Тогда Лифоп еще больше вылупившись из яйца, сам ответил: «Всегда». Видор-Тудор Черпинский, конечно, не выдержав этой атаки, спрятался, как обычно, за чью-то спину. Но тогда Лифоп зашел сзади, в арьергард и сам же ответил: «Случайности происходят тогда только, когда конь-Мартрадор берет ферзя при полном отсутствии возможности его взять, а после начинает сдаваться; когда через промолинейнейшую мысль о том же Хохока Мундорока стяжательстве насквозь просматривается утопия его рождения; и еще тогда происходят случайности, когда совсем дамским оказывается тот умысел и тот смысл, когда хошь ни хошь, спина потная. Так-то…»
То есть, оба, как видим, начинают показывать свои возможности в высказываниях не сходя с места. Картина, значит, такая вышла. Не знаю кто, кому и что показывал в этот раз, но знаю точно – не себе в убыток. Задраить и заподозрить надо было, не доводя до вдохновенных речей, данную кабалистику мнений в самом устье. И, в общем, казалось бы, не было никаких намеков и хорошо видимых предпосылок ни к каким происшествиям – можно сказать. Но мы не скажем – были! Одно то, что «общая быстрота движений есть первый признак роста медлительности» говорит о смещении вектора в сторону происшествий. Не до свадеб.
– Вы правы. Случайности только тогда редки, когда Лифоп далеко живет. Ну, а когда речь заходит о чем-нибудь противоречивом и сразу не поддающемся разумному объяснению, тогда Видору-Тудору Черипскому только Лифопа и нужно. Зайдет незнамо зачем к нему, после разговорятся, и ищи их обоих, как журавля в поле.
– С другой стороны посмотреть, по себе знаю – случайности они ведь бывают иногда и как удивительное лакомство. Развиваться того гляди сподобится другая тема, допустим, в самой ширине сомнительных оваций и авиаторов еще нет. Но, как после неприличной скованности неудержимых желаний, как не бывает вздора после сильного снегопада – снег везде. Отсюда хруст, будто распарываются швы, отсюда невольная расслабленность в подозрениях, и отсюда же вроде бы никаких не намечается бедствий. Но посмотрев в лупу Миминкуса Мимикрия внимательно – плохая склеенность подошвы на лицо. У кого грязная, у кого нет – не в этом дело. Если Букин, к примеру, не проснулся бы тогда от сильного грохота по крыше над своей головой, и если не упустил бы он значение своих снов, которые ему в ту ночь приснились и где ему все время подсказывали «как поступить», задумался бы он в этот раз о пропасти, куда потом свалился и где сварился? Обязательно задумался бы!
– Его сварили что ли?
– Ну да! Говорят – сам упал, но я не верю. Вспомните о прейскуранте простых и настоящих обыкновений в их сути. Как обычно происходит? «И снимет кожу с жертвы всесожжения и рассечет ее на части». Это о живности всякой так говорится. Ну, а когда Роту надоедает одно и то же делать – дятлов и сомов ловить, – он смотрит тогда по сторонам и вполне может придти ему мысль «а ни сделать ли то же самое с самим Букиным?» Что тут странного? К тому же, если кто становится на глазах бараном или свиньей – какое будет в том преступление? Никакого.
И в этот день, когда не начался еще новый день, а только начал начинаться, появление таких дирижаблей с такими через борт подошвами, это уже – интересно. «Кому, говорю, – стоять!» – закричал тогда Роту на весь проспект (и мы после узнаем, почему он на дирижабль закричал – здесь важно). И, как знаете, тогда, после такого крика ширина улиц закругляться начинает к искомой нумерации зданий, сиюминутной плакатности афиш, и в самом что ни на есть черном сомнении к старому веретену; во втором этаже не спят, воробьи летят, и валяются листья. «Кому говорю – стоять!» – кричит он уже смеясь – а там хоровод во всю прыть, опять минутка другая сухости в чувствах, но, ни о какой должной здесь быть перпендикулярности взаимных связей разговора еще нет. И зачем это тут, вдруг, видите ли, появилось вдалеке что-то расплывчатое, потом стало пятном на бумаге, а после Чункин Солонмом попытался пятно вывести и начал доказывать, что противоречий, мол, если не существует случайностей, тоже нет – не знаю. Что прикажете делать? А вместо пятна вывели следом за таким событием другую политику. Ведь залезть длинной рукой в саму суть происшествия, вытащишь обязательно пропаганду.
