Зима-весна-лето. Московские сказки.

потом, не сегодня.
– Ну и ладно, – без тени расстройства ответила дочь. – Я так голодна, что готова есть всякую гадость!
– Ты только маме этого не говори. Наша мама гадостей не готовит.
– Наша нет, а вот другие готовят. Я удивляюсь, как так можно не уметь готовить?
– А ты умеешь?
– А я еще маленькая, у меня еще все впереди, – Аня соскочила с кровати и побежала на кухню, оттуда тут же раздались радостные возгласы. – Мам, а что ты готовишь? Творожок с фруктами, да? Ура! Давай есть!
– Подожди, еще не готово, – ответила мама. – Иди, пока умойся и причешись.
– А я и так красивая, – заупрямилась дочь. – Мне не обязательно!
– А я неряху за стол не пущу, – строго сказала мама.
– Это насилие над личностью! – повторила Аня услышанную в новостях фразу, не до конца понимая ее смысл, но четко улавливая ее интонационный подтекст.
После дождя на детской площадке в парке было пусто, все испуганно сидели по домам, ожидая повторения разбушевавшейся стихии, но ветер быстро разгонял облака, открывая яркое солнце, уже направляющееся в сторону заката. Аня с час качалась одна на качелях, прыгала на батутах, стараясь в один прыжок перескочить на соседний. Но быстро устала, сказав, что одной играть совсем неинтересно, а мы слишком большие для такой маленькой детской площадки. Мы шли втроем по мокрым дорожкам, навстречу стали появляться заспанные мамаши и бабушки с колясками, каждую из которых Аня подолгу рассматривала.
– Пап, а Розалина проснулась?
– Проснулась, дети не могут долго спать, столько же всего интересного в мире еще не узнано, на зуб не испробовано.
– А почему взрослые любят поспать подольше?
– Потому, что взрослые больше устают. Им приходится работать, чтобы все могли нормально жить.
– А я не хочу работать, мне нравится быть девочкой!
– Я тоже не хочу работать, но меня никто не спрашивал, – сказала мама, она поймала дочь и стала прибирать ее растрепанные волосы. – Выглядишь, как бандитка.
– А я и есть бандитка! – зарычала Аня, не сопротивляясь экзекуции матери. – Пап, а что было дальше? Луиджи успел все сделать?
– Конечно, успел, когда дело свое знаешь, то и работа спорится, – ответил я.

«Рано утром пришел хозяин, а Луиджи только-только закончил последний кафтан.
– У, бездельник! – вскричал хозяин, ему было тяжело после плотного ужина и большого количества выпитого пива на ночь, его маленькие глазки сузились, напоминая щель в полу.
– Из-за тебя я чуть не влип в историю! Знаешь ли ты, для кого сшиты эти кафтаны?
– Не знаю, хозяин, – ответил Луиджи, собирая обрезки ткани и нитки на столе.
– Для королевских пажей! А ты меня так позоришь! – портной дал ему затрещину и вышел, хлопнув дверью.
Горько стало от его слов Луиджи, но, услышав, что наверху затопали ноги, решил он закончить платье для сестры, до обеда его вряд ли кто-то будет трогать. В каморку вошла служанка портного, кривая и косая женщина, вся сгорбленная, но с добрыми глазами. Она поставила ему тарелку с кашей и кружку молока, а из подола вытащила три больших яблока.
– Не печалься, – сказала она. – Придет и твое время, только не упусти свой шанс, когда он наступит.
– Спасибо вам большое, – поклонился ей Луиджи. – Давайте я вам платье подошью, а то оно совсем износилось.
– Не надо, а то хозяин вычтет это у меня из жалования, – ответила женщина. – Я тебе попозже принесу еще яблок для твоей сестренки, пока хозяин не видит.
Она вышла, а Луиджи принялся за еду, медленно, борясь с желанием проглотить все сразу, но день был долгий, а мама всегда говорила, что жевать надо тщательно, чтобы было сытнее, тогда и весь день есть не будешь хотеть.
А к дому портного в это время приехали дорогие экипажи, запряженные высокородными статными лошадьми. Сидит Луиджи у себя в коморке, платье сестре дошивает, а сам слушает, как лошади между собой разговаривают.
