пожить охота»
Я не выдержала.
- Да что ты меня все шпыняешь?! Не бойся, раньше времени не помру.
Я почувствовала на себе эдак пар десять глаз. Точно. Многие пассажиры с любопытством на меня глазели. Боже мой! Неужели! Вслух сказала! Дура ты, поняла! И больше со мной не разговаривай.
Я огляделась. Рядом со мной сидел мальчуган лет тринадцати и читал комиксы. Через проход, сбоку, расположилась молодая супружеская пара с грудным ребенком. Малыш был забавный. Мама подносила его к иллюминатору и, постукивая пальцем по стеклу, привлекала его внимание. Но юному чаду было наплевать на наднебесные прелести: его больше интересовал золотой кулончик в виде змейки, который от солнечных лучей поблескивал на маминой шейке. Мама ему показывала на овальное оконце, а ребятенок все улыбался, пофыркивал, строил маме безобидные рожицы и тянул ручонки к сверкающему кулончику.
Впереди меня в полголоса сплетничали две тетки костромского разлива (чувствовалось по говору.) Большей частью говорила та, что сидела впереди мальчика. Мадам впереди меня только и делала, как соглашалась со своей спутницей. Я сомкнула веки и расслабилась. Воображение заиграло: Кострома; старинные Торговые ряды; где-то неподалече небольшой деревянный домик, окруженный цветущей зеленью; под кустами благоухающей сирени - лавочка; на ней впритирку друг к дружке - две бабульки, подружки; сплетничают:
…
- Знамо дело, да…
- А Клавдия-то, скажить, клушка ощипоная…
- Да-да-да. - В одно слово.
- А это-то - ковырла…
- Да-да-да.
- А твой-то - старый хрыч. Валенок дырявый.
- Да-да-да.
- А ты-то сама - дура!
- Да-да-да.
- Ой, зябко нынче. Пойдем, тулуп накинем.
- Да-да-да.
Я открыла глаза и улыбнулась. Тем временем Ту-154 заходил на посадку.
- Просим вас пристегнуть ремни безопасности и оставаться на своих местах, - с любовью раздался приятный голос стюардессы.
Внутренний голос молчал. Во-первых, обиделась. А во-вторых, на время посадки ее присутствие обычно выдает только легкая дробь ее же бестелесных зубов.
Сели мягко. Лайнер плавно начал выруливать к месту подачи трапа. Пока не разрешили покинуть воздушное судно, мне необходимо подумать в какую все же гостиницу мне лучше ехать. А селиться нужно именно в той, которая находится ближе всего к месту еще не случившегося преступления. Так будет лучше всего.
“Город. Город. Город. Едим в город. Кому в город?”
- В город, девушка?
Как приятно! «Девушка».
- Тудысь. Только если быстро. Муж ждет.
- Сделаем.
Села на заднее сиденье старенького “Опеля”.
- Гостиница “Волга”.
- Понял.
Я не успела опомниться, как мы уже подъехали к гостинице. Рассчиталась с водителем, ступила на самарскую землю. Свежий воздух - эта частичка души Великой русской реки - меня опьянил. Я еще раз вздохнула полной грудью, посмотрела на матушку Волгу, глянула на ее самарскую набережную и направилась ко входу постоялого двора.
Дверь открыл молодой швейцар.
- Добрый вечер. Добро пожаловать в нашу гостиницу, - приятным голосом, но без обращения, вещал он.
- Драсьте, - бросила я в ответ.
Затем подошла к стойке и запомнила карточку. “Лимаева”. Ну надо же! “Валентина”. А то! “Олеговна”. Хос-пади! Дежурный со скучающим видом наблюдал, как у меня меняется выражение лица, пока я писала три этих слова.
За номер заплатила на три дня вперед.
- Ваш номер седьмой. Милости просим.
Швейцар протянул мне ключи. Моя улыбка стала дежурной.
3.
В номере засиживаться не стала: приняла душ и вывела себя погулять. На улице, чтобы никто не узнал меня, напялила темные очки.
А вот и мое прежнее место работы. С тех пор прошло два года, но все как будто осталось по-прежнему.
