командовать войсками в Севастополе вместо адмирала Октябрьского остался не он, а командир 109 стрелковой дивизии, крымский татарин Новиков! А сам со своим сыночком сбежал ночью на подводной лодке! -
В их разговор тут же вмешался, еще один ветеран обороны:
-Конечно, генерал Петров надо отдать ему должное, хорошо руководил войсками. Армия его знала и верила ему. Да «Петров с нами» тогда так много для нас значило. Но знаете принцип «делай, как я» оказался не про него. Конечно не каждый командующий, разделяет судьбу своей армии до конца, когда этот конец ее гибель. Вот генерал Ефремов застрелился, когда уже его армии не было спасения, выпустил себе пулю в висок, чтобы не попасть немцем в плен. Честь ему и слава. Хотя ему приказывали улетать в тыл, присылали за ним самолет. Но генерал Ефремов отказался выполнить этот приказ, сказав: «с солдатами я пришел, с солдатами я и уйду!» Но Петрова я не сужу, я думаю это дело каждого! -
-И генерал Петров, тоже хотел застрелиться, как и Ефремов! – добавил к сказанному, тот же самый полковник в парадном мундире, которого до этого Иван Петрович увидел в на сцене спорящим с адмиралом Октябрьским.
- Но я не об этом я хотел вам рассказать, – продолжил полковник:
-Я знал лично погибшего генерала Родионова, он был один из тех, кто отказался покинуть Севастополь, хотя мог спокойно сделать это, у него в руках был талон на эвакуацию, но он посчитал своим долгом разделить участь погибающей армии до конца и принял смерть со своими солдатами! –
Говоривший это был уже совсем немолодой мужчина лет шестидесяти, седой, худощавый с крупными чертами лица и массивным подбородком. Парадный мундир отставного полковника украшали два ордена «боевого красного знамени» и несколько боевых медалей, в том числе медаль «за оборону Севастополя». Кроме того он заметно хромал, как выяснилось из разговора это было последствие ранения осколком разорвавшейся мины, повредившей коленный сустав. Мужчина представился Ивану Петровичу - полковником Ильей Матвеевичем Кузовым, руководившим в дни последнего штурма артиллерией одного из секторов обороны Приморской армии.
Они познакомились ближе, разговорились, и вместе отправились в гостиницу, в номер Родионова, где немного выпили, как сказал Кузов по «сто фронтовых грамм» и ветеран поведал Ивану Петровичу историю гибели его отца связанную напрямую с последними днями героической обороны города.
4
Уже позже после войны Кузов часто думал, как же все это могло случиться в то жаркое лето 1942 года со славной Приморской армией. Почему не были эвакуированы войска? Как это было сделано ранее из Одессы. Конечно, был не совсем удачный Таллиннский переход, но и тогда к Ленинграду удалось пройти основной массе советских судов, и вывезены были все части! Понятно, что противостоять Майнштейну было невозможно, силы были слишком не равны, город был блокирован с суши, моря и воздуха, но ведь спасти закаленную в боях армию было необходимо.
И именно цифра года указывала Кузову, на причину так трагически развернувшихся событий. Если 41 год был годом чудовищных катастроф, то с самого начала почти весь 1942 год до ноября, когда армия Паулюса оказалась в Сталинградском котле, был годом не сбывшихся надеж нашего командования. Одно за другим следовала череда неудач – провальное наступление центрального фронта, тяжелое поражение под Ростовом, вторая ударная армия, погубленная в лесных болотах, при тщетной попытке прорвать блокаду Ленинграда, разгром Крымского фронта, отступление на Кавказе. Да наша армия еще только училась воевать, щедро оплачивая кровью солдат просчеты командования. Как по-поводу этого сказал в одном из своих послевоенных интервью маршал Жуков: «у нас тогда у всех шапки были набекрень…».
Сам Кузов был увлечен историей героической обороны Севастополя, и посвятил этому всю оставшуюся жизнь. Он собрал факты, перерывал архивы, изучал документы и записывал свидетельства непосредственных участников. В его личном архиве хранились собственноручные записи почти 300 защитников города, рассказавших отставному полковнику свои судьбы. Фронтовик с накопленным матерьялом не расставался никогда. Он говорил: «это мое главное богатство» и всегда возил бумаги с собой в большом чемодане. Будучи на пенсии Илья Матвеевич собрался написать правдивую книгу о последних днях обороны.
Раз в год ветеран приезжал в июле к батарее береговой обороны возле бухты Казачьей на мыс Херсонес, где встречался со своими однополчанами.
А тогда в далеком 1942 году 29 июня с самого утра, немцы возобновили свое наступление, а из штаба обороны в войска поступило странное и несвоевременное распоряжение: всем старшим офицерам и командирам покинуть свои части и прибыть в расположение 35 береговой обороны, куда накануне был передислоцирован штаб Приморской армии. Петр Кузьмич с первых дней после приезда в Севастополь, в штабе армии засиживаться не пожелал, являясь человеком по своей натуре деятельным, он с позволения, командующего армией, все время находился на линии обороны, в войсках.
Полковник Кузов с Родионовым в тот день 29 июня вместе с группой офицеров штаба армии, были на северной окраине города, куда с боями откатывались советские части. Артиллерия противника беспощадно обстреливала город, прилегающие к нему дороги, то и дела накрывая своим огнем колонны воинских частей.
Все понимали - то главное, то на что опиралась оборона Севастопольского укрепленного района, его артиллерия прекращала свой огонь, батареи угасая, замолкали одна за другой, расстреляв по противнику весь свой боезапас.