– Прр, да я самый лучший среди вас, – заявил один конь, впряженный по центру в главную повозку. – У меня самый-самый господин, посмотрите, какая у него карета, а какая попона на мне, все нитки золотые и серебряные! Пррр! Прр!
– Да что нам твоя попона! – фыркнула другая лошадь. – Мой род идет из самых быстрых арабских скакунов! Да я в два прыжка обгоню вас всех и даже не вспотею! Иго-го! Иго-го!
Лошадь встала на дыбы, запальчиво размахивая копытами, но получила сразу же удары кнутом от кучера.
– Э! Как разыгралась, шельма! – крикнул кучер. – Надо бы тебя воду поставить возить, понаберешься уму среди битюгов!»

– Пап, а кто такой битюг?
– Это такая порода лошадей. Помнишь, когда мы были в деревне у нашего друга, то видели больших лошадей, у них еще ноги были толстые, мощные?
– Ага, я сначала испугалась их, а они оказались такими добрыми и дали себя погладить.
– А это потому, что не все, что кажется поначалу страшным, таковым и является. Слушай дальше.

«Долго бранились лошади друг с другом, надоело это Луиджи слушать, а как заставишь их замолчать, раньше он и не подозревал, какие они болтуны на самом деле, а как любят похвастаться. Но лошади замолчали, вышло много народа, засуетились люди, а перед окном Луиджи только и бегали ноги в белых, красных и зеленых чулках. Ноги у всех были разные, и тонкие, как у девочки, но в огромных башмаках, и толстые, как поленья, но в таких крохотных туфлях, что непонятно было, как они выдерживали вес своего хозяина.
Рядом с окном сел дворовый кот, серый, с крупными лишаями на боках. Он лениво посмотрел в каморку Луиджи и грустно мяукнул.
– Есть хочу, – промяукал кот. – Как же кушать хочется.
– Давай я тебе остатки молока налью, – предложил Луиджи, беря с пола потрескавшуюся миску, хозяин сваливал сюда все старые вещи, думая, что сможет их потом продать кому-нибудь.
Луиджи налил коту молоко, набросав туда крошек, оставшихся после каши. Кот быстро все слизал, надо есть быстрее, пока другие не отобрали.
– Извини, больше нет, – сказал Луиджи.
– Спасибо и на этом, – ответил кот. – Вот уже и солнце ярче стало. А чего ты тут сидишь?
– Так жду, когда работу принесут, а вечером домой пойду.
– Иди сейчас, все равно все во дворец уезжают.
– А что там во дворце?
– Не знаю, я не понял, говорят про какой-то смотр. Все бегают, как ужаленные.
– Понятно, но я не могу, мне еще надо платье для сестры доделать.
– Как знаешь, но помни, свобода, она ценнее любого платья. Смотри, как бы тебя снова не заперли здесь, – кот мотнул головой и убежал, вспугнутый кем-то брошенным в него камнем.
Заскрипел замок в двери, Луиджи бросился к ней, но дверь была уже закрыта.
– Посидишь здесь, пока мы не вернемся! – крикнул ему портной. – И пусть только королевским пажам не понравятся наши кафтаны! Ты ответишь за это, негодяй!
– Но я их не шил! – громко крикнул Луиджи, но его никто уже не слышал.
Пускай Луиджи закончит свою работу, а мы взглянем, что происходит в королевском замке.
На главной площади уже собрался народ, все выстроились согласно своим чинам, сословию. Впереди сидят на дорогих диванах и креслах богатые вельможи, знатные дворяне, обмахиваясь веерами и утоляя жажду сладким лимонадом и вином. Позади стоят чиновники, купцы, богатые ремесленники, жуя принесенные в кульках сушеные абрикосы, сливу, разгрызая сладкие леденцы. А на большом отдалении от них стоят простые жители, стараясь сквозь щели между господами разглядеть кусочки площади.
