Зима-весна-лето. Московские сказки.

Айсулу, был на ней другой наряд, стал он богаче. Заметил это сын мельника, опечалился.
– Почему печалишься ты? – удивилась она, ставя перед ним блюдо с пловом.
– Новый наряд на тебе, богатый наряд. Видимо, пришел за тобой другой жених, вот что печалит меня.
– Не печалься, я готова ждать тебя. А наряд этот моей госпожи, принцессы Айсулу. Моя госпожа разрешает нам надевать наряды, которые ей уже разонравились, –  она села напротив него разломила лепешку, и стали они вместе есть. Айсулу рукой прикрывала лицо, чтобы он не видел ее, а он, не желая смущать ее, старался глядеть на уже показавшуюся луну. – Ты поступил как настоящий джигит, не стал глядеть на меня, ведь мы еще не женаты.
– Мне не надо глядеть на тебя, я итак знаю, что ты самая красивая на свете, – ответил он.
Она улыбнулась, он уловил свет ее улыбки, будто бы все вокруг озарилось серебряным светом.
– Слушай меня, завтра тебя будет спрашивать четвертый визирь. Когда он будет говорить, не верь ему, когда он будет молчать, тогда он говорит правду.
– Откуда ты это знаешь? – удивился он.
– О, ты не первый, кто приходил сюда, но ты первый, кто смог ответить хотя бы на один вопрос. Она встала, он поднялся и поклонился ей. Айсулу протянула ему свою ладонь, где на указательном пальце блестел перстень.
– Пусть будет сон твой покоен.
Он прижал ее ладонь к своей щеке и поцеловал. Айсулу легонько дала ему пощечину и погрозила пальцем. Она убежала, а он еще долго смотрел ей вслед, потом лег на свой ковер и уснул, как убитый.
На следующее утро не пришла Айсулу к сыну мельника, велел шах быть ей во дворце. Пришел сын мельника в назначенный час, поклонился шаху, поклонился принцессе Айсулу, не разглядел он ее глаз, закрыто было лицо, а над глазами висело тончайшее кружево. Поклонился он визирям, а сам глаз от принцессы оторвать не может, заметила она это, поправила рукой кружева, боясь, не спали ли они с лица, тут и заметил он кольцо на пальце.
Подошел к нему четвертый визирь, широко улыбался он, погладил осла-мудреца, приказал принести для него свежей моркови. Глядел на него сын мельника, а сам все на принцессу поглядывал.
– Ты мудрый и храбрый юноша, – сказал четвертый визирь. – Слово твое – слово настоящего джигита, сила твоя – сила сотни воинов. Не видал я на свете столь достойного жениха. Рассуди наш спор, что льется как сладкая река, липнет, как мед, вкусна, как халва, но горька, как гнилой инжир. Сначала она стоит тысячи золотых монет, но в конце не стоит и черепка глиняной чашки. Готов ли ты ответить мне, что я загадал?
– Спасибо за добрые слова, – поклонился ему сын мельника. – Но я не мог показать вам свою силу, не было случая, чтобы я мог проявить свою храбрость, не было вопроса, где открыл бы глубины своей мудрости.
Он подошел к ослу и сел рядом с ним. Осел радостно хрустел морковкой, виляя хвостом.
– О, мудрый осел, помоги мне понять, что может быть слаще меда, но не стоит и черепка глиняной чашки? Слова могут возвеличить любого, слова могут наградить каждого.
Осел закивал, подтверждая и требуя еще одну морковку.
– Слово ничего не значит, если за ним не стоит дело. Ты прав, о, мудрейший, ты прав как никогда. Только лесть может быть слаще меда и горче гнилого финика,  только лесть блестит ярче золота, но не стоит черепка глиняной чашки.
Разозлился четвертый визирь, бросил он свою чашу в окно, пусть сын мельника сам найдет ее. Громко рассмеялась принцесса Айсулу, узнал ее смех сын мельника, еще пристальнее посмотрел на нее, а она забеспокоилась, не съехало ли кружево. Разозлился шах, не понравилось ему поведение визиря. Велел он четвертого визиря самому принести чашу и засыпать ее золотыми монетами, а рядом поставить еще одну и засыпать вдвое больше монет.
