На реках Вавилонских

дворец из восхитительного цветного камня…
Сказочника окружили и слушали полтора десятка человек – в основном из праздной молодёжи. Подошли пять-шесть иноземцев. Евтихий неслышно зашёл сказочнику со спины и опустил руку ему на плечо:
– Где же это вырос тот чудный дворец, что его было видно прямо из халифских окон, а? Разве в городе Багдаде остались такие пустыри?
Сказочник вскинул голову, но сразу узнал Евтихия. Губы его сложились и вытянулись так, будто бы он выговаривал звук: «О!» Усы встопорщились, а глазки хитреца сделались чистыми и ясными.
– За городом, чужеземец, за городом, где военные лагеря каранбийцев! Дворец был так велик, что его башни халиф вполне мог увидеть из окон за Тигром. Я почти не преувеличиваю! – сказочник простодушно растянул губы, показывая желтоватые зубы.
Слушатели забеспокоились: иноземец в румийской одежде настойчиво расспрашивал об окнах халифского дворца. Посторонние потихонечку разошлись. Евтихий этого и добивался. Сказочник сидел и снизу вверх глядел на него.
– Мальчишка действительно сорил золотом? – прямо спросил румиец.
– Как бобовыми зёрнышками. После него каранбийцы три дня били на улицах всякого, у кого отбирали собранные монеты. Они нечистые – на них женское лицо!
– М-гм, – покивал Евтихий, – я даже знаю, как зовут эту женщину. Ирина – верный император. Можешь вставить её имя в твою повесть. Если не побоишься, – добавил, сузив глаза. Сказочник промолчал, изображая на лице лояльность и преданность.
На углу у торговых рядов собрались в кучку настороженные молодые люди. Человек пять. Они делали вид, что на Евтихия вовсе не смотрят. Чьи они – это люди аль-Фадла? Или на их пятках наколоты имена праведных халифов…
– Как зовут-то тебя, хитрец? – Евтихий не глядел в их сторону.
– Абдаллах, – не моргнув глазом, сказал тот. Одни сизые усы над верхней губой встопорщились.
– Abd Allah, – понимающе повторил Евтихий, – раб божий. Все вы тут, я гляжу, Фатимы и Абдаллахи. Береги пятки, шиит! – Евтихий потрепал его по плечу. – Поклон благочестивой Фатиме – боюсь, в другой раз она тебя не выручит!
Евтихий отошёл на один шаг. Он достаточно привлёк к себе внимание. Из-за угла следили, не отрываясь. Евтихий вытащил из рукава динар и протянул сказочнику:
– Это за распуганных слушателей тебе денежная compensatio… э-э, выплата, – он подобрал персидское слово. – Не знаешь ли, дорогой, где за двадцать или двадцать пять таких монет можно купить серебряное блюдо подлинной ценой динаров в семьдесят? Я бы взял несколько штук, – румиец внимательно глядел на сказочника.
Тот помялся, но нехотя встал на ноги и нарочито медленно побрёл. Недалеко – к соседнему торговому ряду.

16.
«Спрос и мода на восточные повести подогревались во Франции египетским походом Наполеона I. За вознаграждение некий египтянин Али аль-Ансари собрал известные арабские повести в один сборник и произвольно поделил его ровно на тысячу одну главу. Однако повесть об Али ад-Дине и его светильнике в этом египетском своде отсутствовала…»
(Чудотворный огонь Вахрама. История «1001 ночи», продолжение).