Полковник Кузов протянул генералу для ознакомления бумагу распоряжение начальника Севастопольского оборонительного района. Получивший его начальник штаба дивизии предусмотрительно предпочел довести это распоряжение до генерала именно в письменной форме.
-Что за бред, они, что там все тронулись? – не поверив своим глазам, произнес со злостью Родионов, а потом внимательно раз, за разом перечитал распоряжение.
-Немедленно свяжитесь со штабом армии уточните, вдруг это диверсия!- приказал он связисту. И с Кузовым они вышли из штабного блиндажа покурить, только там Петр Кузьмич позволил себе высказать мнение вслух:
-Вообще при проклятом царизме в старой русской армии от такого распоряжение генералы, да и офицеры просто стрелялись. Предпочитая пулю в висок позору. Интересно, а по мнению отдавших распоряжение, как будут дальше вести себя эти оставленные командирами части? Конечно, войска без командиров совсем не останутся, нет полковников и майоров, командовать тогда станут капитаны и лейтенанты. Это понятно. Ну вот приходит в штаб полка какой-нибудь ротный командир и с удивлением узнает, что командир полка, начальник штаба и еще некоторые приближенные офицеры бросив свои обязанности, убыли для эвакуации, то есть те люди, которые вчера еще учили его жить, воевать, требовали от него выполнения боевых задач попросту убежали. Они не захотели умирать со своими частями. Как только командиры поняли, что сопротивление бесполезно; снарядов нет, то вдруг решили бежать. И что дальше делать остальным? Следовать их примеру! Как только уйдут командиры – все армии больше нет, управление потерянно, есть только масса вооруженных людей, а по-другому толпа. Это распоряжение что-то неслыханное, оно противоречит всем военным уставам и вообще понятиям! -
Разрушенный Севастополь лежал в руинах, его улицы были завалены обломками зданий, неубранными трупами которые, разлагались на жаре, источая невыносимый смрад, стоявший над городом.
Связисты по рации распоряжение о сборе командного состава подтвердили, и надо было срочно выезжать. Лишь только к обеду этого дня генерал и бывшие с ним офицеры кое-как, все же добрались до штаба армии, попав под обстрел, и у самой батареи под налет немецкой авиации.
35 бронебашенная батарея береговой обороны, куда был передислоцирован штаб Приморской армии, располагалась на побережье Херсонесского полуострова, недалеко от Казачьей бухты, и первоначально предназначалась для защиты главной базы Черноморского флота от нападения с моря. Батарея была вооружена четырьмя крупнокалиберными длинноствольными орудиями, располагавшимися попарно в двух тяжелых вращающихся броненосных башнях, когда-то снятых с линкора «Полтава». Это башни были установлены в исполинских массивах орудийных блоков, имевших железобетонные стены толщиной до двух метров. Каждый выбрасываемый выстрелом из 305 мм орудий батареи снаряд весил более 450 килограмм, то есть около полутоны, а дальность их стрельбы достигала 42 километров. Орудийные блоки и вынесенные в стороны от них дальномерные посты с бронированными рубками, соединялись между собой длинными подземными коридорами - паттернами, еще две паттерны выходили на самый берег моря под скалами к рейдовым причалам и предназначались для эвакуации личного состава. Цитадель опоясывали долговременные огневые точки, укрепления для обороны подступов, окопы, траншеи и проволочные заграждения. Южнее батареи в двух километрах была построена ложная батарея, использовавшаяся для размещения охраны цитадели и обслуживающих подразделений. Внутри орудийных блоков под защитой железобетонных стен располагались помещения для жилья, казармы, склады, камбуз, медицинский пункт и кают компания, а к башням был проложен рельсовый путь. Охрану штабов осуществляла группа особого назначения ВВС Черноморского флота и личный состав батареи, сведенные в стрелковую роту. Они же осуществляли охрану Херсонесского аэродрома.
Когда Кузов и Родионов прибыли на батарею, во дворе цитадели под навесом уже собирался командный состав Приморской армии. Прибыло около двух тысяч человек. Взволнованные командиры появлялись небольшими группами, или в одиночку, многие уже с личными вещами. В жарком июньском воздухе висело, отдаваясь надеждой в висках желанное всем слово: «эвакуация», уносящее людей мысленно на далекий берег Кавказа. Многие точно так же как Петр Кузьмич пребывали в явном недоумении по-поводу происходящего, гадали, как же будет дальше, пытались узнать друг у друга что-либо новое, определенное. Но ничего не было понятного, а рядом бегали штабные офицеры, то составляя, то уточняя списки прибывших.
В штабе армии они увидели признаки разложения - работа армейских служб сворачивалась, готовились к вывозу секретные документы, шифры, государственные ценности. Всюду царили суета и тревога. Что? Как? Когда? – эти вопросы читались на взволнованных лицах мечущихся по казематам людей, но, ни кто не смел их озвучивать вслух. И лишь некоторые всезнающие офицеры негромко перебрасывались друг с другом словами, из которых Кузов понял, что Приморская армия признана смертельно раненой, уже агонирует и ей не следует больше мешать. Так же все сомневались в том, что за армией придет эскадра, ведь еще в конце июня убитый потерей очередного транспорта командующий черноморским флотом заявил: «Не дам больше топить корабли!»
Так вот частях Приморской армии, иногда даже без всякого предупреждения исчезли, все старшие офицеры. Опустели
