будешь ты править моими землями после меня.
Ни слова не мог вымолвить сын мельника, только поклонился в пол. Раздались снаружи радостные песни, загудели корнаи, запели сурнаи.
– Что за праздник? – удивилась Оккыз. – Не иначе, как сестра моя приехала?
– Не иначе, как брат мой приехал! – обрадовался шах.
– И сестра моя Наргиз! – обрадовалась Айсулу и выбежала на улицу, но тут же вернулась за женихом своим.
– Это сестра моя, быстрее, я познакомлю вас! – радовалась Айсулу.
Выбежали они к праздничной процессии. Смотрят, бежит к ним Наргиз, а рядом с ней жених ее, как две капли воды похож он на сына мельника. Обомлели сестры, смотрят на женихов своих. А братья узнали друг друга, обнялись, расплакались.
– Значит, правдива была сказка, – сказал сын шаха.
– Значит, правдива была песня, – сказал сын мельника.
И решили они две свадьбы отпраздновать. Сорок дней праздновали во дворце шаха, во всем городе не угасали костры, кипели очаги, не было в эти дни несчастных, не было голодных.
Потом сорок дней праздновали на другой земле, за горами. Не было пределов радости старого шаха и его жены, сын нашелся, и оба с красавицами невестами приехали. Каждый житель, даже самый бедный нищий был богатым в эти дни, не было ни зависти, ни горя целый год после этого.
А сестры Айсулу и Наргиз со своими мужьями-братьями, которых родители назвали одинаково, Эльмуродом, отправились сначала на старую мельницу, не захотели родители мужа Айсулу переезжать во дворец, хотели и дальше жить своим трудом. Построили они новую мельницу, лучше прежней, еще три чаши золота осталось, которые получил сын мельника, а на оставшиеся деньги построили школу для всех детей, позвали мудрецов туда, чтобы детей грамоте и наукам учили.
Так и путешествовали они по землям одного шаха, а потом другого, а через год родила Айсулу своему мужу дочь, а Наргиз родила сына. Остался сын шаха править землями отца со своей женой Наргиз, а сын мельника принял власть от шаха, отца Айсулу.
Ну, а старый шах со своей женой и шах со своей Оккыз уехали к его брату в горы, там и остались жить и живут до сих пор, а дети и внуки приезжают к ним, чтобы в горах поохотиться, чтобы силы в прозрачных холодных реках набраться.
Правили братья честно и справедливо, и оставили после себя семь потомков, а они тоже по семь потомков, а они тоже по семь потомков… и теперь в каждом, кто живет на этих благословенных землях течет частица крови сестер Оккыз, старого шаха и жены его Айсулу, сестер Айсулу и Наргиз, и немного красавицы пери, именно поэтому все женщины очень красивы и немного волшебницы».
– Вот и сказочки конец, а кто слушал, молодец, – сказал я и взглянул на часы. Да, на хоккей я уже не успел. За окном уже давно стемнело, дочке уже давно пора было спать.
– Папа, а как назвали дочь принцессы Айсулу? – спросила Аня.
– А ты не знаешь? – удивился я.
– Откуда мне знать? – возмутилась Аня.
– Как откуда? Знаешь, как звали твою маму до того, как она вышла замуж? – спросил я заговорщицким тоном.
– Нет, а как?
– Нет-нет, я не Айсулу, – возмутилась жена, угадывая, куда я клоню.
– Вот видишь, принцесса Айсулу не хочет выдавать тебе своей тайны, но шила в мешке не утаишь, правда, моя принцесса?
– Тогда ты шах, да? – оживилась дочка.
– Я же тебе говорил, что я шах, – важно ответил я. – А теперь марш спать!
Лаваш, золотой баран, семь братьев и три сережки.
Армянские сказки.
Москва, 07-20 мая 2018 г.
– Хлеб купил? – с этим вопросом меня встретила в дверях дочь, требовательно глядя на мои руки, которые держали перегруженную сумку с документами и зонт.
– Купил, конечно, купил, – ответил я, ставя тяжелую сумку на полку вешалки.