Возмутились визири, стали говорить, что нечестно это, что не сам сын мельника отвечает на вопросы, а осел помогает ему. Тогда приказал шах визирям идти в стойло и самим вычистить конюшню, насыпать свежего сена, собрать сочного клевера, а сына мельника велел накормить, прислать к нему служанок принцессы, чтобы они пели и танцевали до утра, чтобы было ему радостно.
Поблагодарил его сын мельника, но попросил, чтобы не было веселья, ему надо готовиться к следующему вопросу. Он просил лишь прислать к нему служанку, ту, которая все эти дни приносила ему ужин, пусть она споет для него, пусть станцует. Вскочила принцесса Айсулу, топнула ногой и убежала. Удивился шах, но сказал, что пусть так и будет.
А семь визирей не посмели ослушаться шаха, стали они чистить стойло ишака, гневаться на сына мельника, проклинать проклятого осла-мудреца. Ушел тогда седьмой визирь, пока никто не видел, к дворцу сорока жен старого шаха. Нарвал он ягод с куста и принес на конюшню. Перемешал он их со свежим клевером и поставил перед ослом, низко ему поклонившись. Обрадовались визири и поспешили уйти, чтобы никто не смог заподозрить их. Съел осел клевер, а под утро околел.
Не знал этого сын мельника, весь день он гулял по саду, долго сидел у обрыва, думая, что дальше придумают хитрые визири. Вечером пришла Айсулу. Недовольный был ее взгляд. Принесла она инструменты, бросила перед ним блюдо с пловом, не стала разламывать лепешку.
– Ты пожелал, чтобы я тебе спела, что ты хочешь услышать? – гневно воскликнула она. – Ты хотел, чтобы я тебе станцевала, что ты хочешь увидеть?
Ничего не сказал сын мельника, только попросил ее сесть с ним и поужинать. Долго сопротивлялась Айсулу, но сдалась. Села она напротив него, луна уже вышла из-за туч. Не смотрел на нее сын мельника, а все также улыбался. Поели они. Взял он инструмент и стал играть. Понравилась мелодия Айсулу, заслушалась она. Стал сын мельника петь для нее, о далекой стране, за большими горами, где живет старый шах, и было у него два сына, одного украл коршун. Заслушалась Айсулу и спросила:
– Что поешь ты? Кто сочинил эту песню?
– Ее пела моя мама. Я знаю ее с раннего детства, – ответил сын мельника и рассказал ей то, что поведали ему отец и мать, когда он подрос, что принес его коршун, что упал он к ним с неба.
– Так ты сын шаха? – удивилась Айсулу.
– Нет, это же песня, – рассмеялся он. – Я сын мельника, твои родители те, кто вырастили тебя, кто учили тебя, кто кормили тебя.
– Тогда и я тебе спою, – сказал Айсулу и стала играть. Пела она о двух сестрах, пела про то, как нашли они в пустыне покалеченных братьев, как выходили их, как вернули им жизнь.
– Очень страшную и красивую песню ты поешь. Знаешь ли ты о ком она?
– Это пела моя мама, Оккыз. У нее есть сестра близнец Оккыз, у одной родинка на левой щеке, а у второй на правой. А нашли они моего отца и брата его, – ответила Айсулу и спохватилась, проговорилась она, заволновалась она, но сын мельника не подал вида.
– Какая красивая песня, – сказал он. – Но ты во сто крат краше.
Засмеялась Айсулу, встала и стала танцевать. Как зачарованный смотрел он на нее, как струится по ней лунный свет, как светятся ее глаза в ночи. Не заметила Айсулу, как открылось ее лицо, осветилось все вокруг серебряным светом, запели ночные птицы, закружили бабочки вокруг нее. Поздно спохватилась Айсулу, остановилась.
– Что теперь думаешь ты о принцессе Айсулу? Столь ли он изнеженна и глупа? – спросила она его.
– Нет, ты самая прекрасная на свете, – сказал он. – Жалею я только о том, что не смогу жениться на тебе, не собрать мне достойного калыма.
– Но ты можешь решить остальные загадки, – сказала она и села рядом с ним. – Если не ответишь, сбежим с тобой к моей сестре в горы, нашла я того, кого так долго искала.
