Предновогодняя вошкотня. Повесть

Не иначе как Книппер дал цинк подельникам после разговора с новым начальником полиции. Наверняка и Шумахер с ними. Ай, да Лапшин – фокусник! Очистил всё же город от мрази без шума и всяких трений-прений. Подошёл к окну, открыл одну створку, глубоко вдохнул-выдохнул, как будто действительно воздух стал чище. Что дальше? Ответ подсказал Воронцов, сообщивший для сведения, что Книппер вдруг замельтешил после нескольких телефонных разговоров и изменил отпускной маршрут, выбрав конечным пунктом не Ереван, а Киев, куда можно попасть через Минск, где и сидит сейчас, вернее, тревожно бродит в ожидании рейса. Брать его в соседнем государстве нельзя. «И не надо», - пожалел соратник коллегу, - «не та рыбка». Ещё больше порадовало то, что гаврики не пустили роспотребнадзоровскую инспекционную комиссию, наглухо заперевшись в охотничьей крепости, спустив сторожевых собак и ссылаясь на то, что проверка была недавно, а внеочередная без санкции прокурора запрещена законом. А областной прокурор в союзничестве с вице-губернатором встали на защиту архаровцев, у которых провели немало пьяных оргий. Пришлось вмешаться генералу и объяснить защитникам, в какую грязную историю они могут влипнуть, и только что разрешение, наконец, получено, но Воронцов, страхуясь, решил подкрепить его омоновцами.
- И правильно, - одобрил Лапшин. – Скорее всего, - предположил на ощущениях, - ребятки тянут время, чтобы дать возможность элите уйти через чёрный ход и унести товар, а с оставшимися – как получится. Надо бы окружить хозяйство. – Воронцов согласился с ним и обещал поторопить облаву. Иван Алексеевич посидел с минуту, задумавшись, и решительно, не теряя времени на неприятные сомнения, стал тщательно собираться. Натянул утеплённую камуфляжную омоновскую форму, высокие шнурованные тёплые ботинки, подумал-подумал и нацепил бронежилет, а поверх свою куртку, чтобы видна была принадлежность к старшему офицерскому сословию. На голову натянул, закрыв уши, толстую вязаную шапочку. Охлопал себя со всех сторон и подался на выход, благо никого не надо было предупреждать.
В дежурке отчаянно зевавший Дорошкин поспешно встал, увидев входящего начальника, да ещё в необычном одеянии.
- Хочешь проветриться? – спросил закамуфлированный шеф.
- Как прикажете, - большого желания невыспавшийся лейтенант не выказал.
- Прогулка предстоит опасная, - предупредил начальник, - возможно, со стрельбой и, уж точно, с лёжкой в снегу, так что приказывать не буду, а добровольцем возьму.
- Всегда готов, - оживился молодой с загоревшимися глазами в предвкушении сериального приключения.
- Тогда переодевайся в зимнее и обязательно – жилет. Да поживее, время не терпит. – Они должны быть на месте до появления омоновцев. Оглядев лейтенанта и убедившись, что всё на нём ладно, прошли в оружейную, где с утра невостребованно клевал носом прапорщик. Взяли по автомату, окончательно разбудив Дорошкина, осознавшего, что и вправду предстоит нешуточная прогулка.
- Куда это вы так, товарищ подполковник? – спросил оружейник на правах старослужащего, которому любая вольность разрешена.
- На охоту, - не стал таиться начальник.
- А-а… - протянул понятливо прапор, сообразивший, что влез не в своё корыто. – Ну, тогда – ни пуха…
- К чёрту, - пожелал себе охотник. Заодно прихватили и лыжи, чем ещё больше оживили и раззадорили молодого. Правда, на снег природа в предновогодье поскупилась: в городе почти не было, оставалось надеяться, что в лесу, защищённом от ветров и глобального городского потепления, будет возможность использовать неудобное и хлопотливое средство передвижения. Памятуя о том, что охот-гнойник созрел в болотистой местности, Лапшин надеялся, что лыжи помогут не только при передвижении по снегу, но и по подмёрзшему болоту, для чего придётся ещё срезать длинные шестообразные стволики молодых деревьев, а потому прихватил тесак. В гараже с подачи Горыныча захомутали ворованный УАЗ, в надёжности которого вор не сомневался.
