чем говоря.
Мартово марту, коту быть пристало котом,
снова в загуле - любовная лирика, кстати,
очень уместна, как женщине - новое платье
или без платья совсем, но не будем о том.
Время февральское вышло, греши - не хочу,
это распятие, это судьба и Голгофа,
это стихи, а с утра - сигареты и кофе,
кончики пальцев, скользящие вниз по плечу.
***
Апрелево... Давай начистоту -
не нужно тратить время на пустое.
Похоже, Рим не терпит самостроя -
снесёт пустое. Видимо, я чту
пилатов кодекс - нудных правил свод.
А как подумать - цезарь над Пилатом
и правила оплачены не златом.
Уже апрель. Распятый оживёт,
и все поймут - над цезарем есть бог
и божий сын, хоть я в него не верю.
Такое время, полное феерий,
а я пока что сам себя упёк
в иные дали. Хватит, не о том,
давай о вечном, нужном и весеннем.
Уже весна чарует воскресеньем
и нас, и Рим. И скоро целый том
моих стихов отправится в печать.
Конечно, блажь - плодить макулатуру.
Но я пишу историю, и сдуру
надеюсь - это лучше, чем молчать.
Ну, как ты там, скучаешь ли по мне?
Ревнуешь, ждёшь, клянёшь, когда не в силах
то получить, что даже не просила.
А в Риме ночь. А ночью всё темней -
и стиль, и слог. Сильнее тяжесть плит
на площади от маршей легионов.
Распятие. И снова - время оно,
и оттого ещё сильней болит.
***
Не легче в мае, маемся вдвоём,
ты там, я здесь, смешно сказать - два Рима.
Но важно то, что всё неповторимо,
давай мы эту тему разовьём
и всё закончим. Нет? Невмоготу?
Прибавил цезарь вновь кусочек Терры?
Какое счастье, нежные гетеры
трудом оплатят каждую версту
в пыли дорог. Но вдоль дорог - кресты,
об этом как, молчать и бить поклоны?
Опять солдаты строятся в колонны,
и что же мне об этом скажешь ты?
Так надо, всё для Рима - жизнь и смерть...
Ах, преданность великому тирану
тебе к лицу. Я, может быть, воспряну,
чтоб возразить, чтоб что-нибудь суметь
переиначить в мае. Говори
о том, что глуп, что ветрен и несносен.
Сейчас весна, но в сердце та же осень,
темнеет город, гаснут фонари.
Я знаю, где ещё горит окно,
где ты не спишь и молишься спросонья.
Пилат и бог. Меж нами - межсезонье,
а может, вечность, если суждено.
***
Июнь в огне, мой Рим, побагровей
в азарте боя. С кем - не важно вовсе.
Но если хочешь, с цезарем условься,
приври, что ты дворянскыя кровей
и стань поближе, майское забудь -
другие боги нынче в пантеоне.
Поэтому молиться им резонней,
а тех, что были, вспомним как-нибудь,
причислив к лику в образе вождей -
святой Пилат - и смотрится неплохо.
Не хуже роз цветок чертополоха,
когда Создатель всё же иудей,
хотя на крест отправился за всех,
но только мзду считал один Иуда.
Родная, ты не скажешь мне, откуда
сегодня в Риме этот глупый смех
по поводу пилатовских идей -
грозить мечом любому, кто не с нами?
А я в стихах играю временами,
почти, как тот безвестный иудей,
который предрекал пророков тьму.
Да нет, я не юродствую, не ахай.
Но где-то ждут и нынче машиаха,
а ты сегодня молишься ему.
Мой май налево справа в письменах,
в безумстве красок, в сказочных просторах.
Но цезарю, что Библия, что Тора,
и снится по ночам ему война.
***
Совсем тепло. Я вновь тебе пишу
и между строчек радуюсь июлю.
Пока мне предназначенная пуля
ещё в свинце. Стремиться к шалашу
не стану, мне дворцы куда милей,
тебе, я знаю, тоже, дорогая.
Сентенции о Риме исторгая,
Пилат не посещает мавзолей,
где идол спит - его хранит бальзам.
Ненужный богу и непогребённый,
под именем германского шпиона,
с претензией к молчащим небесам.
Его заветы живы, он же - труп,
измученный вниманием потомков.
Да ну его... Листок втихую скомкав,
пишу тебе, пускай немного груб,
но это всё же лучшее из зол -
тебя тревожить, нежа и лелея.