Наблюдатели тянулись за румийцем шагах в тридцати. Сказочник будто нарочно показывал им дорогу. Он встал у одной лавки и принялся стучать в двери. Скоро вышел хозяин – еврей, судя по одежде и по длинным локонам на висках. Сказочник что-то быстро и тихо пересказал торговцу, а тот недоверчиво посмотрел на румийца. Немного посоображал, посмотрел ещё раз и поклонился:
– Кажется, у меня есть то, что вас интересует, – он расчётливо заулыбался. – Да, есть!
Евтихий ждал.
– Есть, есть! – обещал торговец. – Но не столь много, как вы тут хотите.
Торговец лгал. Серебряные блюда у него были и достались ему по дешёвке. Малограмотный Али целый месяц таскал их, получая по монете за штуку.
Лавочник вынес два блюда. Не с узорами из цветов жасмина и не с арабской письменной вязью. На одном – виноградарь ухаживал за лозой, на другом – рыбари вымывали сети. Евангельские сцены. Глоток воздуха родины… Евтихий увидел то, что и рассчитывал – два дискоса византийской работы.
– Я непременно куплю их, но позже, – решил Евтихий. – Когда ты принесёшь не два, а все тридцать. Кстати, что нового говорят об исчезнувшем дворце?
Лавочник-еврей растерялся и приоткрыл рот. Вопрос озадачил его, он ещё думал, что дело как-то связано с покупкой серебряных блюд.
– Так ведь уважаемый… – он оглянулся, потому что сказочник настойчиво толкал его в бок. – Люди говорят, уважаемый, что у исчезнувшего дворца, – нашёлся торговец, – были проблемы. Не хватало одной колонны, а всей халифской сокровищницы не достало на то, чтобы её восполнить! – он рассмеялся, довольный смешной байкой.
– Нет-нет, всё это неправда, – сказочник вылез вперёд. – Беда была не в колонне, нет! В спальных покоях дворца не доставало на окнах изумрудной решётки. Да-да! И не верь никому, кто примется говорить, будто не хватало двери. Не двери и не колонны. Решётки!
– Вы всё-таки возьмёте подносы? – не унимался торговец. – Они стоят много дороже жалких двадцати пяти динаров.
Евтихий глянул немного в сторону. Группа шиитских молодых людей стояла недалеко – через один базарный проулок.

17.
«Египетский сборник Али аль-Ансари был признан классической «Каирской редакцией 1001 ночи». В этой версии сборник издавался на всех языках мира. Однако повесть о мальчишке Али ад-Дине и магической лампе в канонической версии «1001 ночи» отсутствует так же, как отсутствовала и прежде…»
(Чудотворный огонь Вахрама. История «1001 ночи», продолжение).