Поворот на охот-гадюшник легко угадывался  по присутствию патруля, который сообщил, что с утра никого не добавилось, а ночью въехали два переполненных джипа со стороны городка. «Ясно», - сообразил Лапшин, - «это наши ЧОПовцы усилили гарнизон. Неужели не понимают, что база для них – ловушка? Или задумана и выполняется чья-то сильная воля с определённой целью?». К хозяйству вытянули легко, поскольку зимник был разъезжен и уплотнён джипами, да и трудяга УАЗ, заботами тех же ЧОПовцев и Горыныча, тянул не хуже. У ворот острога встретил ещё один воронцовский патруль, сообщивший, что никто не пытался вырваться, а там слышатся беспрерывное шевеление и лай взбудораженных собак. «Собирают манатки? Значит, есть у них возможность выбраться через чёрный ход где-то на другой стороне забора, упирающегося в болото. Переть со стрельбой через главный ход не хотят, знают, что встретят тем же, и на узкой дорожке не уйдёшь, тем более – зимой. Вернее всего, снаряжают авторитетов, чтобы выпроводить скрытно с драгоценным грузом, а остальные останутся и будут каяться и темнить, затягивая время, чтобы дать возможность уйти лидерам подальше. Шумят, потому что торопятся, и нам надо торопиться.
Пошли в обход по часовой и подальше от забора, чтобы не учуяли собаки. Хорошо, что их там тревожат. Идти-брести сначала было более-менее: автоматы сбоку, лыжи на плече, дрын втыкается спереди. Кое-где проваливались в снег по колено, но больше бороздили по неглубокой снежной насыпи, выгребая ботинками прелую листву. И так шли, пока шест Лапшина, шедшего впереди, не уткнулся в ямину с подснежной застоялой водой, не поддавшейся морозу. Тогда, не рискуя провалиться и вымочить ноги, встали на лыжи и заелозили, выбирая снежные бугорки. Впрочем, по всей вероятности, здесь была окраина болотины, и можно было не опасаться врюхаться в скрытую ряску. И всё же пошли метрах в двадцати от забора, благо собаки, растревоженные сборами, блажили где-то внутри базы, помогая сборам. Уже начали закругляться, а никакого чёрного хода не увидели. Остановились на передых в густом кустарнике, позволившем вырасти трём чахлым осинам и одиночной корявой берёзе. Присели под деревом в снег, сбросив обрыдлые лыжи и утирая обильный пот. Неплохо было бы чем-нибудь подзаправиться, но оба не догадались прихватить ни ёдова, ни питья, и пришлось ограничиться заледеневшим снегом. Только было собрались топать дальше, уже без опротивевших лыж, как хорошо пригнанные доски в заборе раздвинулись, освобождая лаз, сквозь который вылез плотно одетый мужик в высоких сапогах с капюшоном на голове и увесистым, судя по согбенной фигуре, рюкзаком за плечами. Не мешкая, он устремился прочь, угадывая тропу по известным ему приметам. Следом, поотстав, выползли ещё двое, но без ноши, и тоже почапали за первым, но Лапшин не дал им ходу, обрезав дорогу автоматной очередью, взметнувшей снежные фонтанчики почти у самых их ног. Догонялам сразу расхотелось догонять, и они поспешили убраться подобру-поздорову обратно в лаз, заделав его за собой досками. «Ясно», - сообразил Иван Алексеевич, - «дают уйти одному, а эти двое – всего лишь прикрытие. Уже легче».
- Володя, - обратился к напарнику, не теряя из виду уходящего первого, - не давай никому выйти. Если что, лупи по ногам, а ещё лучше -  изредка предупредительными по лазу. Попусту не высовывайся, лежи плотнее, а то срежут – они вооружены. Я пошёл за тем, - кивнул в сторону беглеца с рюкзаком. – Когда появятся омоновцы, догоняй на лыжах, не отклоняясь от следов. Ясно?