На площадь выходит главный церемониймейстер его королевского величества и величаво, как и положено по званию, машет своей палкой. Ловко он вращает свою яркую палку, но собравшиеся только смеются. Он не понимает, оборачивается назад, а хохот становится еще больше. Следом за ним вышли королевские пажи в новой форме. У кого-то штанина длиннее другой, у второго кафтан кривой, одна пола и до пупка не дотягивается, а вторая висит ниже брюха. У третьего рукава разной длинны, у четвертого – да что их описывать, пугала огородные! Одно только прилежно сделано, все швы ровные, а пуговицы пришиты крепко, но их мало, кафтан не застегивается полностью, а рукава болтаются! Хохочет толпа, а церемониймейстера лицо краснее помидора. Бросается он к портному и трясет его за грудки.
– Это еще что такое? Что ты сделал, пустая твоя лысая башка? – орет церемониймейстер.
– Это не я, это не я! – вопит в ответ портной. – Это… это… это все Луиджи-пройдоха!
– Какой еще Луиджи? – удивился церемониймейстер.
– У меня работает! Вор и злодей! – орет портной. – Вот, могу поклясться всеми святыми, он это, он! Взял и ночью все испортил! Он ткань своровал, пуговицы украл, а на базаре уже продал, только и успел я его запереть, чтобы не сбежал!
– Да, знаем мы его! Известный плут и воришка! – загудела толпа.
– На днях он у меня из лавки колбасу украл! – завопил мясник.
– А у меня все овощи испортил! – заорал продавец овощей.
– А в церкви он все свечи своровал, – тихо произнес святой отец, пряча заплывшее жиром лицо в сутану.
– Ох, какой негодяй! – воскликнули все.
– Да свечки ты сам у себя воруешь, жадная твоя башка! – закричали люди попроще с самого края. – И нечего на парнишку наговаривать, хороший он, никогда ничего не воровал!
– Да как вы смеете оскорблять святого отца?! – вскричали знатные дворяне. – Бунт? Расстрелять! Растерзать! Растолочь в пыль эту сволочь!
Загудела толпа, посыпались обвинения в адрес друг друга, не верят бедняки, что мог Луиджи кого-то обмануть, а богатые знай твердят, что сами видели, за руку ловили.
– И как же такому негодяю-то и место нашлось у нас в городе? – вскричала вдруг баронесса, сестра короля. – Наказать, немедленно наказать!
Больше упрашивать никого не следовало. Королевские стражи вскочили на коня и, потащив за собой портного, поскакали за Луиджи.
Влетели они в каморку, а Луиджи как раз успел закончить платье для сестры, получилось оно очень красивое, яркое, с переливающимся рисунком, ни у кого такого не было. Увидел его портной, глаза аж загорелись от жадности, решил он забрать платье себе и продать подороже. Схватили Луиджи, и выволокли на улицу. Как он не просил, не умолял, никто ничего ему объяснять не хотел, только получал он удары плетью по спине, а портной бежал рядом и вопил, что негодяй получит наказание за свои злодеяния!
В каморку вошла служанка и забрала платье, завернув него два яблока. Она отнесла их к себе в комнату и уложила в мешок, вложив туда большую головку сыра, пару хлебов и яблок, сколько влезло. Жалко ей было мальчишку, слезы так и катились у нее из глаз, а каждая слезинка, упавшая на мешок, становилась цветком, красивым, улыбающимся, но она этого не замечала. Вышла она с мешком из дома и пошла к Луиджи на край города, нечем ей больше помочь бедному мальчику.
– Постой, милая женщина, – остановила ее на площади старушка. Она была одета во все черное, никто не знал, сколько ей лет, но все боялись, думая, что она ведьма.
– Да, бабушка, – служанка остановилась и утерла слезы. – Чем я могу тебе помочь?
– Ой, милая, мне не нужна помощь. А чего ты плачешь, разве горе с твоими детьми?
– С моими, слава богу, все в порядке. А плачу я потому, что потащили нашего бедного Луиджи во дворец к палачу.
– А разве он что-то совершил? – удивилась старушка, а сама знай себе руками водить начала, будто бы колдуя.
– Луиджи? Да никогда на свете! Честнее и добрее мальчика я не встречала! Могу поклясться всем, чем хочешь.
– Не надо