Хатти, адыги, абхазы и их некоторые верования.

также подтверждает, что предполагалось (имелось ввиду) нижнее небо, которое, в тоже время, и необъятное лоно Всеобщей матери. Именно на этом небе и видится (туда приглашается) пребывание козла (для осуществления акта священного брака, без которого ничто не порождается). Тот же факт, что образ белого козла соотносится с молниями, говорит о том, что у адыгов (потомков хатти-касков) всё ещё сохранялось (подспудное, позабытое в связи с популярностью змееборцев у ариев) представление о боге-отце раннеземледельческой культуры как о повелителе молний, как о Великом "небесном огненном Змее" (молнии). Так, известно, что у гидатлинцев змея - олицетворение молнии во время дождя. И, как представляется, столь высокое почитание адыгами образа бога-отца, пронесённое ими через тысячелетия (и ряд ассимиляций при этногенезе), свидетельствует о том, что данная традиция могла зародиться у них на заре матриархата (в раннем неолите), когда паритет между богиней-матерью и богом-отцом ещё соблюдался.
Итак, обратимся к этимологии наименования "ажагафа, ажэгафэ", в котором, по А.Т. Шортанову, содержится адыгское слово "ажэ", означающее "козел", и "это животное считалось у адыгов священным". Следовательно, термин (выражение) "ажэгафэ" может состоять из двух-трёх слов, и, в частности, быть представленным как "ажэ-гафэ". Рассмотрению же слова "гафэ" предпошлём разбор морфологически близкого термина "уафэ", понимаемого как "небо". И поскольку (если) в этом слове "у-афэ" содержится "Iу" - глагольная приставка, по значению соответствующая предло¬гам "к, у, около", что означает приближение (близость) к чему-либо; то в таком случае термин "уафэ" должен означать не просто "небо", а "у неба, около неба", т.е. "с края у неба, край неба, край небосвода", а это - низ, нижняя сфера небосвода. И тогда, если правомерно представить выражение "ажэгафэ" как  "ажэ-ha-афэ", то его можно истолковать как "козёл этого, с этой стороны от Земли, края небосвода", "козёл нижнего края небесной сферы" (что и говорит о пребывании бога-отца на нижнем небе, см. выше).
Любопытно, что ещё в XVII веке (и позднее) у адыгов существовало (со времён касков) пред-ставление о посмертной участи, как о вечном пребывании вместе с предками в селениях "Мира предков" в преисподней (заметим, что нечто вроде "сварги" Индры нигде не упоминается).
Свидетельством этому могут послужить старинные адыгские изречения (С.Т. Чамокова "Транс-формация религиозных взглядов адыгов..."): "Загробной [погребённой в земле] душой отца", "Заг-робной [погребённой] душой матери" (очевидно, что здесь речь может идти о т.н. "растительной" душе, облачённой в инотело и пребывающей в нём в иномире преисподней (в "Мире предков")). И "до сих пор адыги в течение года в определенные дни, обычно по четвергам (или пятницам), проводят нечто, наподобие поминок - "жъамэ егъэу" (воздают должное предкам (душам предков), пребывающим в потусторон¬нем мире).
И подобное представление вполне могло сосуществовать с инновацией - верой в переселение душ (если считалось, что душ не менее двух,  и одна из которых - "божественный дух"). Так (А.Т. Шортанов), "метемпсихоз адыгов подтверждается наличием в фольклоре целого комплекса сказок и легенд о всякого рода превращениях людей в животных".
Аскерби Шортанов ("Адыгские культы". 1992) приводит описание Адамом Олеарием (1600-1671 гг.) обряда похорон некоего знатного человека,  - "обряд посвящения козы покойнику" (текст А.Т. Шортанова). И А. Олеарий повествует, что заранее приготовленную "шкуру козы, вместе с головой и рогами, черкесы натягивают на черный [хтоническая символика (земли)] крест", который затем привязывают к длинному шесту. "И на (этом) длинном шесте ставят этот крест в круг" (видимо, прочерченный в земле). Далее "перед ним [этим сложным сакральным атрибутом] приносят  [умилостивительные] жертвы, варят и жарят [готовят поминальную трапезу с участием в ней богини-матери (варят) и бога-отца (жарят)]. Затем [перед трапезой] выступают несколько мужчин и молятся перед шкурой один за другим". Петр Брус (1694-1751 гг.) же дополняет, рассказывая, что и женщины возносили молитвы "шкуре на кресте".
Итак, коза -  распространённая в Ойкумене эмблема (видение) Всеобщей матери (к примеру, встречается на Крите и в Прибайкалье (петроглифы)), пребывающей в таком обличье преимущест-венно в преисподней (козёл - огонь преисподней) и занятой там порождением инотел усопших для их инобытия в "Мире предков". Здесь шкура козы (с головой и рогами), натянутая на крест,  символизирует одновременное присутствие Великой матери во всех четырёх частях преисподней Мира, и, особенно (будучи приглашена), в этом селении,  а  круг - её порождающее лоно. Мужчины же поочерёдно возносят молитву богине-матери с мольбой о скорейшем и безошибочном (во всём подобном земному) порождении инотела усопшего родича (по всей вероятности, соотносимого с некой "растительной" душой (типа др.-егип. "Ка")), столь достойного при жизни человека, дабы он поскорее воссоединился с предками (за "качество жизни" в иномире преисподней первоначально отвечал бог-отец или его проявления (эпифании), к примеру, у убейдцев - Кур, в Ханаане - бог Мот; а в скандинавской мифологии - богиня Нифльхель).