Жара в июле - это тяжелее,
чем слов моих любовный произвол.
Терпи, ну что поделать - се ля ви,
любимый враг, двоих друзей дороже,
хотя и невысок, не вышел рожей,
но если изнываешь от любви,
прими любым - июль сойдёт на нет,
а мы не боги, так что не воскреснем.
И то, что нам казалось интересным,
уйдёт за нами с лучшей из планет.
***
А этот месяц - цезарь во плоти,
конечно Август - я с тобой не спорю,
и я со всем согласен априори,
но на словах. Что хочешь, наплети,
я, как всегда останусь при своём,
я книжный червь, хоть вычитано мало.
Зато образованием не смяло
желание размыслить обо всём
на свой манер, не слыша крик толпы -
распни его - такое Риму любо.
А мне сегодня вспомнилась халупа,
где я родился. Россказни глупы,
когда есть личный опыт. В эти дни
скучает цезарь, августом дурея.
Зовёт Пилата, реет в эмпиреях
и требует - кого-нибудь распни,
а то совсем не весело и зной
запарил просто, скука на аренах.
Какой-нибудь войнушкой суверенной
порадуй, что ли... Веет новизной
от этих слов, но мне не по себе -
я казней жду, я жду каких-то козней.
И этот зной тифозной вши тифозней,
и ждут расправы цезарь и плебей.
Пишу любовь, прогнозам вопреки,
распятый говорил - во искупленье
иду на крест. Я в августовской лени
настойчиво хочу твоей руки
себе на лоб... Я мучаюсь тобой,
тобой лечусь, как памятью июля.
А римляне шумят, как пчелы в улье,
и строит легионы Крысобой.
***
Иду на круг, сентябрь, как ни крути,
детишкам скоро в школу, снова холод,
хотя и не такой, но я не молод,
и хочется остаться взаперти
в своей квартире. Август позади,
пора замкнуть, замкнуться... Ты не против?
Я снова скомкал лист, главу испортив -
не клеится, и сколько ни сиди,
а время вышло. Цезари вне тем,
Пилат и Банга - тоже - надоели.
Письмо тебе отправлю на неделе,
хоть знаю - не читаешь. Вместе с тем
желаешь писем новых в сентябре,
такой вот казус. Что у вас там в Риме?
Сентябрь уже присутствует незримо
в любой из всех моих Гиперборей -
моих фантазий. Все двенадцать глав
сойдутся здесь, на этом самом месте.
Скажи, чего ты хочешь? Жаждешь мести?
Опять в любовь кидаешься стремглав?
Идёшь вразнос? А вечная душа?
Как с нею быть? Куда? На крест? На плаху?
Как с теми быть, кто ждали машиаха?
Уже сентябрь приходит не спеша.
И я немного медлю. Я не вдруг
зачем-то переписывал всё это...
Распятие. Что в этом для поэта?
Способность замыкать любовью круг.
(Винил)
Катят крУгом-колесом - усталость,
удивленье, радость и испуг...
Как тут ни крути, но оказалось,
что всей жизнью нашей правит круг:
колесо Фортуны, круг общенья,
круг людей, что мы зовём "семья"...
Что нас ждёт? Отвечу без сомненья -
всё "...вернётся на кругИ своя...".
(Печальный путник)
* * *
По кругу движется планета.
И наша жизнь, одни круги.
Как разорвать кругов цепь эту,
Дорогу верную найти.
Дорогу счастья и надежды,
Зло закопав, поставив крест.
Но власть имущие, как прежде,
Над нами держат сильный перст.
Мы победим!И победили.
Щеку слезою оросив,
В дурмане прошлое забыли,
А обещания только миф.
Наступит время, верь мой друг.
Воров богатству крах настанет.
Вскормлённый ими, лопнет круг.
И распрямившись. Так ударит...
(Юрий Малыгин-Поднебесный)
* * *
Когда затратив уйму сил,
достигнув зримой цели,
ты вдруг поймёшь: всё время был
лишь спицей карусели,
что возвращает вмиг назад,
по замкнутому кругу...
Почувствуешь: лишь Жизни рад,
Тебе и преданному Другу…
(Владимир Бордюгов)
* * *
Моих друзей тесней и уже круг.
С годами их всё меньше остаётся.
Как будто жизнь уж очертила круг,
И он до самой смерти не порвётся.
И не подать руки за ту черту.
За этим кругом вежливость и скука.