- Так точно! – возбуждённо ответил лейтенант, устраиваясь поудобнее и надолго в вырытое руками и умятое в рыхлой прелой листве углубление у ствола берёзы. Сам Лапшин пошёл вдогон без лыж, чтобы не терять скорости, прихватив впридачу к автомату только дрын-щуп. Беглеца уже не было видно, но остался след, и хорошо, что здесь густой перелесок, в котором можно, не опасаясь обнаружения, поднажать и догнать убегавшего. Тот, надо полагать, тоже спешит, подгоняемый услышанной автоматной очередью, но с опаской и усилиями передвигаясь по скрытой снегом тропе. Оставалось метров тридцать, когда впереди между деревьями замаячил синий рюкзак. Носильщик шёл тяжело, загребая снег сапогами и низко согнувшись под тяжестью ноши. «Не иначе, как слабосильный старик, не привычный к долгой ходьбе, да ещё по снегу с сидором не по Сеньке», - решил Лапшин. Совсем хорошо. По окраинам тропы, что плутала по старым затёсам на деревьях, всё чаще стали встречаться опасные проталины, не поддавшиеся морозу, а над некоторыми даже поднимался морозный парок. Приходилось не терять из виду мишени и не оступиться ненароком с тропы. Когда не стало и тридцати, беглец, услышав или почувствовав погоню, резко повернулся и полоснул короткой автоматной очередью, которая, слава богу, впопыхах прошла выше головы, срезав несколько слабых веток с пожухлыми побуревшими листочками. Пришлось спешно залечь и отползти к трёхствольной берёзе, искорёженной неудобствами тесноты роста. Как это он не заметил пулялки у гада? Не иначе как запасся чем-то вроде израильской малоформатной игрушки, из которой не очень-то выцелишь, но напугать можно, да ещё и как. А если попасть, то за здорово не будет. Следовательно, оба вооружены, и предстоит дуэль без правил: на кону болезненные дырки, а то и жизнь. Обосновавшись под берёзой, выглянул одним глазом – тяжко разбрасывая сапогами мокрый снег, соперник уходил, не приняв брошенной перчатки. Часто оборачиваясь, выставив автомат, он пулял в белый свет, стараясь запугать и задержать преследователя, пока не удастся перейти безлесую болотистую елань, широким языком внедрившуюся в лесной массив и испоганившую множество деревьев, потерявших корневую устойчивость. Дождавшись, когда запаниковавший стрелок повернётся спиной, чтобы сделать несколько осторожных шагов, Лапшин метнулся по тропе ближе к елани и залёг там ближе к её краю под упавшей берёзой, успев спрятаться под самое дерево прежде, чем новые пули попали в ствол. Негодник палил веером, не жалея боезапаса. Как только пули перестали тюкать в мёртвое дерево, Иван Алексеевич приподнялся над стволом и сам выпустил длинную смертную струю. Калашников – не игрушка, а владетель – не новичок: пули легли там, где он и хотел - в паре шагов от сапог, заставив хозяина в страхе отступить задом. И не только отступить, но и оступиться, врюхавшись одной ногой в близкую от тропы, к несчастью для него, закамуфлированную снегом болотистую полынью. Съехавший по инерции набок тяжёлый рюкзак потащил всё тело следом, и в полынье оказалась и вторая нога, соскользнувшая по оледенелому краю полыньи, и вот уже неудачливый беглец стоит в болотной коричневой жиже по колено, тщетно стараясь вырвать сапоги из липучей грязи. Полностью не осознав случившейся трагедии, он пытался высвободить хотя бы одну ногу и заступить на твёрдый наст тропы, но вместо этого вторая нога вдавливалась ещё глубже, и чем больше он елозил ногами, тем глубже погружался в трясину. Одна рука была занята автоматом, а второй он старался, наклонившись, уцепиться за что-нибудь, чтобы вытянуть себя. Но где там: всё было скользким, рыхлым, рюк тяжёлым, сапоги как приклеились,