И просидели они до утра, не в силах отпустить руки друг друга, не в силах взгляда отвести. Как запели петухи, пришлось им расстаться.
Узнал шах, что за ночь околел осел. Позвал он своего лекаря, тот только руками разводит, отравили, говорит. Рассвирепел шах, выхватил меч, ходит, машет во все стороны, но помнит он свой обет. Пришла к нему жена его, Оккыз, успокаивает, знает она, кто это сделал, но не должен он казнить виновных, не должен он нарушать своего обета, чтобы ни капли крови не упало от его рук.
– Пусть слуги приготовят из мяса осла плов, а наша дочь подаст его сегодня визирям и этому юноше, – сказала Оккыз. – Тогда судьба решит, достойны ли они смерти.
– Но зачем испытывать этого бедного мельника? – удивился шах. – Я вижу, что он по нраву нашей дочери.
– Не тревожься, каждое блюдо будет накрыто платком. Для визирей дорогими, шелковыми, с золотой вышивкой, а для юноши пусть дочь наша накроет его тем платком, что соткан из серебряной нити, что моя тетя пери сплела.
Согласился шах, пусть провидение решит судьбу злодеев. Если останутся живы, то пусть уходят куда глаза глядят, а дочь свою он выдаст за этого юношу, если дочь пожелает.
Решили и сделали. Пришел сын мельника во дворец, грустно ему, жалко ослика, хороший был друг. Смотрит, стоит посреди богатый дастархан, сидят вокруг него визири, ждут чего-то. Сел и он поодаль от них, на край ковра, куда не положили ни шелковых одеял, ни подушек.
Пришла Айсулу, подала она плов каждому визирю на золотом блюде, а юноше поставила глиняную чашку и накрыла ее серебряным платком.
– Не ешь первым, пусть каждый из них съест по куску, тогда и ты начинай, а платок не снимай до этого, – шепнула она юноше, чуть приоткрывая лицо.
Веселы были визири, принялись они за еду, расхваливают плов, который приготовила принцесса Айсулу, а у самих челюсти сводит, слишком жесткое мясо у старого ослика. Попробовал плов и сын мельника, но не смог съесть и кусочка, горек был плов, спрятал он платок в карман и так и сидел, понурив голову.
– Не видать тебе принцессы, – сказал первый визирь.
– Потеряешь ты все свое золото, – ответил второй визирь.
– Пойдешь домой босым без куска хлеба, – сказал третий.
– Умрут твои отец и мать, так и не дождавшись тебя, – сказал четвертый.
– Не оценил ты милости шаха, – проговорил пятый, жадно набрасываясь на плов.
– Не оценил ты искусства принцессы Айсулу, – сказал шестой, давясь от плова.
– Потерял ты своего друга осла, а люди с тобой знаться не будут, – сказал седьмой.
Так говорили они, не переставая, весь плов съели, нахваливая его, зубы стерли от жесткого мяса, но говорили, что ничего лучше и не ели.
Как подали чай, так все визири схватились за живот и скончались на месте.
– Так тому и быть, –  сказал шах. – Вот и решилась их судьба. Пожалел я их тогда, но от своей судьбы не убежать, нельзя душу перекроить заново, если стал гнить плод, то гниет он полностью.
Подошла к сыну мельника жена шаха Оккыз, забрала отравленный плов и бросила его в очаг, сгорел он дотла. Поразился он ее красотой, вспомнил песню Айсулу.
Позвал шах свою дочь, а она плачет, радуется, что не отравился ее возлюбленный.
– Ну, дочь моя, будешь ли ты задавать ему свой вопрос. Как видишь, больше вопросов задавать некому. Достоин ли этот джигит твоего сердца? – спросил ее шах.
Замотала головой Айсулу, прижалась к матери, слова вымолвить не может.
– Не будет больше вопросов, не будет больше испытаний, – сказала Оккыз. – Надо позвать брата твоего и мою сестру, надо позвать дочь их Наргиз. Прикажи, пусть привезут с почестями родителей его, пусть привезут весь кишлак, будем свадьбу играть.
– Так и будет, – согласился шах и подошел к опешившему от радости сыну мельника. – Будешь ты теперь мне сыном,