***
Но лучше не стало. Нет, пара дней передышки все же была. Но дальше… видимо, вновь что-то за кадром произошло. Если на меня она уже не осмеливалась давить и, как и прежде, оды петь в сторону Сереброва, то там… видимо, вновь случилась потасовка. И я, курица, все пропустила. А выспросить и не у кого: нет больше пытливых ушей Клавдии или Лиды. А Федьку… хоть клещами пытай - не сознается.
Стал задерживаться на работе Рогожин. А то… и вовсе пару раз не пришел ночевать. Сказал, что много документов и товар новый завезли, мелочевки, – невпроворот работы. Останется спать в офисе, дабы до открытия успеть.
Верю, конечно, верю своему любимому, но…
Змея, змея не без помощи радетельной все той же моей матери, стала душу язвить.
- Ну-ну, недолго музыка играла: небось, из-за беременности врач запретила интим, да? – кивнула на меня моя личная кара в лице прямой родственницы. – Сбежал кобель? На стороне нашел более сговорчивую? Но ничего, не переживай. Пройдет. Как родишь, пройдет. Все мы это проходили. Пузатые, капризные, с целой вереницей запретов и догм. Такая уж у них порода. Завоеванный трофей… больше не влечет охотника. То ли дело… нечто новое. Это гены, инстинкты. И нечего на них обижаться.
Казалось, в этот миг от ее яда… я удавлюсь.
Сдержалась. С последних сил – сдержалась.
Разворот и, лишь кинувшись за порог, скрывшись за дверями, на лестничной площадке, залилась горькими слезами.
Помчала. Стремглав… помчала.
***
На автовокзал – а там билет.
Ничего уже не хочу. Ничего. Да и не выдержу. Не железная я! Не железная! Обещания, человечность, понимание – само собой, но уж… без меня.
Всё это – выше моих сил. Выше, чем я могу выдержать.
***
- Вот, - живо влетела я на кухню (не разуваясь). Кинула ей на стол, на ее любимый журнал со сканвордами (что та сутками их разгадывала), заодно отрывая оную от ретивого дела.
- Что это? – округлила очи та. Барская манерность, сдержанность. Интеллигентка чертова. Лучше бы человечности хоть чуток, чем эта ее расписная, лживая вежливость, учтивость.
- Билет. Домой. И те деньги, которые ты мне тогда дала взаймы, когда с Федькой пришли просить приютить. Мне кажется, ма-ма, - откровенно язвительно на последнем слове, - тебе пора. Там уже тебя заждались.
Обмерла, затаив дыхание. Боится и моргнуть. Но минуты моей твердости в решении, велении – и сдалась:
- Так вот оно, да? Это и есть твоя благодарность матери? Помощь, когда так сильно та в том нуждается?
- Обо мне отец всю жизнь заботился, - откровенным гневом. Сегодня я с ней наравне. После всего… что она мне сделала, пыталась и нынче пытается сделать – отныне мы – наравне. И нет там уважения. - Он меня воспитал. А вот ты, что ТЫ для меня такого неоцененного сделала? Когда меня муж выгнал из дома, на порог не пустила? Это? К этому зверю назад погнала? Собственных дочь и внука бомжами по свету пустила? Так что да. Не мать ты мне. И ничем не лучше той же Аннет.
- Я тебя девять месяцев выносила! Родила! Сколько сил и здоровья угробила! А ты… - бешено.
- И то, кесаревым! Ну, хорошо. Как будешь тоже в таком же беспомощном состоянии, как и я тогда, – не боись, заберу к себе и буду заботиться. И не девять месяцев. А сколько придется. Я – не ты. Во мне еще есть… что-то человеческое.
***
Собрала. Быстро собрала все свои вещи – и с присущей ей манерой, гордо задрав нос, удалилась прочь, на прощание напомнив мне, что я «истинная дочь того травоядного, что и копейки в благодарность не оставил».
А я – я, предупредив напарницу, что и к вечеру не смогу явиться, - на остановку. В автобус – и к Феде. На работу.
***
К охраннику – со своими глупыми, постыдными вопросами, сгорая от волнения. И самое страшно другое. И веришь человеку, и любишь, а жуткие слова того жуткого аспида все же ударили по больному. Когда Леня гулял – мне было все равно. Хотя давно догадывалась. Давно.
А тут…
Нет. Я знаю, Федя любит меня, ради нас старается, но все же…
По крайней мере, Господи, лишь бы я не узнала. Лишь бы не узнала то, что разорвет меня, раскромсает и сердце, и душу.
- А где ж ему еще быть? – тихо, добро рассмеялся пожилой мужчина. Закрутил шаловливо свой ус и вперил в меня пристальный взгляд. – Ох, уж эти жены! Все для вас стараешься, стараешься, а как надумаете – так хоть романы пиши! И днем и ночью, сидит над накладными и договорами. Или вон, с ребятами в зале, если кто вдруг заболел или отлучиться надо. Первый раз такого хозяина вижу. Сразу понятно - работяга, от Бога быть хорошим начальником дано.
Смущенно улыбнулась я, спрятав взгляд.
- Там вон, в офисе. Идите. Обрадуется, небось. А то устал. Всё переживал, как бы вас не расстраивать. А товара, и вправду, в этот раз много пришло, а наши – едва ли не половина заболела: кондиционер, называется, починили.
***
- Федя... мама уехала, - выпалила я с порога, едва зашла в кабинет. Беглый взор по сторонам, изучая обстановку.
Резво оторвал взгляд от своих бумаг. Уставился на меня, наверняка, все еще не веря своим глазам, ушам.
- Возвращайся домой, - отчаянно продолжила я. - Пожалуйста…
Немая пауза, сражаясь с шоком. И вдруг взрывом. Тотчас сорвался с места, бросив ручку на стол.