– А где он? – Аня удивленно смотрела на меня, обыскивая глазами, но не видела знакомого пакета из магазина с батоном или паляницей.
– А я купил лаваш, целых два, – торжествующе ответил я, достав из сумки два разных лаваша, толстый, напоминавший вытянутую лепешку и тонкий, сложенный как листы бумаги в четыре раза.
Аня схватила покупку и убежала на кухню. Я услышал, как лаваши упали на стол, и кто-то начал разворачивать пленку.
– Аня, не открывай, мы еще не садимся есть, – строго сказала мама, погрозив ей пальцем у плиты.
– Мама, я только посмотреть и попробовать, можно? – Аня увидела, что я вхожу на кухню и сразу же обратилась ко мне. – Папа, можно?
– Конечно, можно, – не слыша вопроса, ответил я.
– Ты ее разбалуешь, – фыркнула мама, вернувшись к помешиванию густо пахнущих зеленью и весенней молодостью овощам.
– Мама готовит что-то вкусное, – сказал я дочери, которая рассматривала хлеб, сравнивая его по толщине и ощущениям.
– Овощи, – безразлично ответила Аня.
– Это молодые овощи, первый урожай в этом году, – заметил я. – Знаешь, как раньше долго приходилось ждать, когда появятся первые овощи и фрукты?
– Почему? – удивилась дочь, отложив кусок тонкого лаваша, сквозь который она пыталась увидеть яркое солнце в окне.
– Потому, что раньше не было больших магазинов и люди ели то, что росло рядом с ними.
– А почему они не хотели купить что-нибудь другое? – не понимала дочь.
– А потому, что не было мест, где это можно было купить.
– Пап, а почему один лаваш тонкий, а другой толстый, как лепешка?
– Потому, что они разные. Если хочешь, пока мама готовит, я могу рассказать, как так получилось.
– Хочу! – радостно воскликнула Аня, но, взглянув на маму, тихо добавила. – Если мама не против.
– Вот лиса, – всплеснула руками мама. – Она теперь из себя жертву строит, а я значит тиран!
– Лиса, – повторила Аня. – Пап, а там будет лиса?
– Ну, будет, но не в этой сказке. Слушай, как все было…
«Сказка про честного пекаря.
Эту историю вам может рассказать каждый на рынке. Возможно, что он добавит что-нибудь от себя или вспомнит, что когда-то давно его дед, а тогда и дед его деда, и дед его деда его деда – всех и не упомнишь, да и разобраться уже, кто чей дед был невозможно. Так вот, спроси любого, кто продает лаваш, и он расскажет тебе эту историю.
Жил на свете честный пекарь. Делал он все так, как и делал его отец, его дед. Никогда не сыпал пыли в муку, не выпекал хлеба из гнилой или грязной муки, на то и жил. А жил, надо сказать, бедно. Хорошая мука стоила дорого, а продавать хлеб дороже он не мог, все в округе были беднее его, зачем разорять бедных, тогда и никто не будет его хлеб покупать. Жена ругала его за это, за его честность, все в пример ставила пекаря из соседней деревни, вот он уже и дом новый построил, и мельницу себе прикупил, а ты, со своей честностью, так и будешь в долг жить.
– Но у него же хлеб серый, а у детей живот от него болит, – оправдывался пекарь. – А наш хлеб белый, легкий, как пух, нежный, как цветок, сытный, как бараний шашлык!
– Что толку от этого, когда дома все старое, еще дед твой жил в нем! – возмутится жена, поворчит-поворчит, да и успокоится, сама за прилавок встанет, да и кому за полцены отдаст, а кому и в долг запишет.
Прожили они вместе так десять лет. На одиннадцатый год у них родился сын. Вот, будет помощник, обрадовался пекарь, а слава о его хлебе разлетелась далеко за пределы деревни, уже из соседнего города стали приезжать к нему покупатели, уж больно нравился им его хлеб, белый и живот не болит. Прибавилось работы, да и сын рос, надо было за ним следить, так и работали, с рассвета жена тесто замесит, а он потом весь день, в самую жару у печи стоит, хлеб выпекает. Люди приходили, брали хлеб и оставляли деньги. Сначала были и те, кто просто брал, оставив круглый камешек или сломанную пуговицу, но скоро они возвращались, стыдно становилось, отдавали долг сполна.