Я села под навес летнего кафе, которое находилось невдалеке от интересующего меня здания, заказала чашечку кофе и во все глаза стала смотреть на место предстоящей работенки. Официант принес кофе. Сделала маленький глоток. Да, Илья, безусловно сварил бы лучше, это уж точно.
В Самару первый раз приехала, как и сейчас, налегке. У меня во всем городе не было ни одной знакомой души; но зато имелись свои, родимые, честолюбивые намерения, хорошие жизнерадостные мысли и грандиозные планы. Вот с таким багажом я приехала покорять доселе незнакомый город. Мне просто хотелось пожить в каком-нибудь городке на Волге, вот и все. Тут выбор и пал на Самару. Если кто-то невзначай окажется в Самаре, настойчиво рекомендую: непременно загляните на ее набережную - не пожалеете. Я же ею была покорена. Она впечатляет.
Вот и тогда, пять лет назад, в день моего первого приезда в этот город, меня неудержимо тянуло к Волге. Очутилась на набережной, завертелась и снесла солидную даму лет тридцати. Сея оказия и стала той счастливой случайностью, про которые пишут в книжках. Я стала извиняться, помогая собирать выпавшее содержимое бумажного пакета, просила прощения. Говорила что-то непонятное, ну вроде: «меня бы да тем же концом». Тут же подняла маленькую книжицу. «Леонид Филатов. «Стихи»». «О, это я еще не читала». И посмотрела на незнакомку. В ответ она искренне улыбнулась, как-то неповторимо и загадочно. «Фея», - подумала я. И не ошиблась. «Почитаешь, потом отдашь», - сказала фея. Мы встали с корточек, и она предложила где-нибудь присесть, «почистить перышки». Какая прелесть! Конечно же, согласилась. И не пожалела. Мы болтали, не умолкая, на протяжении всего вечера и всей ночи; сначала - в кафе на набережной, а потом - у нее дома. Я ей поведала о своей жизни, о своих думах и о своих планах, - обо всем. И удивилась, с какой легкостью я это сделала. Фее я не просто излила душу, а прямо-таки исповедалась: сказала о таких вещах, о которых не решилась бы поплакаться даже Рульке, моей любимой подруженьке. Фея больше слушала, нежели говорила, и только время от времени вставляла ничего незначащие фразы: «Слышь, Катя, воронье-то как раскаркалось?». А я вновь лепетала о своем, и больно-то не задумывалась над ее репликами. Фея никак - знает что говорит…
На следующей день она меня отвезла и поселила в пустующей квартиренке своей. Ну а затем, дав денек отдохнуть и осмотреться, одним телефонным звонком устроила кассиром в ту самую контору, на которую я сейчас, попивая кофе, любуюсь. Уже позже, именно в этой конторке, как-то в обеденный перерыв ко мне на ум пришла гениальная идея, воплотив которую я получила свой, а теперь уже Рулькин бизнес. И я абсолютно уверена, что фея так же приложила к этому свою волшебную ручку. И кто же она после этого? Конечно же, фея.
. . .
Свинкевич Семен Карпыч - это мой бывший босс - очень начитанный, образованный и интеллигентнейший алкоголик. Мы с ним одногодки, в ту пору нам было по двадцать пять. Семен Карпыч не любил, когда к его имени добавляли еще и отчество. (До боли знакомая картина теперь). Так вот, он требовал от своих знакомых и подчиненных очень простую вещь: чтоб его звали просто Сема. Он был очень толстым, я бы даже сказала, очень жирным господином. Пудов десять живого веса, не меньше. Сема много ел, много пил и, пожалуй, много пил водку. «Водка - это именно тот напиток, который помогает мне трезво мыслить», - говаривал он на ежедневных банкетах.
Дело Семе досталось по наследству от папы. Суть дела заключалась в следующем. Нефтедобывающие предприятия добывали нефть и газ; нефтеперерабатывающие - сие перерабатывали; нефтебазы - хранили; губернатор, доводящийся недальним родственником Семиному папе и, соответственно, самому Семе, дает «добро»; а племянник, т.е. Сема, импортирует все это народное достояние в нуждающиеся страны и получает за это хорошие зеленые доходы. Губернатор - в курсе, но не у дел, а папа - не у дел, но в курсе. Вот так вот варилась каша; и всем было хорошо. Вот так же, судя по новой витрине с прежним названием, она и по сей день варится. Замечательно!
