- Да, да, конечно, спасибо вам огромное, - проговорила я лейтенанту. - И вам спасибо, господин Никоноров, и вам благодарна. - Потом как бы спохватилась: - Извините меня, бога ради, мне надо позвонить мужу, а то он, бедняжка, места себе не находит.
Я опустила Кристину на пол, почувствовала себя виноватой, так же виновато посмотрела на гостей: мол, I’m sorry, я сейчас, я скоро. Мое намерение было светло и непринужденно, а именно: кому-нибудь позвонить.
- Всего вам доброго, Валентина Олеговна, - зачем-то сказал Свинопасов.
- Спокойной ночи, поспешил присоединиться к нему Никоноров.
Я обернулась. Что за хрень! Вишь, как раки пятятся, все бочком, бочком, все к выходу норовят. Нет, братцы, я вас еще не отпускала.
- Куда же вы уходите, господа? Постойте же, постойте! Ваша помощь еще может нам понадобиться.
Лицо одного выразило недовольство, другого - растерянность, но, тем не менее, оба молча вернулись. Но хотела ли я этого? Конечно же, нет. Единственное, чего я хотела, очевидно само по себе: я хотела, чтоб оба как можно скорее удалились. Если я что-то и хотела всерьез, так это то, чтоб сопричастные к судьбе моей девочки присутствовали при исторической беседе счастливых родителей, нашедших свое чадо (конечно, все это следует поместить в скобки). Беседа действительно историческая. И я всерьез почувствовала себя родителем. По крайней мере, это моя правда. С возвращением Кристины пришло что-то непонятное, что-то новое, что-то сумбурное, и именно так я это «что-то» восприняла изначально, пришло, наверное, то самое, что принято именовать ныне счастьем. Именно оно заполнило меня всю без остатка, всю целиком, оглушило и овладело мною. Не думаю, чтоб я когда-то испытывала подобное чувство.
Я порылась в сумочке, нашла смятый клочок бумаги с номером телефона Сирени и, непринужденно помахав им перед скучающими свидетелями, пояснила:
- Номер федеральный, так что сразу не запомнишь. Да и память, знаете, на цифры худая.
Они понимающе кивнули.
Я набрала номер. После второго гудка услышала до неприличия приятный голос. «Какой резвый», - промелькнуло в голове.
- Здравствуй, милый, - было мое гениальное начало.
- Милый? - растерялся Сирень. Но - молодец - тут же, взяв себя в руки, сказал: - Я так и знал, что вы позвоните.
- Милый, наша дочь у меня, она нашлась.
- Какая дочь? Ваша дочь… Она же с вами. Была с вами.
Сирень, как мог, старался не говорить глупостей, но это ему удавалось с трудом, а точнее - совсем не удавалось.
- Да. Да, с тобой! Почему ты мне не позвонил и не сказал, что Кристина потерялась? Почему, Сирень?! - входя в роль, тихо, но зловеще изумилась я.
- Я вас не понимаю, богиня. О ком вы говорите? - недоумевал другой конец провода, действительно ничего не понимая.
- О тебе. Я говорю о тебе… мой милый. Хотя бы мог бы ты сказать, что сегодня ты приехал с дочерью моей.
Да, это уже был откровенный перебор, как в «двадцать одно», но на то она и игра, чтоб в нее играть, и на то она и песня, чтоб ее петь, а из сказанного, как и из песни, слов не выкинешь.
Сирень же, неведомо где находящийся (что по большому счету ничего не меняло), ощущал себя абсолютным идиотом, откровенным и натуральным по-достоевски, и, смирившись с таким открытием, он поостыл к поискам истины и сказал:
- Продолжайте, богиня.
- Ну, ладно, не сердись, милый. Откуда же ты, в самом деле, мог знать, что я приеду сегодня. Да и я тоже хороша: могла бы хоть позвонить, предупредить, мою вечную весну, что приезжаю. Извини, Сирень, я была к тебе несправедлива.