Порою страшно и невмоготу.
Очерченная жизнь - такая мука...
Шагнув за круг, я всё же оглянусь
На всех и всё, оставленное мною.
Простите мне. Я к вам ещё вернусь.
Но я уже устала от покоя.
Уснули мозг, и сердце, и душа.
Не радует ничто, не беспокоит.
А жизнь вокруг безумно хороша,
пусть будет трудно,- я ещё поспорю.
Мне страшно - жить спокойно и стареть.
Мне жалко спать - сон отнимает время.
О, Боже! Дай мне сил ещё взлететь!
Я не хочу спокойно жить со всеми...
(Наталья Кижеваткина)
* * *
Белой волной завился колокол,
В трансе молитвы склонился тюрбан,
Чуть касаясь ногою об пол
Дервиш кружится под барабан.
Вращается между вселенной и твердью
Ярким пятном в полнолунной ночи,
Танцем душа поет о бессмертии
В мерном мерцании зимней свечи.
Льдом сковало фонтана струи,
Ветер слезит глазницы руин.
Семь веков разлетаются в круге
Детские кудри и старцев седины,
Сердцем настежь, без тяжести мысли,
Опорой им служат «здесь» и «сейчас» -
Чистят время движением быстрым,
Руки вразлет при закрытых очах.
В центре Сансары покой и блаженство,
Послания от Руми приносят уста:
Юла в равновесии таит совершенство
Движенья планет по веленью Перста.
(Лев Дроздов-Лад, Суфийское кружение)
* * *
Замкнулся круг, и я пришла к истоку
напиться заколдованной воды,
распутывать с тревогой, понемногу
в пыли едва заметные следы.
Следить с тоской, как жизнь идет на убыль,
и в гомоне, понятном мне одной,
улавливать, закусывая губы,
запретный смысл и шифр потайной
слов не случайных и не односложных.
Но уловив, - не доверять вполне,
а вновь бояться выводов оплошных
и вновь пытаться разглядеть на дне
колодца, почерневшего от века
звезду, глаза, студеные ключи.
И снова жаждать ясного ответа.
И умереть, его не получив.
(Инна Заславская)
* * *
Суть жизни в постоянстве перемен,
Лишь это постоянство неизменно,
Картина настоящего мгновенна;
Ее палитра,- буйство мизансцен.
Вся повесть лет,- назойливый рефрен,
Что умножает опыт повтореньем,
Служа всем людям слабым утешеньем;
До смерти, что берет сознанье в плен.
Порочный круг желаний и утех,
Сбивает с ног своим круговоротом,
Торя тропу бесчисленным заботам,
Утяжеляя первородный грех;
А после возвращает нас туда,
Откуда мы пришли считать года.
(Маким Егоров)
* * *
Когда Земля пойдет на новый круг,
Когда душа излечится от боли,
А на губах иссякнет привкус соли,
В глазах не будет прятаться испуг,
Когда начнем обиды забывать,
Не видя в них идей и мыслей здравых,
Когда простим и правых, и неправых,
И шедших, и не шедших воевать,
Когда, благославляя тишину,
Сумеем думать только о хорошем,
Навечно отторгая в общем прошлом
Огромную и злобную страну,
Тогда неосязаемо легки,
Душе напоминающие брагу,
Улягутся на белую бумагу
О светлой жизни светлые стихи.
(Людмила Некрасовская)
* * *
О круг, ты мой лучший друг
в скитаньях по жизни тяжких.
Себя проявляет круг
в подсолнухах и в ромашках.
Весёлый его апломб
подметить в цветах я рада.
Им чужд почему-то ромб,
не знают они квадрата.
Но в некий волшебный миг
должны разглядеть в упор мы,
что круг обитает в них,
как высшая форма формы.
Ромашку даря нам, луг
делиться готов секретом
о том, как божествен круг,
когда он окрашен цветом.
Друг другу почти сродни
две вещи, где круг - основой:
ромашкин желток и нимб
вокруг головы Христовой.
(Маргарита Мыслякова)
* * *
Здесь волны шепчут имя Пифагора,
шуршат "Анаксимандр, аквамарин"...
Здесь нету слов для жалоб и укора,
и круг пространства-времени един.
И этот круг, живая эта сфера,
верней, взаимопроницанье сфер,
искрят то алой альфою Гомера,
то опереньем весельных галер.
Так детородно Понта колыханье,
так страстен стон
| Помогли сайту Реклама Праздники |