бедствовала и жила достойно, так, как должна жить? Я для себя ничего не хочу! – закончила на патетичной ноте мать, глядя на дочь с детской наивностью и открытостью, сквозь которую слишком явно проявлялась еле сдерживая ярость, желание силой вытащить эту дрянь из дома и за волосы поволочь обратно.
Но это был чужой дом, и она в бессильной злобе мяла толстыми руками платок, не желая навлекать на себя позор побоища в чудом доме.
– Доченька, может поговорим дома, у нас, в родном доме? В родных стенах все и видится иначе, правильнее. Пойдем домой, тебя отец ждет. Он же тебя очень любит, помнишь, как он заботился о тебе в детстве?
– Я все помню, мама! И вашу доброту и то, как вы меня продали! – уже не сдерживаясь, воскликнула Саша, когда на ее коленях встрепенулась, изогнув спину и втыкая когти ей в ноги кошка. Саша шумно выдохнула и медленно стала гладить кошку, ей было дурно от этого разговора, бессмысленного по своей сути и смертельного в сухом остатке. Назад пути больше не было, она давно приняла решение, не видя понимания со стороны родных.
– Господи! Да как же ты с матерью разговариваешь? Да разве мы с отцом для тебя ничего не сделали? Мы тебя не любили, не заботились о тебе? Мы ничего для себя не просим, но мы думаем о будущем твоих сестер, наших внуков, – вновь принялась раскручивать свой любимый маховик жертвенной риторики мать, изображая лицом невообразимую гримасу горькой обиды и испепеляющей ярости.
– Ой, ну хватит, мама! Хватит уже прибедняться! Да разве это Эльдар все создал? Разве это он, а не отец положил все, ради нашего достатка, пропадая сутками на работе? Прекрати, мама!
– Доченька моя, – ласковым, чарующим голосом проговорила мать. От ее голоса вздрогнула даже кошка, еле слышно прошипев на гостью.
– Ты же не знаешь, что мне пришлось пережить. Думаешь, твой отец не бил меня? А я терпела, терпела – ради вас, потому что мои родители воспитали меня правильно, я уважала своего мужа, если он бил, значит я это заслужила.
– Ой, вот только не говори, что вы были ко мне слишком добры, а я выросла неблагодарной дрянью! – истерично расхохоталась Саша, представляя, как тонкая высокая фигура отца противостоит мощи ее матери. – Мама, я не вернусь к Эльдару, прими это, и давай закончим, нам больше не о чем говорить.
– Тебе больше не о чем говорить со своей матерью? Господи, значит я что-то сделала в своей жизни не так, раз ты меня так наказываешь!
– Ну, прекрати, мама! – с нажимом сказала Саша. – Оставь этот театр для других.
– Я не заслужила того, чтобы моя дочь, любимая дочь! – она повысила голос.
– И хамила мне! Так ты еще придешь извиняться, придешь! Когда поймешь, чего стоит твой уголовник! А я приму тебя, приму – ведь я же люблю тебя! Ты моя любимая дочь!
Саша горько усмехнулась, вспоминая, как на нее повесили все хозяйство, после рождения этих двух принцесс, которых мать готовила для замужества с высокими видами.
– В моем доме я не позволю оскорблять моего сына, – Алия Каримовна, вынужденная свидетельница их разговора, вошла в комнату, властно глядя на гостью.
– Вам пора уходить.
– Не беспокойтесь, уйду, уйду. А ты, – мать встала и наставила толстый палец на Сашу, – Ты пожалеешь, горько пожалеешь. Запомни, материнское слово, запомни!
Шумно дыша, она быстро вышла из комнаты. Когда дверь хлопнула, Саша вся обмякла и закрыла лицо руками, сухие глаза уже давно выплакали все, и теперь только догорали угольками горечи потухшего костра обиды и досады, ненависти и любви.
Входная дверь открылась, и в сенях послышались другие шаги, ровные, четкие, как ходят солдаты на параде. В комнату вошел ее отец. Высокий, уже почти совсем седой мужчина с тонкими, как у Саши, чертами лица.
– Здравствуйте, Алия. Я могу поговорить с дочерью? – спокойным голосом спросил он. Алия утвердительно кивнула, и скрылась на кухне.
