереньках поползла. Еще миг – и сорвалась на ноги. Сама даже не поняла – как кинулась вперед. В сторону туалета. Прижалась к дощатой стенке.
Сгораю. Поистине, сгораю заживо. В голове – ад. Захлебываюсь немыми рыданиями. А в голове не проходящим звоном ее стон.
И снова где-то чьи-то шаги.
Срываюсь на бег: выныриваю из-за угла – и в сторону беседки.
- Ты чего? – чье-то мужское, кого чуть с ног не сбила.
Прожогом… куда глаза глядят.
- Кто вино? – слышу отчетливо слова Вали.
К столу – выхватываю протянутую бутылку.
- Ого, мать! – гвоздями шутка, которую даже не осознаю до конца.
Агония. Сожрала меня агония.
Бег, переходящий на торопливую ходьбу.
А затем и вовсе ватные ноги – едва снова удерживают меня вертикально.
Вышла к озеру.
По тонкой тропинке вдоль берега через лес, наощупь, теряясь в сумерках, таких же отбросах, как и я, дара Закатного Светила – и затерялась среди высокого подлеска. Присела, поджав под себя ноги.
Легкое, шизофреническое покачивание вперед-назад.
Таращу очи, захлебываясь мыслями.
Грохочет ожившее сердце. Предсмертный бой.
Больная фантазия, рисуя катастрофические картины.
Глоток за глотком, морщась. Но не так от спирта, как от отвращения.
ДУРА! Я – ДУРА!
Наивная корова, мечтающая летать.
«Зверь».
Зверь…
С*ка ты, а не зверь. С*ка! А я – конченная, тупорылая идиотка.
***
(Ф е д о р)
Ну вот, называется, пошел спать. Увязалась, что та болячка.
Хотя… глупо было ожидать что-то иное.
Залезла сверху.
Морщусь:
- Инна, я устал.
- Ну да, - хихикает ехидно. – Смешно.
- Что смешного? – невольно грублю. А башка, и вправду, раскалывается.
Душу готов отдать, лишь бы уснуть. Идиот, надо было еще днем лечь!
- Ин, харе прикалываться, - раздраженно. – Я же тебе сказал – я устал. Видимо, водка не пошла. Хреново мне. Не понимаешь? – гневно. Вперил в нее взгляд.
Коварно ухмыляется. Движение – и стащила с себя майку.
Ошалел я, завидев ее голую:
- Ты че… без лифа?
- А ты только заметил? – удивленное.
[justify]- А че эт ты? – поддаюсь, улыбаюсь. Руки сами невольно потянулись к предложенному. Сжал жадно – тотчас похотью отозвалось мое тело. Прильнул губами к торчащему соску, вобрал в себя, скользнул языком. Тихо застонала.