поиграть в бадминтон на поляне, задуматься о насущном, полежать одному в роще – то есть, отклониться от привычной беглости взгляда, от его мнительности – отпустить ситуацию. Или, другими словами говоря, к примеру, что такое, например, «невидимость» в самой своей непреложной сути, из чего она эта «невидимость» происходит? Берут, например, предмет, смотрят на него, смотрят, и вроде видят – галоша. Но затем, когда начинают на нее смотреть пристально, посредством множества внешних «откровений» (и через ту же лупу в том числе), тогда, в конечном счете, получается иногда так, что в начале была галоша, а когда начали разбирать ее в самой сути и в самой подноготной ее содержимого, то получилась вдруг – «арфа». То есть, «галоша», посредством более тщательного разбирательства сама по себе вдруг исчезла, и получилось из нее совсем другое «значение», иная «орфография» (точно так, как Манчик Сипкин исчез, когда стал виден со всех своих исключительных сторон и во всей своей настоящей действительности).
– Вы прямо Аристотеля вывели. Теорию абстракции.
– Она и есть
Или вот другой пример. Подозвал меня однажды к себе Пепитрик-Летописец и начал доказывать на семидесяти двух листах убористым почерком, что равнобедренный треугольник только тогда можно назвать равнобедренным треугольником, когда ... ну и так далее. Два дня рассказывал. А зачем, спрашивается, ему такие рассуждения оказались нужны? Я и так вижу что он равнобедренный и бедра у него такие, как у Монки Спирдячной. Я ему говорю, что мне некогда, у меня в доме бардак, все разутые ходят и надо двор вымести. А он «идите-ка сюда, чего покажу и расскажу». Ему просто делать совершенно нечего, потому и занят такими «вещами». И об этом всем собравшимся захотелось было порассуждать и выяснить «почему» и «от чего» такие обстоятельства повсеместно начинают иногда происходить, но вдруг донеслось с чужой стороны следующая реплика:
«Если вы едите лимон и характеризуете его, как «кислый», зачем в характеристику лимона замешивать анархическую утопию, как разврат нравов?» – послышалось от гостей. То есть, как видим, – еще один «номер».
– Но это же явная провокация! Да неужто «так спросили»?! Вы врете!
– Во-первых – не вру. Во-вторых – не кричите. Я вам говорю – «так сказали». Если сами ни хрена не помните, то хоть слушайте. И такого вопроса явно никто не ждал. Сначала-то, вроде бы, в собрании поняли, что когда гости, то не спроста. Но, после такого «услышанного», отвлеклись от своих парадоксов потому, что новые слаще. «Это – какое такое «едите»?» – послышалось отовсюду в удивлении. «Никто у нас пока никуда не «едет» и ехать не собирается». «И что такое – «вы»? – разнеслось по окружности со всех сторон. Пистана Папаяна у нас яблоки любит, а от лимона у нее морда болит; Фотогин Алобан жир любит и вообще влюблен больше в атрибуты, а не в логотипы; Свышрин Вальчивичус – брат сестры самого Тиронского – предпочитает мед. То же самое и – другие. Не надо обобщать в отдельности для каждого встречного пешехода непрекословность подобых не безусловных утверждений». Двумя словами сказать – начались возражения.
– Еще бы. Я бы, наверное, сам тоже обязательно и безусловно возмутился и вышел бы из себя. Вышел бы из себя – и сказал: «это возмутительно!» Не смог бы я прямо на ступнях устоять и пошел бы обязательно постоять в другом месте. Непонятно ведь, если говорит посторонний – с какими целями? Моих, например, обыкновений неймет, меда, видать, ни за что не любит, Тырдычного, безусловно, совсем не знает, а все норовит свой норов продемонстрировать всем и кому попало категорически!
– И все так подумали (потому, как если мысли везде и всегда повторяются, это говорит о том, что «они» должны быть одинаковые). И тогда: «Пардон», – сказал Дородон Амнимус, чтобы успокоить собравшихся. «Гости неправильно выразились – сказал он. Они просто хотят убедительно показать свой «плюс» в произнесенных словах, и откровенно думают, что общность в выборе пользования одной только «сажи с маслом» вместо «разности» чистильщих средств, объясняет отсутствие индивидуальности. Не так ли? Но у нас ведь, как ни закручивай в «жерло», и как ни приумножай «наперед», таких вопросов не бывает даже в будни. Почему – не бывает? Потому, что вообще не в ходу концепции. Мы ходим потому, что ноги есть, и не критикуем потому, что некого».
«Правду сказал – крикнули из толпы. У нас хоть размышления не такие шелковые, зато моль не заведется».
«Погостили – проваливайте» – крикнул вдруг Манчик Сипкин откуда-то. Но его не «поняли», хотели, было, самого прогнать, но не нашли.
Надо и здесь кое-что разъяснить преждевременно, прежде чем продолжить. Без обозначения некоторых жирных точек в разности положения каждого свободного нрава, не умеющего пока что идти на приманку и пробовать на вкус какие бы то ни было «лимоны», здесь никак нельзя.
– Никак. И я догадываюсь – почему.
– Потому, как истинные и весьма редкие процессы с проблемами мышечных суставов и связанных с ними предчувствий, обычно являются только тогда (и, как правило, внезапно), когда вокруг много свежего воздуха и груша цветет.