– Здравствуй Саша.
– Здравствуй, папа, – прошептала Саша, с надеждой глядя на него.
– Я не буду тебя мучить, – он пододвинул стул и сел рядом с ней, расстегивая ворот старой дубленки.
– Ты его любишь?
Отец смотрел на нее строгими, как всегда, но любящими глазами, ловя в ее покрасневших опухших глазах искры надежды и любви к нему.
– Да, папа очень сильно.
– Хорошо, пусть так и будет. За развод не беспокойся, устроим все быстро, ты больше никогда не увидишь Эльдара.
– Папа, он несчастный человек, не делай ему ничего, пожалуйста, – прошептала Саша, зная характер отца.
– Он обидел мою любимую дочь. Не проси меня забыть это, не проси, – он обнял ее и поцеловал в лоб. – За мать не беспокойся, я с ней поговорю.
– Спасибо, папа.
– Про твоего жениха выясню. Вы же собираетесь пожениться? – она часто закивала. – Сегодня поеду к прокурору, не беспокойся, все будет хорошо. Я уверен, что он честный парень, ты не могла бы полюбить другого.
Он склонился и еще раз поцеловал дочь в лоб, Саша схватила его небольшие крепкие ладони и прижала их к своему лицу.
– Ладно, мне пора. Как будут новости, я заеду, или Виктор подъедет, – он вышел из комнаты.
– Алия, спасибо Вам и будьте здоровы.
– До свидания, Рашид, – Алия вышла проводить гостя. – И спасибо Вам за участие.
– Не благодарите впустую, пока ничего не сделано.
Он вышел из дома, бесшумно закрыв за собой дверь.
Вечером приехал Миша. Когда он вошел в дом, все вокруг наполнилось запахами фабрики, кисло-сладким железистым вкусом, который прочно ассоциировался у Саши с отчаяньем. Она находилась уже третью неделю на больничном, и желания возвращаться не было. Миша старался держаться бодро, не желая показывать свою черную тоску, построенную из частей стены, которую он пытался разрушить. На него смотрели полные надежды и, в то же время, разочарования, глаза двух разных женщин, ставших так похожими за это время.
– Вот! – грозно потряс он папкой, – я собрал, наконец, характеристики на Марата. Даже из части прислали. Пусть теперь только попробуют, пускай попробуют не принять это во внимание.
– Мишенька, ну что ты стоишь, проходи, – засуетилась Алия Каримовна.
– Да ну что Вы, я на минутку всего, – нерешительно потоптался Миша.
– Ну как это на минутку? Ну, мы же тебя ждали, – она заставила его раздеться и пройти на кухню.
Пока гостю не было дано все, что приготовила радушная хозяйка, Алия Каримовна не позволяла ни себе, ни Саше, ни ему говорить о Марате. Было что-то в ее ритуале от дальних предков, ушедших в своей жизни далеко-далеко вглубь веков. Когда гость поел, раскрасневшийся, сытый, только тогда она стала аккуратно пытать его вопросами.
– Ты же завтра к прокурору идешь, да?
– Да, завтра в десять по записи. Со мной хотели многие пойти, но нельзя, только одному, – Соврал он, не желая передавать, то равнодушие к судьбе ее сына, которое царило внутри фабрики.
– Ну, одному-то и лучше. А то столько народу набежит, а каждый сказать захочет? Нет, так нельзя, – согласилась она, с благодарностью глядя на него и понимая, каких трудов ему сейчас стоит держаться уверенным и обманывать ее, давая маленькую, но надежду.
– Говорят, что следователя из Уфы вызвали, надеюсь, что тому идиоту!
– Миша потряс кулаком над столом. Саша мягко погладила его руку, успокаивая готовое вырваться наружу проклятие.
– Каждый делает то, что должен. Не нам судить об этом, – спокойно проговорила Алия Каримовна, тяжело вздохнув.
Нет, таких надо живыми в землю закапывать! – не выдержал Миша.
– Ведь все же понятно любому идиоту!
– Ой, телефон, – Саша выбежала из-за стола, заслышав оставленный в соседней комнате телефон.