Так, Теофил Лапинский ("Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских". 1863), три года воевавший на стороне черкесов против русских войск (под именем "Теффик-бей"), описы-вает вид (устройство) адыгского святилища сер. XIX века (видимо, типичного и для древности, но, предположительно, дополненного христианским крестом (который мог соотно¬ситься и с богиней Неба)); а также и умилостивительное богослужение, в котором причудливым образом переплелись представления хатти-касков, адыгов рубежа (и ранее) нашей эры и христиан¬ства (обряд как следствие синкретизма религиозных представлений). Можно полагать, что, как представляется, пер¬вая кардинальная модификация раннеземледельческих верований касков и их потомков на Кавказе (как и анатолийских касков, сосуществующих с палайцами) была иници¬ирована патриархальными, ското¬водческо-кочевыми религиозными воззрениями соседей-праариев (позднее же - древних гре¬ков), и только много позже появились христианство и ислам.
Итак: "Мощные столетние дубы [дубы соотносились с божествами Неба и громовержцами у мно¬гих этносов], образующие круг, бросали густую тень на род грубого каменного алтаря [стоящего в центре круглой поляны, - символика небосвода], в середине которого (алтаря) возвышался очень старый, грубо сделанный крест"... (здесь, в процессе богослужения "с четверть часа" молились Хри¬с¬ту (часть текста молитвы: "Великий бог! Иисус - сын бога, Мария - мать бога"), однако ни пастырь (распорядитель священной церемонии), ни паства при этом вообще не осеняли себя крестным знамением)... "На каменной плите, заменяющей престол алтаря [видимо, стол для приношений ("первый" из двух столов-плит)], стояли чаши с пшеничным хлебом и маисовыми пирогами, мёдом и маслом, а также сосуды с молоком и с "жидкой просяной кашей... с медом". Вокруг алтаря, при¬готовленные быть принесёнными в жертву, "стояли 4 молодых быка, 8 баранов и 8 козлов".
И, характерно (сакральная символика свидетельствует), что все дары стоящие на "первом" столе-плите для приношений (таких плит-столов для даров, в силу архаичной традиции, и должно было быть два), а также 8 баранов (сами животные и их сакральное количество (в т.ч. и 3 вида животных))  соотносятся с культом архаичной богини Неба, матери растительности (баран); а 4 быка (цвет не приведён, как и форма алтаря) и 8 козлов - по назначению жертвоприношение богу-отцу, владыке земли (быки) и преисподней (козлы) в ознаменование (моление о) его пребывания на небесах (сакральные числа 4 и 8) не только в качестве паредроса богини, но и как "огненного змея", т.е. как бога Грозы, у адыгов - Тха/Шибле (возможно, стояла сильная засуха).
Из дальнейшего же описания хода богослужения следует, что это святилище - храм сугубо патриархальной культуры и соотноситься с культом бога Тха, но при этом и традиции (ритуалы) глубокой древности (уже весьма туманные) иногда соблюдаются. Так, Т. Лапинский пишет: "Ста-рик (пастырь, священник) подошел к алтарю [после жертвоприношения и наполнения кровью трёх больших деревянных чаш], взял в руки большую плоскую лепешку и сказал внушительным голо-сом: "Хлеб, который вы принесли великому Тха в жертву, лежал на его столе и сделался святым. Ешьте этот хлеб и это принесет вам счастье". Однако хлеб этот лежал на "первом" столе, столе бо-гини-матери, а в эпоху раннеземледельческой культуры хлеб, молоко и мёд - однозначно дары иск-лючительно женскому божеству (Великой богине). Вместе с тем, однако, патриархальный Тха, на-де¬лённый статусом владыки Неба, "унаследовал" многое "небесное" от богини Неба после её ниспровержения до уровня "мать-земля" (он, к примеру, "творил" высокую, небесую воду; ему при-но¬сился в дар мёд, а пчела - один из архаичных обликов, принимаемых богиней Неба). Заметим, что у ариев-хеттов хлеб (определённого цвета и толщины) приносился в дар богу Грозы. Нельзя исклю¬чить также и того, что этот хлеб мог соотноситься с хлебом "Святого Причастия" ("телом Господ¬ним").
Как известно ("Древний человек и божество". Т2. Инет) "вследствие патриархальной (революци-онной) переоценки скотоводами-номадами значимости и функциональности раннеземледельческих божеств по половому признаку, в сакральном мире богов произошла теологическая инверсия" (женские божества были "спущены с небес" и низведены до уровня "мать, жена, сестра"), а мужские божества заняли все "руководящие должности" на небе и земле). И весьма важно (Е.А. Ахохова и др. "Социальная и магическая семиотика женских культов... 2015. №3), что подмечено, что "метафора [!!?] смены женских божеств мужскими... отразилась в мифо-религиозных представлениях абхазо-адыгского общества" (это следует и из ритуалов, описанных Т. Лапинским).
И что особенно характерно для воззрений патриархата (в описываемом обряде богослужения), так это то, что здесь все три чаши с кровью (разнородных (амбивалентных) по назначению жертв: быков, баранов, козлов) были поставлены на "вторую" плиту (стол для приношений мужскому божеству - богу-отцу либо его проявлениям); т.е. в описанном Т. Лапинским обряде богослужения, жертвоприношение совершено (по понятиям этой паствы и их пастыря) в честь бога Тха (который здесь должен был бы отождествляться с Иисусом). Согласно традиции и это богослужение заверши¬лось коллективной трапезой (примерно "в ста шагах от алтаря горели широким полукругом около 30 костров, (и) над каждым из них висел большой котел").
Итак, этот адыгский храм, функционировавший ещё в сер. XIX века, - святилище открытого типа (т.е. простейшее): в кругу (в роще) священных столетних дубов стоял алтарь (видимо, небольшая, почти не обработанная платформа), рядом с которым были положены