Не нравилось это другим пекарям, сговорились они как-то погубить его, а свое дело подправить, покупатели не хотели к ним идти, простаивали дорогие печи, не работала высокая мельница. Дали они денег бандитам, пришедшим из других земель, и наказали – Пекаря с его женой убить, а дом его спалить, чтобы никому неповадно было».
– Пап, а почему они такие злые? Разве они не могли делать такой же хороший хлеб? Тогда бы от них никто и не ушел? – спросила Аня.
– Это называется конкурентная борьба. Каждый хочет быть монополистом, – пояснил я.
– Монополистом? Это что такое? – спросила дочь.
– О, это ты у нашей мамы спроси, это как раз по ее части, – ответил я.
– И вовсе и не по моей, – огрызнулась жена, – я другому училась.
– А это называется уход от ответственности, – пояснил я. – А монополист – это человек, если точнее, то компания, которая хочет, чтобы только ее товар был на рынке и никакого другого.
– А зачем?
– Затем, чтобы они могли продавать его как можно больше, а когда у тебя нет выбора, то можно и делать чуть хуже, а значит экономить и больше зарабатывать. Цель любой фирмы – зарабатывать деньги. Вот представь, если бы все булки были как у тети Наташи, как бы это было?
– Нет, они невкусные, – замотала головой Аня. – Они сухие и невкусные.
– Это потому, что она масло не добавляет, – пояснила мама.
– Вот, видишь, а наша мама добавляет, и у нее булочки самые вкусные, верно?
– Верно! Я поняла, кажется, – Аня стала играть с кудрями, измазывая их мукой с лаваша.
– А масло дорогое, да?
– Это самое дорогое, что есть в булочках, – ответила мама. – Масло и яйца.
– А что было дальше?
– А дальше было следующее…
«Пробрались ночью бандиты к дому пекаря, только-только солнце село, а пекарь все еще работал, выпекая хлеб на утро, для нищих. Увидел он бандитов, сразу понял все, не было у него ни сил, ни духа сопротивляться, испугался он за жену и сына и взмолил душегубов, чтобы не трогали их, дали уйти живыми. Послушали его бандиты, дали свое слово, что жену и сына не тронут, и убили пекаря. Потом подожгли пекарню и дом, решив, пусть судьба укажет им путь, сгорят, значит, так и суждено, а выживут, значит, так тому и быть.
Проснулась жена и видит, что весь дом горит, выхода нет, одно пламя вокруг. Бросилась она в погреб, где хранили они соленья и воду, спрятала сына и решила выйти, искать мужа, но пламя уже вошло в дом, горели их кровати, стол и стулья, только и успела она схватить последнюю буханку хлеба, что испек ее муж, обгоревшую с одного конца.
Так и просидели они весь пожар в погребе, хлеб, что она взяла, был сладок и горек, горькую часть съела она, а сладкую отдала сыну. Все сгорело, ничего не осталось, как жить дальше, что делать ей? Ни денег, ни жилья, ничего не осталось, только сын на руках, да немного еды в сумке, полголовы сыра и половина хлеба.
Стали приходить люди за хлебом, а лавки и нет. Качали головой, а деньги, что за хлеб принесли, отдавали жене, складывая в сумку. Так просидела она до вечера, полная сумка была медных монет, а люди все шли, кто долг принес, кто просто помочь хотел, но денег было мало у людей, все равно на новый дом не насобираешь, хоть и всем миром сложишься.
Вспомнила она, что в соседнем городе жил ее дядя, решила она к нему попроситься жить. Будет у него работать, убирать, готовить, может и сыну ее поможет ремесло изучить. Решено и сделано. Долгие дни они шли до соседнего города, много деревень прошла, просилась на ночлег к людям, кто бесплатно приютил, а кто и деньги просил, даже за чашку козьего молока для ребенка. Так и растаяли медные гроши в сумке, остался лишь сыр, да четверть полусгоревшего хлеба.
Холодно встретил ее дядя, был у него трактир на большой дороге,