Как-то раз, на седьмой день Семиного дня рождения, я попала к нему на дачу в Сокольи горы. К Семе меня попросила съездить наш главбух. Стерва! Сама-то струхнула, лишний раз побоялась ему на глаза показываться. Говорит, слетай к Семе, пущай платежку подпишет. Согласилась, дура!
На улице, у открытых ворот стоял Семин «Гален Ваген».
«Жираф большой - ему видней…» -
хрипел из его машины Высоцкий. Я перекрестилась и вступила на частную собственность. Вокруг стояла мертвая тишина. Вошла в дом - тихо. Обшарила весь первый этаж - никого. Поднялась на второй. Просторный холл, окруженный диванами и креслами. В правом углу - барная стойка в виде полумесяца. Прямо - большущее окно, задернутое вишневыми шторами. С обеих сторон по две двери, - видимо, спальни. По середине залы - три огромных бильярдных стола. На том, что в центре, свернувшись клубочком, спала девушка. Ни дать, ни взять спящая красавица.
- Эй, красавица, - тронула я ее. - Красавица. Семен-то где?
Она сладко помямкала губами, недовольно выдохнула «ну-у» и перевернулась на другой бок.
- Где Сема? - повторила я вопрос.
- Где, где? В бане! - ответила она грубо.
- Ты что, издеваешься?
- Да говорю же - в бане!
Найти баню не составило большого труда. Я мимо нее проходила, когда шла к дому, но вот зайти не догадалась. Откуда ж я знала, что Сема в бане.
Семен Карпыч сидел в просторном предбаннике. Он восседал во главе большого стола, спиной ко входу. Опорой ему служило два табурета. Вдоль правой стороны стола - под лавкой - лежал один из его гостей, заблаговременно подложив под голову хозяйский сланец; второй сланец был на Семене. Голова второго гостя виднелась на ногах первого. По всему предбаннику валялись пустые водочные бутыли. Рядом с Семеном стояла начатая бутылка «Абсолюта», а из закуся на столе было: трехлитровая банка соленых огурцов, горкой лежали буханки две нарезанного ржаного хлеба, и большая миска с черной икрой красовалась рядом с бутылкой водки.
Я зашла с левого фланга. Семен держал хрустальный стакан, до краев наполненный прозрачной жидкостью, и что-то бубнил себе под нос.
- С днем рождения, Сема.
В ответ он с заносом повернул голову в мою сторону.
- Елизавета, присядьте… - Он всегда всех путал. Я села на краешек лавки.
- Я - Катя, Сема.
- Пардон… Екатерина…
- Сема, Онуфриева прислала меня подписать платежку.
- Подождет… Я вот стихи сочиняю… Послушай: Зимний лес… Порой холодный… Порой теплый, как в избе… Рыщет волк… в бору… голодный… Скачет… скачет… Блин…(Он помолчал) Вот здесь у меня… Хотя, вот: Скачет белка по сосне! Ха-ха-ха! О как!.. Послушай, Катя, ик… пардон… да ведь ты моя муза! Целый час завис на этой «бе».
Он долго радовался своей поэтической прыти, а потом воскликнул:
- За тебя, моя муза! - и осушил стакан.
Да уж… Муза. Тоже мне сказал. Даже интересно стало. Допустим:
Алкоголика посетила муза. Пили долго и вдохновенно. Муза - тост, алкоголик - за воротник. Муза - второй, алкоголик - раздавит муху. Муза - еще тост, алкоголик - принесет жертву Бахусу. Муза его не покидала, - напилась и уснула.
Это ж надо! Одна, вон, уже спит на бильярдном столе.
- Слушай, Кать… ик… - сказал он. - Я тут в Ниццу собираюсь. Ты как?.. ик?.. миль пардон.
- Что, как? - уточнила я.
- Ну, поедешь?.. со мной?.. В Ницце-то была?
- Нет, - честно призналась я.
- Ну, вот!.. ик… побываешь.
- Семен Ка… - осеклась я и поспешила исправиться. - Сема, я не могу… У
