масса у этих подозрений в килограммах, вопрос конечно тоже исключительно важным бывает, но прежде всего здесь следует поначалу уметь разобраться именно с количеством подозрений. Количество – большое. Штук по восемь, а то и по девять подозрений может появиться в одну минуту времени, и здесь важно так же понять, с какого именно подозрения начинать капаться и разбираться в проблеме, соответственно. Вопрос «стоим мы или идем» для очень многих исследователей (и такое мнение бытует и по сей день) чаще всего представлялся сугубо риторическим. Но, во-первых, с каких это пор понятие «риторика» стало нести в себе «минимум» смысла, и с каких это пор под словом «риторический» стало пониматься нечто не совсем важное и второстепенное? (Отвечу сразу же: с тех самых пор это «пошло», когда некто «замшевый», сказал, что говорить правильно не обязательно. Причем, под словом «правильно» он не находил никакой связи с понятием «точно»). Во-вторых, суть такого отношения к количеству посредством выбора подозрения наиболее «важного» из суммы родившихся подозрений, определить не всегда бывает легко, поскольку в иных случаях сами подозрения могут оказаться одного удельного веса и потому само понятие «выбор» не достаточно оказывается эффективным. Порой бывает, что все восемь или девять штук таких нахохлившихся подозрений приходится складывать в одну сомнительную коробку (чаще всего от торшера) и с помощью гуталина и ваксы расчищать себе путь к истинному пониманию проблемы. И в-третьих, никому и никогда еще не было понятно (и в таком плачевном состоянии пребывает и поныне аналитическая сторона вопросов), что именно «важней» в таком положении – то положение, когда мы, ни с того ни с сего, «стоим», и не находим в этом состоянии ничего плохого, и тогда все вокруг нас начинает удивительным и чудесным образом вертеться; или когда мы сами начинаем не менее удивительным образом вертеться, а, следовательно, тогда все то, что находится вокруг нас – стремится остановиться? Последний вопрос уже вовсе и ни коим образом нельзя назвать «второстепенным», поскольку не ответив на него точно и конкретно, и другие два вопроса неминуемо потеряют всякую разумную основу. Предположим – «стоим», но в каком смысле и где? Если «стоим» в каком-то «одном» месте, и находимся при этом «не пойми где», то это означает не много не мало, что «стоя» во втором месте или в третьем, мы вполне можем обрести уже иную уверенность в своем местонахождении, чем тогда, когда находимся, к примеру, «где-то». Следующая проблема состоит в том немаловажном разъяснении – «стоим на чем?» – тоже, надо заметить, не всегда оно ясно бывает, согласимся. Если «на своем стоим» – это еще – куда ни шло – много сразу же появляется преимуществ и удобностей, если место знакомое и привычное. А если стоим, к примеру, на 2-ой Фарватерной чуть не доходя восточного угла Телеграфа (гиблое место – там вечно выкапывают грунт) – что тогда? Тогда, как видим, здесь к понятию «риторика» вдруг может примешаться не менее широкое в этом смысле, и не такое сквозное, как нам хотелось бы, понятие «диалектика». А это уже, без шуток говоря – не сыр в масле какой-нибудь, и не орехи какие-нибудь. которые можно «риторически» намазывать на что попало и запросто их щелкать! Поскольку без диалектики, без правильного и точного разъяснения «что это такое» и «где должна быть применима» (а применима она должна быть везде) никакую ни «химию» ни «физику» никто не поймет потому, как совершенно становится не понятно «что именно» под теми или иными дисциплинами понимается. Тут уже вылезают, если можно так выразиться, проблемы посерьезней. И здесь же, в смысле этого самого «не движения», ведь существует, к тому же, невероятное количество похожих ситуаций в виде «сидим», «лежим», «молчим», «висим», «не глядим» и «в ус не дуем» – что его, это «не движение» непосредственным образом «диалектически» характеризуют. И ведь сама эта как бы естественная и всем давно привычная разность положений, если посмотреть на нее более пристально, ведь – ужасна! Да, к тому же, не всегда оно и получается понять, особенно в свете последних событий с водопадом и Валисасом Валундриком, потому, как тот же Попарон Попагор в отсутствии Шестикоса Валундра, может вполне и абсолютно не заметить того, что когда сам стоит или лежит где-нибудь – все вокруг него начинает вертеться! Иногда – ничего подобного и не происходит совсем! И это еще самый что ни на есть щадящий пример аналитического ханжества, которое теперь в ходу и на слуху у каждого аналитика, – но не надо забывать, что есть ведь еще и Булдыжный, взявший себе некогда привычку, как ни в чем ни было и особенно по четвергам, и когда на нем прочные брюки, забираться высоко на дуб кристофер и подолгу сидеть на нем. Оттуда, из чащи, надо заметить, вообще мало чего видать, и совершенно ничего не слышно, когда на ветках сидишь, и вертится ли что-либо в его окружении или нет – совсем уже неизвестно? Словом, не до формул. А двумя словами сказать – не до «второстепенной значимости». Здесь каждая значимость важна, можно сказать, априори в самом каркасе мироположений. И все это надо учитывать категорически. (Упало Ньютону на голову яблоко – ну и что? Надо обязательно знать – какое яблоко (сорт); когда именно и в силу каких обстоятельств – упало; почему упало именно на голову Ньютону?; исходя из каких своих собственных «глубинных» соображений он вывел свою формулу?; и с какой стати все кому ни лень начали примеривать ее повсеместно и зачастую именно там, где она не работает?)