А Роту хохотал, сев за стол, долго. «А я и не знал, что праздник!» – сказал он. В книжку записную надо записывать. Не знал он! Надо знать, когда тебя ждут. Время тоже надо учитывать, начиная с самой обложки и листы надо переворачивать очень аккуратно, чтобы не перелистнуть чего-нибудь значимого. Временная сиюминутность движений имеет множество самостоятельных истин и чутким слухом и не худым предчувствием надо обладать, чтобы вернуть, например, Хохлока Мундорока вместе с женой рядом с галошами стоять, а не в котел подглядывать. Хреновина может из этого огромная выйти. С морковиной. Начался карнавал.
– Наряды какие были?
– Да – разные. И город тогда вдали проехал на облаке, нота упала, кристофер расцвел – звон вышел. Потому и Машнотита как ни шла задом наперед вперед по площади, как ни танцевала под Минкин аккорд свой танец, все видно – подошва не стерлась у нее ни на грамм, улыбка не натянулась, как пузырь какой-нибудь – хороший был танец – искренний!
– Так со свадьбой то – что? Вы о свадьбе сначала начали поначалу говорить, а потом – отдалились. Кто на ком женился?
– А я знаю? Вроде Машматита хотела замуж выйти или кто-то на ней хотел жениться. А может и подменили. Отсюда хочу спросить – скажите, пожалуйста, зачем девицы всегда упираются, когда их куда-нибудь ведут? Может ведь терпение кончится. А тут еще другая подвернется, которая не против. А здесь еще, как раз, на голову с неба дирижабль свалился!
– Это после Сатунчака-то?!
– Я о том и говорю! Представьте себе!
Дирижабль был в такой день очень большая новость, интерес вызывал ошеломляющий, а здесь, видите ли, наверное, у таких капризных особ поважней дела появляются. Башмак Туткин, небось, вдали замаячил со своими выдающимися застежками, подзывал, видать, тайком из-за угла, манил, и Машмотита увлеклась. Ведь ноги иногда идут туда, куда башмак хочет. И после оказалось, что о свадьбе, оказывается, вообще позабыли. (Машмотита капризная, Машмотита тутышняя дурочка, Машмотиту каждый обидеть может!)
Ведь случайности они еще и чудесные новшества приподносят на подносе, чудесные чудачества. Кто нитками шьет, кто взад вперед ходит. И вот именно тогда, как обычно, закончив чертеж, Роту потянется, как обычно, спросонок до вешалки, снимет оттуда нагар, как со свечи, и выбежит, как обычно, на улицу. И вот тогда, он именно так и поступил: закончил чертеж, потянулся как обычно спросонок до вешалки и выбежал, как обычно, на улицу. Тоже гостей почувствовал. Но после, при повороте на Бкудунскую улицу, точно так, как Машмотита, повстречал идущую навстречу Хохлиману Хохирану идущую в свою очередь по площади из булочной – он худой, как шпиль Спиридон-башни, она толстая как бочка с пивом – разговорились, вернулись обратно, и настолько увлеклись друг другом, что обо всем позабыли. А между тем – гостей собрались встречать.