Я хотела ограничиться сказанным, но подумала и добавила:
- А насчет того, что ты не позвонил мне, когда пропала Кристина, - я тебя не сужу. Ты не хотел меня расстраивать. Думал, небось, что найдется. Ведь, правда, милый?
- Да, богиня, - задумчиво сказала трубка и умолкла опять.
Тем временем Кристина что-то хотела от меня. Дергая меня за халат одной рукой, она другую тянула к телефонной трубке. По ее бархатным губкам я прочла: «дай трубку». Ее большие, чистые глаза ясно говорили мне, что не может она меня подвести, что не посрамит и уже не украдет мою веру в нее.
- Дорогой мой, с тобой Кристина хочет поговорить. - И отдала ей трубку.
Кристина, эдак необыкновенно гордо, с серьезным видом и надутыми щеками, обеими руками приняла от меня телефон.
- Сирень, я нашлась, - хвастливо выпалила она, три раза чмокнула трубку, которую опять вернула мне.
Трубка тяжело дышала. С минуту я подумала, как бы красиво закончить разговор, но не придумала ничего более-менее лицеприятного. Все, что я делала последнее время, так это неудержимо и бессовестно врала и лицемерила. И то и другое мне порядком надоело, я решила сказать горькую правду.
- Сирень, ты меня слышишь?
- Безусловно, богиня.
- Сирень, мне очень нужна машина.
- Какая? - резонно спросил он.
- Легковая, - идентично ответила я.
Сирень немного подумал и сказал:
- Я дам вам свою «БМВ».
- Отлично, Сирень! Великолепно! - не верила я такой удаче. - Я тебя обожаю… Когда я могу ее взять?
- Мне надо сменить масло, и еще кое-что, по мелочам… Позвоните мне завтра, во второй половине дня.
- Гениально! - вырвалось у меня. - Непременно позвоню. До завтра, Сирень… Целую, - и, подражая Кристине, я трижды поцеловала трубку; после чего положила ее и, обращаясь к работникам Гермеса и Фемиды, было сказала:
- А…
Говорить же дальнейшее - как наитеплейшие благодарности, али извинения, или то же «б» - потеряло всякий смысл: говорить было не кому. Лейтенант милиции Свинопасов и дежурный администратор Никоноров пришли, как говорят, «не ждали», а ушли - и не сказали. Что ж, тем лучше для них. В противном случае ушли бы они от меня, будучи больны мигренью.
& & . & . . . . . . . . . . . . . . . . . & . День второй. 17 августа . & . . . . . . . . . . . . . . . . . & . & &
Повышенное внимание к собственной персоне мне еще предстояло испытать, и лучшего слова, чем "испытать" - нет. То, что я пережила в этот день, определенно было испытанием. Суровым испытанием, на грани истерики.
Я проснулась в семь утра, а если уж не отступать от принципов и быть точной до конца, то не проснулась, а была разбужена Кристиной.
Она уже была одета, кое-как причесана и, лежа на паркете, игралась с двумя «зайцами» (так Кристина называла то, что имело непосредственное отношение к моим тапочкам). Игралась она эмоционально и громко. Горизонтальное положение ее тела говорило, что играет она уже давно. А ее подчеркнуто-громкое озвучивание тапочек говорило, что, мол, хватит уже дрыхнуть! сколько можно спать?! просыпайся уж, спящая красавица, пора и честь знать!
- Надоело мне с этими кроликами возиться, - сказала Кристина, когда я разлепила веки.
Я сладко потянулась и, не вылезая из-под одеяла, по телефону заказала в номер завтрак. Нехотя встала, влезла в пушистые, согретые Кристиниными ладошками «зайцы» и поплелась в душ. Затем уговорила принять душ Кристину. Та не капризничала, но согласилась без видимого восторга.
Позавтракали сытно. С удовольствием съели блинчики, начиненные творогом. Запили их молоком. Фруктовый салат оказался не менее вкусным, чем блинчики. Его запили персиковым соком с мякотью. На десерт проглотили по порции мороженого, политого горьким шоколадом. Словом, съели все, что заказали.