– Сказочник! – окликнул Евтихий. – Расспроси благочестивую Фатиму, не видала ли она джиннов, что низко пали до воровства чужеземных ценностей! – он звонко щёлкнул по краю серебряного блюда и отошёл прочь.
Когда он выходил с базара, шиитские парни из аль-Карха напали на него со спины. Кто-то накинул шнурок ему на шею, Евтихий едва смог нагнуть голову и подставить под удавку не горло, а подбородок. Нападение было неожиданным, хотя он и пытался не упускать шиитов из виду. Евтихий, не глядя, ударил плечом и локтем назад, за спину, и смог высвободиться. Резко обернулся. Нападавших было четверо. Двое держали в руках длинные ножи для забоя скота.
– Fa-itha laqeetumu allatheena kafaroo fadarba alrriqabi hatta itha athkhantumoohum fashuddoo alwathaqa! , – заголосил первый, нападая и замахиваясь ножом. Евтихий увернулся, а уворачиваясь, плечом сбил противника с ног и коротко ударил его по почкам.
Трое остальных накинулись одновременно… Короткие до лодыжек штаны, босые ноги, худые рубахи, тюрбаны, бороды. В глазах – скорее страх, чем холодная решимость убивать. В руке одного – нож. Евтихий врезал ближайшему по челюсти, тот замахал руками и повалился. Приёмов кулачного боя все трое не знали. Его пытались повалить на землю, ухватив за одежду. Евтихий пропустил несколько ощутимых тычков в бок и под рёбра. Опаснее было другое: с земли поднимался тот, что держал второй нож.
Такими ножами овцам запросто отрезают головы. От двух ножей не увернёшься. Евтихий сбросил плащ-гиматий и еле успел намотать его на руку, чтобы скаткой отбивать лезвия. Два удара, сверху и снизу в живот, он отбил, а от третьего заслонился. С плаща летели резаные полоски материи. Евтихий один раз оступился. Третий из шиитов – тот, что был без ножа – куда-то отскочил и суетливо сматывал с головы тюрбан. Сейчас он метнёт полотно тюрбана как аркан и скрутит Евтихию руку или шею.
– Держи-и-ись! – кто-то, срывая дыхание, кричал ему по-гречески. Мгновение, и Евтихий увидел, как от набережной бегут к нему с палками в руках посольские служки, а среди них спотыкается толмач Ицхак. – Держись же, грек! – Ицхак уже задохнулся, отстал от всех и, согнувшись, опёрся рукой о стену дома, силясь унять дыхание.
Первым отступил от Евтихия тот, что с размотанным тюрбаном. Короткая растерянность, шажок в сторону, сразу за ним – следующий. Нападавшие легко скрылись. Они хорошо знали дворы и переулки. Евтихий опустил руки. Франки подоспели вовремя.
– Ты целый? Не ранен, нет? – кто-то из посольства, из прислуги, беспокоился о его состоянии. Ицхак не дал перевести дух:
– Бегом, грек, бегом! – сам-то он уже отдышался… – Не стой ты здесь, скоро появится стража. Ну, бегом же.
Улицами, что выше набережной Тигра, они побежали к себе, к окраинной гостинице для иноземцев. Посольские служки успели повыбрасывать палки. Ицхак, как оказалось, совершенно не умел бежать долго и распределять силы. Это оттого, что на бегу он разговаривал и сбивал вдохи-выдохи как себе, так и другим:
– Эй, слышишь меня, грек? Евтихий! Счастье твоё, что Моисей послал нас.
– Пророк?
– Бармак! Моисей Бармак. Джафар-то доложил Мусе, что ты выскочил от него, как угорелый, и что наверняка бросился к этому мальчишке. Уф… Милостью Бога Израилева, хоть знали, где тебя искать-то.
С левой руки у Евтихия развивался на бегу плащ-гиматий, весь иссечённый, изодранный мясницкими ножами. Евтихий кое-как подобрал его обрывки, чтобы не бились за спиной, иначе каранбийцы, если встретятся, схватят всех без разбора.
– А ты, я гляжу, всё знаешь, а? Ицхак? И про аль-Карх, и про мальчишку.
– Я? – поразился Ицхак. – Да я ничего не знаю, ты что! Я – бедный еврей, откуда мне.
– Да что ты? – Евтихий сбивал себе шаг, подстраиваясь под неверный бег Ицхака, а тот вдруг остановился и, тыча в Евтихия пальцем, разразился посреди улицы:
– Шииты прокляли халифа и всех Аббасидов как врагов пророка! Халиф за это изгнал потомков Али из Багдада! Алиды набирают себе сторонников, а ты, Евтихий, ведь не глупец и должен понимать, как тебе, чужаку, опасно в это вмешиваться! Здесь персы презирают арабов, арабы ненавидят персов, те и другие гонят mawali, зиндиков и гябров…
– Ах, ещё и гябров…
Франки кольцом окружили Ицхака и Евтихия, прикрывая их от посторонних глаз.
– Да-да, ещё и язычников-гябров! – не унимался Ицхак. – Шиитов десятилетиями казнят за одно подозрение в нелояльности! Каждый новый халиф начинает правление с очередной резни подросших правнуков и праправнуков халифа Али! Все шииты Багдада переполошились, когда ты стал что-то выискивать в их квартале. Ну и что ты здесь выяснил? Что Муса и Джафар больше нуждаются в тебе, чем в твоей гибели? Что не аль-Фадл подослал к тебе убийц, а перепуганные безграмотные имамы из нищего аль-Карха?
На кричащих по-гречески людей стали оборачиваться. Прискорбно, но ряд слов и имён звучали по-гречески также как по-персидски и по-арабски. Препираться посреди улицы о халифе и его окружении стало опасно.
– Остынь, Исаак, – остановил Евтихий. – Ты скоро убедишь меня, – он позволил себе улыбнуться, – что главной целью посольства к халифу было объяснить мне политику Халифата, – он примирительно засмеялся. Не вышло, Ицхак не поддержал:
– Целью франкского посольства было привезти тебя, живого и невредимого, к Бармакидам, чтоб ты выручил их шкуры прежде, чем халиф сдерёт их, воротившись из хаджа!
Ицхак выпалил это, и тут же осёкся, ошарашено глядя на окружающих.
– С чего это у императора Карла такая любовь к Бармакидам, а? – Евтихий легонько встряхнул Ицхака. – Ноубехар, да? Всё дело – в балхском монастыре. Что такое Ноубехар, Исаак?

18.
[i]«Когда халифу Сулейману ибн Абд-Малику сказали, что лишь мудрого визиря недостаёт его власти, халиф