Далее, допустим, нам удалось все собрать в единый целостный и отвечающий всем нужным здесь требованиям, организм в состоянии покоя, полностью в том уверится, найдя все «за» и «против» настоящего положения, и выгнать, в конце концов, того непонятливого и слишком разговорчивого в таком положении карабинера за ограду в поле. Можно ли здесь быть уверенным в том, что понятие «движение» станет вдруг раскрывать перед нами закрытые двери и с распростертыми объятиями вынесет нам из дому каравай? Ничуть. Линия ни в коем случае не станет от своего ожидания лучше и выносливее, чем была, пока мы приноравливались запустить ее длину на полную мощность. Надо здесь трезво понимать, что само движение не всегда бывает привычным ее состоянием, не всегда оно ей нужно. И здесь важно еще поймать, к тому же, и некоторый подходящий в своей сути для нее момент – не пропустить его – чтобы само действие этой «линии» не стало для нее насильственным отображением на ней эгоистических, в сущности, желаний оппонента. И вот, предположим, оппонент добился, таки, своего, настоял, таки, на своем, и полностью преодолел свое собственное желание, как можно дольше оставаться в состоянии покоя, и все-таки решился на это свое «понимание» движения и – дошел до него. Что тогда? И вот только тогда, только уже после стольких отождествлений и переосмыслений настоящего, видимого момента происходящего вокруг, непосредственно учитывая и саму сутью «настоящего», мы вправе надеяться на дальнейшее развитие событий. И вот только тогда вправе теперь задать два следующие вопроса относительно уже движения: «куда» и «зачем»?
И, казалось бы, понимание «куда» без следующего должного обязательно здесь следовать за ним понимания «зачем», так же не должно нести в себе ничего значимого и конкретного в последующем развитии динамики данного положения потому, как понимание «куда» и «зачем» – это основополагающее единство. Но и здесь не следует торопиться – не в одной конкретике дело. Повторим: мы еще никуда не идем, а только собираемся идти – очень важный момент, на который необходимо и прежде всего, обратить свое пристальное внимание. Даже можно сказать – еще даже «не собираемся» никуда идти. «Сборы» они ведь тоже, как и любые другие, здесь, преждевременные поползновения к скорому выводу, за счет которого возможно будет целиком понять смысл понятия «движения», скорее отдаляют исследователя от нужной цели, уводят он нее к тому же «покою», нежели приближают к ней. Или, говоря другими словами, прежде чем приблизится к такому всеохватывающему и невероятно еще сложному в данном положении понятию «куда и зачем», необходимо не только выкинуть из головы всяческие вперед-сосущиие и привлекательные по самой слащавости этой привлекательности, тихие вопли в виде «надежд», но и выкинуть еще массу других не менее приторных мантр, способствующих убеждению, что таковой вопрос уместен, а, следовательно, возможно применить следующее к нему действие. Ничего еще невозможно применить, или другими словами говоря – нельзя. И даже говорить об этом пока не стоит. Мало того, двигательно-речевой аппарат потому и пишется вместе потому, что «ходить» и «говорить» надо тоже уметь вместе и «в ладу», или хотя бы пытаться уметь соединить в одну практическую и безусловную близость свои возможности, данные изначально, с теми, которые существуют теперь. Манчик Сипкин, если б ни был до такой степени прост, в своем рождении, мог бы наглядно показать самому апробированному скептику весьма впечатляющий набор наглядных примеров. Вот один из них: «Я иду по мостовой, и когда иду – пою», – поет он, когда идет. И он так всегда делает и шагает по мостовой очень весело. И вот это самое его действие и есть ни что иное, как яркий, конкретизированный пример полного понимания собственного местонахождения, свидетельствующий о том, что здесь на лицо полный самоконтроль координации движения, в полном сознании и понимании «ландшафта» местности и собственного нахождения в нем. Дело, ведь, совсем не в том, что от него иногда тухлятиной несет и прыщ на правой щеке. Дело совершенно не в этом...
Сопротивление линии
Сей сопромат, надо заметить, так же не в каждом революционном действии можно категорически усмотреть, и далеко не всюду, в силу множественных простраций и умозаключений, которые являются в прямой зависимости от направления «усматривания», его найти можно. Предположим или допустим, или только постараемся предположить, что «линия» нами уже по сходной цене «приобретена» и, допустим, или предположим, что усвоены нами «кое-какие» ее видимые невооруженным глазом движения (о движении, как таковом, в целом, говорить возможно только в том случае, когда имеем полное представление о завершенности движения – то есть, «знаем» его путь и конечную цель). Но ведь и тогда даже, применимо к состоянию «кое-какие», данное положение вполне может оказаться обоюдоостро по отношению к каждому конкретному выводу и не во всех случаях даст нам точную характеристику даже с одной его стороны. И тогда подходить к каким-либо умозаключениям относительно общих характеристик линий с учетом воздействия на них со стороны внешних предметов, безусловно, не окажется ни в коем случае лояльным, и необходимо будет подходить к этому воздействию так же с учетом и внутренних параметров. Так называемые, «внешние предметы», которые, в свою очередь, могут включать в себя некоторые «внутренние» составляющие «самой» этой линии («простые взаимосвязи») в той или иной мере сами подвержены влиянию извне «других» внешних предметов, находящихся уже