Молча, не обмениваясь репликами (как будто давно обо всем договорились), оделись и вышли из номера.
В восемь с минутами, сытые, умытые и довольные собой, мы, держась за руки, стояли на улице и, на сколько хватало легких, вдыхали прохладный утренний воздух.
Да, и я, и Кристина были почти довольны собой и почти счастливы. Почему «почти»? Да потому, что и мне, и Кристине не мешало обновить гардероб. Что на мне, что на Кристине, одежда была не первой свежести. Это обстоятельство мешало нам по-настоящему надышаться счастьем и, будучи реалистами, мы перестали раздувать ноздри и, так же как и прежде не обмолвившись ни одной репликой, преступили к действиям. То есть отправились за покупками. Подышали, помолчали и вышли в народ.
Я знала неплохой магазинчик, где без особых затрат можно купить все, что может понадобится прекрасному полу. Однако он так и назывался: «Прекрасный пол». Над дверью значилась надпись: «Магазин для девочек, девушек, женщин. И мужчин, которые их боготворят».
Я уже было попыталась поймать такси, как Кристина меня предостерегла и тоном, не терпящим обсуждений, предложила:
- Валя, поехали лучше на автобусе.
- Как скажешь, дорогая, - согласилась я, но уже через минуту пожалела, что согласилась на такую авантюру.
Поначалу нам с Кристиной не удавалось протиснуться в автобус: очередь на посадку как назло заканчивалась перед нами. Время было раннее, нервное, требующее от обывателя неприкрытой наглости и острых локтей. Словом, час-пик. Граждане и гражданки спешили на работу, на службу, а то просто по делам; школьники - напротив - не очень-то торопились в школу, а только сбивали общий будничный ритм автобусной остановки и путались под ногами. Наконец-то нам удалось залезть в автобус. По мне б, чтоб такой «удачи» и вовсе б не было.
Очутившись в автобусе, я, наверное, чувствовала себя так, как чувствует вода из клизмы, которую поместили в место, по определению ей назначенное. И я, как эта водичка, еще на остановке пребывала чистенькая, гладенькая, причесанная. Но стоило мне очутиться в автобусе, до предела набитым людьми, как я сразу перепачкалась и слилась с пассажирами в одну единую массу. Я растворилась в ароматах и зловониях людей меня окружавших.
Мы, со всех сторон зажатые, стояли в самом центре задней площадки «Икаруса». В затылок мне дышал мужчина средних лет. От него несло чесноком, потом и альмавирской «Примой», и даже дух одеколона «Саша», распространяемый от накануне выбритого им лица, не перебивал его тошнотворной вони. По левую руку от меня стояла, держась за поручень, женщина, примерно одного возраста, сословия и взглядов на личную гигиену, что и «Саша», - тридцать пять, не больше. От нее воняло (другого слова мне не найти) каким-то дешевым дезодорантом, грязными волосами и, подразумеваю, вчерашним банкетом. Но это еще куда ни шло, это я еще могла стерпеть, но вот чудовищный запах запущенной венерической болезни был, черт возьми, ужасен: он врезался в нос, вгрызался в мозг, будоражил желудок, и только лишь усилием воли я не потеряла сознание и сдержала рвоту. Неоценимую услугу оказал мне молодой человек, по всей видимости, студент; я отвлеклась на него. Он стоял слева, лицом ко мне, от застенчивости смотрел куда угодно, только не на меня, и взгляд его не мог определиться на чем-то конкретном. Студент настолько плотно ко мне прижался, что даже через юбку я грелась теплом его пульсирующего органа. Я посмотрела на него. Парень смутился, но отстраниться не посмел. От него пахло хорошей водой (по моему ощущению - «Burberry»), мятной жевательной резинкой и утренним сексом. Впрочем, здесь вместо точки можно поставить знак вопроса. Не могу сказать