– Это мы знаем
– Но мы то – знаем. А вот по каким именно подробностям можно определить что «цветет», и в связи с какими настоящими и привычными особенностями «цветет» – не всегда бывает понятно непосвященному, не всегда оно ему ясно. Потому, сразу следовало бы здесь прояснить и напомнить для самих себя, что именно по тем самым подробностям и с теми самыми особенностями «цветет», когда, после Сатунчака, тот же Сипкин Манитор (тесть жены Сипкина и дальше до второго колена в родне), не как раньше выглядит – «тугой перехлест – не развяжешь», а прямо – «розовая лента»! И хотя его фасон переменивается от изначального гормона «бежать» к приобретенной привычке «стоять», и постепенно уходит от врожденного чувства «обиды», но, не смотря на это, походка его вовсе не становится такой, «что не приведи господи увидеть», а напротив, полностью отвечает тому, что «смотреть можно». И это – не критика вовсе, скорее наоборот. И никакое это ни нравоучение. Вот чего забывать не надо!
– Ну и какой несведущий сможет это понять? Я сам иногда забываю.
– А теперь – вспомните. Постарайтесь, по крайней мере, вспомнить. Ведь если уметь изначально разбираться в таких «вопросах» и не заламывать никаких других, то отсюда и берется, собственно говоря, «груша», и если мы видим, что она «цветет», то это всегда значит – радостное настроение (вспомните логику этого определения: «яблоко раздора», «груша примерения»). И тогда даже идиота можно любить от чистого сердца. Именно потому то, вот именно здесь, когда по расплывчатым линиям всем знакомого и уже давно понравившегося ландшафта появляется добродушная улыбка волн, и видно вдалеке счастливую Монку, глиссирующую на паруснике, вот именно тогда и многое другое вокруг, что можно видеть, подразумевает под собой много счастья и этого самого «добродушия» в чистом виде, а не стерилизованного какого-нибудь!
– Вспомнил...
– Ну, а если вспомнили, тогда должны тут же понять, что именно потому-то, как бы в разлад общему настроению «цветет», и когда данное цветение уже надоедает, тогда в самом этом «надоедает», как в представлении самого понятия «груша», может случиться и само «недоедание», а за ним и «недопонимание», и оно таки – случилось! А именно: возник вдруг самый простой вопрос – почему Хохок Мундорок, назвавшийся Манчиком Сипкиным, «так» повел себя и решил гостей проигнорировать? А получилось следующее.
Заранее хочу предупредить и здесь, что хотя и, не маловажно будет по возможности попытаться осветить подробности еще более подробно и ничего не упустить, но, все же, не следует забывать о том, что слишком большая сосредоточенность в этом смысле не всегда оказывается «истинно» необходима и действенна. Поскольку мы знаем много примеров, когда тот же Миминкус Мимикрий, например, будучи приучен смотреть на мир категорически, перестает видеть, что у него хлопушки разлетаются под ногами, а он даже не замечает этого. Дальше, он сидит в бухгалтерии и пытается соединить в отчете июнь месяц с ноябрем, совершенно не понимая, что в июне тепло, а в ноябре уже холодно. Да и вообще – самому ему давно стало принципиально не важно «Миминкус ли он Мимикрий или не Миминкус». (И чистит свою подошву «как попало», да еще может подобрать каблукам псевдоним). И потому само удивление гостей здесь можно понять. Просто гости мало разбираются в подобных «бытовых» подробностях, они не знают, как можно с большим удовольствием «валяться» под шкафом, и потому, естественно, не могут целиком понять смысл слов, которые им попали в уши. Их можно простить за это.
– И правда – почему, спрашивается, даже для самого посвященного в данные обстоятельства туфля, поведение Хохока Мундорока показалось не обычным? Почему Хохлок Мундорок так повел себя, пожелал быть инкогнито и исчезнуть?
– Дело было вот как.
4
– В утренний час, а может в два, сидя у себя дома, он долго просыпался после долгих снов, лениво глядел на валанданья над головой этих самых снов, уже осыпавшихся, как старая штукатурка, затем, после того, как окончательно проснулся, его надоумило выглянуть из-за штор и посмотреть в небо. И, посмотрев в небо, он увидал дирижабль – большое, приближающееся в небе пятно, летящее над горизонтальной линией горизонта. Через некоторое время он, конечно, понял что «гости», и, присмотревшись внимательно, добавил на счет гостей: «Прилетели». И ему не откажешь в наблюдательности, и вывод, который он сделал, – правильный вывод. Но вдруг он замер и надолго задумался над вопросом: «Зачем?» И он не зря задумался, как уясним после. Ох, – не зря! Затем, он закрыл коробку, вспрыснул себя духами, сел на голову жене и, когда собирался выходить наружу, то на выходе ему пришло на ум нечто поразительное: «А что если…» – подумал он, проходя мимо придорожного столба, и потому на минуту остолбенев. Но здесь мы не станем опережать события, повременим с пояснениями, и вернемся к самому началу.
Что было в начале?
– Что?
В начале, как мы уже знаем, спроекцировалось в небе стопроцентное серое пятно вдали – летело оно, летело ну и, в конце концов, прилетело. На папирусе записал это событие досконально Хироманский Вадлен Триворский (мол, спустилось); занес в нисходящий реестр каждого авиатора по заслугам; обозвал по имени новый модный шов вдоль линии бедра – и остался доволен. Но для того, чтобы нам теперь досконально узнать, «отчего» и «почему» оно летело и могло ли вообще прилететь, и для чего необходимо здесь возвратиться именно к «началу», попробуем вникнуть в те самые подробности и те самые особенности настоящего события и разъяснить некоторые его определения. А, то есть…
Ну, теперь – припоминаете?
– Начинаю припоминать
– Все так и было.
5
– Сначала-то, то есть, с самого вчерашнего вечера, и еще не то чтобы «до» появления дирижабля, а когда и день этот до конца еще не вылупился из пробирки, оказывается, в этот второй с конца день вовсю летало по городу другое событие. Какое это было событие и о чем оно говорило – никто уже не знает – забыли, как вы. Но, скажу вам чистосердечно, что говорило оно,