Звонок был с незнакомого номера. Саша поколебалась, в последнее время ей часто звонили странные люди. Попрекали ее, что она оскорбила Эльдара.
– Алло, алло, – Саша держала трубку подальше от уха, ожидая очередное проклятие.
– Саша, привет, – раздался глубокий хрипловатый баритон.
– Ой, дядя Виктор, здравствуйте.
– Как твои дела? Голос вроде пободрее.
– Получше, но, сами знаете… – она всхлипнула и села на кровать. Всегда рассудительный голос дяди Виктора, которого она знала с самого рождения, обезоруживал ее, делая беззащитной, полностью доверившись родному человеку.
– Ну, милая моя, не плачь. Уже можно не плакать. Я был сегодня у прокурора, – дядя Виктор задумался, было слышно, как он несколько раз затянулся.
– Поговорили. Дело, конечно, мутное. Но не буду я тебе всего рассказывать, незачем это. Завтра все документы по делу отправят на экспертизу. Он показал мне журналы, даже и так видно. Что разные руки заполняли. Я думаю, что скоро разрешится.
– Спасибо, дядя Виктор. Спасибо!
– Не благодари, за это не благодарят. Ты лучше о будущем задумайся, пора бы нам с Рашидом уже и дедушками стать, а?
– Да я… я готова, дядя Виктор! – заулыбалась Саша, а потом, смутившись сама себя, добавила почти шепотом, – он мне уже предложение сделал.
– Ну, вот и хорошо. Уверен, что парень стоящий, многие о нем положительно отзывались, хотя есть и те, ну да ладно. Так ты мне свадьбу летом обещаешь? Пригласишь, а?
– Конечно! Почему Вы спрашиваете?
– Я пошутил, не пригласишь, сам приду. Завтра к тебе Ольга приедет с внуками, поговорите, отвлечетесь.
– Да, конечно, будем очень рады!
– Ну, вот и договорились. Я как посвободнее стану, заеду на днях вечерком.
– Хорошо, только не тяните!
– Я буду стараться. Ну все, пока.
– Пока, дядя Виктор. И большое спасибо!
– Саша!
– Спасибо! Спасибо! Спасибо!
Закончив разговор, Саша вбежала на кухню, где Миша перебирал большими руками тонкие листы с рукописными рекомендациями, показывая их Алие Каримовне. Саша сбивчиво, задыхаясь от нетерпения, пересказала им свой разговор, с горящими от возросшей надежды глазами глядя то на Мишу, то Алию. От ее слов он приосанился, увидев в своем труде действительную пользу, Алия тихо улыбалась, смахивая набежавшие капельки слез уголком салфетки, прикрывавший ее традиционный пирог.
Послеобеденное время тянулось лениво безмятежной тишиной, подобной замиранию воздуха во властных лучах летнего полуденного солнца на берегу реки, подавляющего все желание, кроме желания ничего не делать, просто лежать на траве, прикрыв голову от жарящего солнца. Яркий сноп света бил в палату, разогревая воздух до приятного душного жара, подзабытого за долгие зимние месяцы. Заброшены на прикроватных столиках бесконечные кроссворды, в углу тихо бубнило радио, даже не пытаясь разбудить мирно дремлющих больных.
– Сидит, – многозначительно проговорил сухощавый пожилой мужчина, разглядывая что-то в яркое окно, – она словно на посту.
– Почему Вы решили, что это та же ворона? – удивился молодой парень, открываясь от своего телефона. Он бесшумно соскочил с кровати и подошел к окну.
– Я ее лицо запомнил, – уверенно ответил он. – Вон, как сморит. К нам в окно, не иначе.
– Может она в гости хочет? – подал голос другой больной, вырвавшийся из своей полудремы и с живым интересом наблюдавший за ними, не вставая с кровати.
– А почему вы решили, что это ворона? Может это ворон? – удивился другой больной, выключая радио.
– Ну как же, яиц-то не видно, значит – ворона! – загоготал парень и пошел к себе.
– Сейчас уточним.
Он взял телефон и погрузился в поисковую ленту.
– Чуть что, сразу в телефон. Сами уже ничего не можете, – проворчал сухощавый мужчина у окна.
– Не наезжай, - ответил ему Семен Карлович. – Раньше ты сам как