Пасторов Выдвил тут же вдалеке появился и начал уже издалека свои конусы показывать (он «геометр» известный), все наверх задирал голову, соизмерял расстояние между собой и гостями, вышагивая посреди Центральной площади, кричал, куда садиться, и предвкушая, наверное, не малые развлечения. Он всегда так: поставит стул рядом с гостем – гость, разумеется, хочет сесть, а Ведвил Посторов норовит стул убрать. Гость только приноровится сесть, а Ведвил – оп – опять стул уберет. Очень смешно и гостям весело. Да и устали все от недавней волокиты с Сатунчаком – само «время» искали, сами «провалы» еле нашли. Как в дыму еще проплывали даты, Монка, пруд, окраины, поезд. Лирики потом тоже много было после драматургии. Лирика ведь от чего бывает? Лирика бывает тогда, когда отпиливали вам голову очень тупым лезвием, били очень долго подошвой по голове, вешали вас на всех столбах сразу, а после взяли и вдруг отпустили. Вы сначала собирались, разумеется, мстить, ходили ночью с топором по улицам – искали, ждали удобный момент. Но после так же вдруг взяли и простили. Философы называют такое «прощение» глубинной суть миропонимания, не понимая притом простой вещи, что «суть» здесь совершенно «другая», и имеет в своей основе ущербную составляющую самого индивидуума в его отношении к самому себе и в надежде, что, мол, Хвита Хавата сама с такой несправедливостью разберется. Именно отсюдава «лирика» и происходит. А между тем, Хвита Хавота сама, быть может, все эти столбы вкапывала, и дарила эту самую «надежду», а после хохотала так, как заводской сигнал не гудит. Но тут все немножко иначе этих обыкновений вышло – и все из-за чего? Из-за какой-то старой поношенной сбруи! Были даже споры о том, где следует искать и где можно найти. Но «кто» спорит? Спорит по обыкновению тот, у кого дома нет. Чем споры обычно заканчиваются? Известно чем – Шестикосом Валундром?! Арена, пыл, гам, яблоки летят, и тут вдруг – Шестикос!..
– Но прилетели не яблоки, прилетели гости.
– Совершенно верно...
– Или, то есть, еще не прилетели, а только собирались прилететь...
– Ну да. А что касаемо стула (заранее говорю, чтоб не забыть после), то хотя стула после этих событий никому не поставили, зато поставили после этому событию памятник. Высокий – из бузины. Тогда сам архитектор Митронов Рулс Просторов присутствовал. Сказал накануне митинга – «ладно – сказал он – черт с вами, – поприсутствую» – и в точности исполнил свое обещание – поприсутствовал. Он тогда был в отъезде после вышеизложенных событий, был как бы долго «не в себе», долго, после вышеизложенных событий, к «себе» не возвращался, и приехал как раз к прибытию гостей, и пришел на площадь вместе с поездом. Посмотреть.
– Это тот самый Митронов Рулс Просторов, что по праздникам обязательно появляется с тарелкой в руках вместе с Мумкиным?
– Да, об них ниже. И во время начала этого события переменился вдруг сам город. То есть, не «переменился», а, так сказать, «напомнил» о себе.
– Неужто опять в казармах прорвало все наружу и опять колеса по улицам покатились?!
– Это бы еще – куда ни шло! Малибден вышку видали? Высокая такая вышка, как кран. Новая, высокая и схожая по конструкции со Спиридон-башней? Она только что начала возводится на месте точно такой же, но «вчерашней», и вдруг вместо шпиля на острие показался не шпиль, а швабра, причем, вверх основанием.
– Намек, что ли?
– Ну да! Именно тогда-то о свадьбе на время как бы забыли и до сих пор неизвестно – выдали ли кого за кого или нет – не знаю. Так происходит иногда – все меняется. Например, Кристельник Куст задумался однажды сидя на высоком заборе о чем- то более существенном, чем сам забор, и упал. И все вокруг него изменилось. Или сначала порубают утро на колбасу, смотришь, сразу вечер настает, а за этим вечером опять вечер настает, а за тем вечером настает иногда тот «шабаш», когда Роту куролесит. Сами знаете.
– Ну и каким манером переменился город?
– Очень простым манером. Если разслучаются перемены в городе, то город переменивается, как известно, тоже. «Моменто море» – сказал