- Котенок! – шаги ближе - и обнял, прижал силой к себе. Поцелуй в висок - и зарылся носом в волосы. – Вань, ты чего? - Обмерла я, наслаждаясь сладким, безумно приятным, родным ароматом, теплом. - Ну я же тебя безумно люблю. Куда я от тебя денусь? Я никуда не уходил. Просто работа. Я же объяснял!
- Пожалуйста, Федь. Нам тебя очень не хватает. Пожалуйста… - вцепилась я в его руки.
И снова колкая тишина, прокручивая, осознавая услышанное. Происходящее вокруг. Творящееся в моей голове.
Торопко отстранился. Присел на корточки – бережный, нежный поцелуй в живот. Неспешно выровнялся. Как-то странно, пугающе уставился мне в глаза. Еще мгновение изучающего взгляда - и резво, с напором, властью впился поцелуем мне в губы. Откровенная ласка - и уже сама не поняла, как оказалась у его стола. Сгреб все в сторону - и усадил меня на столешницу. Сцепились взоры.
- Родная моя. Я никогда... Слышишь? Никогда вас не брошу. И даже не думай. И не проси, - улыбнулся доброй, нежной, своей озорной улыбкой, которая с первой нашей встречи меня поработила. - Ты - моя жена. И скоро это даже на бумаге будет. А другого не надо. И не бери в голову глупости. А то, что я тут сижу... ну, всем проще, и полезнее. Я рад, что она уехала. Не скрываю, но все же... Это не значит, что я от тебя бегал. Или от Федьки. Ни в коем случае. Поняла?
Киваю головой, заливаясь улыбкой в ответ. Чувствую, как жаром заливают щеки.
- Я тебя очень люблю. И очень жду еще одного нашего малыша. Ну а пока... - вдруг коварство блеснуло в его глазах. Обмерла я в непонимании. - Можно попрактиковаться, на будущее, чтоб не забыли, как оно делается.
- Забудет он! - рассмеялась невольно, на нервах звонко.
Отстранилась, подалась спиной немного назад - удержал. Силой притиснул к себе обратно. Сжал в сладких объятиях. Губы к губам. Сердце к сердцу.
Ловкие движения, жгучая ласка, терзающая жажда - и стала его. Вновь стала его... и телом, и душой.
Всё, как должно быть. Всё, как и будет.
Ночь провел дома. И даже на обед, если выпадала возможность, вновь стал заскакивать (когда я выходная). А там, там... вместо котлет, и другое, что в меню не было, нагло требовал - и искренне, счастливо "шеф-повар" исполнял заказ. Али, вернее, принимал участие, в "поедании" очередного сверх-вкусного, приятного "блюда".
Глава 46. Шах и мат
***
(Л е о н и д)
Все на месте. И Матросов, и Буторин. Прошелся я по своему кабинету. Еще шаг – и обмер, обернувшись к этим идиотам лицом. Оперся руками на стол. Уставил поочередно на каждого взгляд:
- Ну, б***ь… что делать будем?
- А что тут поделать можно? – тотчас взъерошил перья Петюня. – Ты, с*ка, не мог сразу всё разузнать про этого Рогожина? Кто, что, где и как им подмазан? Нет? Ладно Вольский. И то, б***ь, тот еще геморрой на мою голову! Но Мира?! Это же п**дец! Без меня, ребята! – развел руки, немного попятившись. – Я на такое д*рьмо не подписываюсь! Тут как бы… сейчас сухим из воды выйти. А ты, Жора? Чего молчишь? – уставился на своего родственника.
Скривился тот. Не ответил. Лишь только отвернулся.
Рассмеялся я, давясь желчью, осознавая, каких трусливых крыс пригрел под боком.
- А еще этот, с*ка, тварь, - вдруг продолжил Буторин. – Мазуров. Обещал же! Уверял же, что все будет гладко, что у него все решено с этим, с этой… конской **лупой. Что этот х*р не впишется. Ан нет! Выкуси! И что теперь? Сам смылся, - захохотал цинично, - а вы, б***ь, идиоты, расхлебывайте, так?
- Да что ты про прошлое всё ноешь?! Там всё шито-крыто. Про будущее надо думать. Как дожать этого щенка.
- Какое дожать?! КАКОЕ ДОЖАТЬ? Ты вообще о чем? Ты в своем уме?! БЕЗ МЕ-НЯ!.. Без меня, ребята! Я уже всё сказал. А про «шито-крыто»: ты не загоняйся. Расслабился он раньше времени. Ну-ну. Твоя хоть и дура, но знала на кого ставку делать. Как бы не догадалась, кто за всем этим стоит, и не сдала нас. А то нам, в отличии от ЭТОГО, - кивнул вбок головой, - бежать некуда. И все наши связи сюда сходятся, - ткнул пальцем на пол. – Да и родственники наши с Матросовым, как и твой папаня, – не всесильны. Да и на *** оно им надо? Рисковать своей головой ради нас, долбо**ов: сами зал*пнулись – значит, и нам отвечать.
Колкие мгновения тишины. Режущие, убийственные размышления.
Сдался. Сдался я.
Шумный вдох. Выровнялся, отвернулся к окну. Неуверенным в истинности произносимого, но приказным тоном:
- Да не сдаст! – Немного помолчав: – Если сами не засветимся, то никто ничего не просечет. И вообще, не *** ссать – мы тоже не пальцем деланы. Если что, ребят из столицы подключу. На каждого царя – есть свой палач. А я этой с*ке… ничего не спущу. Как она меня в грязь, так и я ее, вместе с ее е**рем, – по стене размажу.
***
(В а н е с с а)
[justify]-
