Зима-весна-лето. Московские сказки.

земли. Проход стал настолько узким, что им пришлось идти боком, они чувствовали, как с каждым шагом проход  ссужается, а может это росли они сами? Впереди забрезжил свет, и ребята ускорились.
Вырвавшись из каменного мешка, ребята рухнули на траву, с трудом переводя дух. Луиджи взглянул на скалы, прохода больше не было, только сплошная отвесная стена. Он посмотрел на друзей и вскочил, удивленный.
–  Луиджи, что случилось? – спросила Розалина. – Ой, ты такой взрослый!
– И ты, – сказал Луиджи, смотря на свою уже выросшую в прекрасную девушку сестренку, еще недавно, пару минут назад бывшую маленькой девочкой. Теперь же перед ним стояла красивая стройная девушка с большими зелеными глазами и длинными светлыми кудрями, спадающими на платье, его платье, но тоже выросшее, без единой зацепки или дырочки.
– Марчелло! – воскликнула Розалина. – Ты снова живой!
Марчелло стоял и осматривал себя, щупаю руки, ноги, туловище, голову. Как странно вновь почувствовать себя живым, из плоти и крови. Он стал высоким сильным юношей, его нарядный костюм приобрел черты последней моды, а шляпа была украшена серебряной пряжкой, сменившей яркое перо. Он встал на одно колено перед Розалиной и снял шляпу.
– Теперь я могу сказать, что люблю тебя, - сказал Марчелло. – Могу ли я надеяться на твою взаимность?
– Прекрати! – засмеялась Розалина и вся покраснела. – Черныш, ты где?
Но кота не было, он куда-то делся. Розалина обеспокоенно оглядывалась, Марчелло, поняв, что он поторопился, тоже стал высматривать кота.
– Почему ты так на меня смотришь? – спросила Моника Луиджи.
– Ты стала настоящей красавицей, – сказал Луиджи, подойдя к ней.
– Я постарела, – сказала Моника, оглядывая себя. Она стал высокой и стройной, черные волосы спадали до поясницы, в каждом ее движении ощущалась сила и грация. Она сняла со спины колчан со стрелами. – Ты стал взрослым, Луиджи.
– Я тебе больше не нравлюсь? – усмехнулся он.
– Нравишься, все-таки, ты меня спас.
– Если только из-за этого, тогда не говори так! – возмутился он.
Из кустов вышел Черныш. В отличие от ребят он наоборот помолодел. Шкура у него стала блестящая, лапы пружинили, а морда выражал полное удовлетворение, он только что поел.
– Черныш! Какой ты стал молодой! – обрадовалась Розалина, стискивая его в своих объятиях.
– Ты меня задушишь, не девочка же уже, – пропищал Черныш, одним глазом поглядывая на Луиджи с Моникой, которые не могли оторвать взгляд  друг от друга, смущенно держась за руки. – Луиджи, да поцелуй ты ее! Вот глупцы, только с виду повзрослели!
Розалина посмотрела на них и быстро отвернулась, вся зардевшись от их поцелуя. Она бросила один только взгляд на Марчелло, тот не стал смущаться и поцеловал ее. Кот громко фыркнул, подчеркивая свое отношение к этому, и подумал, что каждый десятый котенок с его кровью это слишком мало для настоящего бессмертия, водопад времени подарил ему молодость, грех этим не воспользоваться».

– Тили-тили тесто, жених и невеста! – запела дочка.
– Не отвлекайся, лепи пельмени, – сказала мама.
– Раз уж у нас сказка итальянская, то это будут равиоли, – сказал я.
– А что это такое? – спросила дочь.
– Это такие итальянские пельмени. Если по-честному, то пельмени придумали в Китае, это их национальное блюдо, особенно любят они их делать на китайский Новый год. А потом уже из Китая рецепт перебрался к нам, а может сначала в Италию, по морскому пути, сейчас вряд ли кто-то сможет узнать, как все было на самом деле. В Италии стали делать свои, у нас свои пельмени. В каждой семье может быть свой, уникальный рецепт.
– И что же итальянского в наших пельменях? – удивилась жена.
– Аромат! – воскликнул я, изрядно плеснув оливкового масла в фарш. – Теперь они будут ни на что не похожи.
– Если мне не понравится, то держись, – жена погрозила мне вилкой с фаршем.
– Равилли, – повторила Аня. – Слово такое, прямя такое, – она принялась описывать руками круги в воздухе, норовя остатками фарша с вилки заляпать обои.
– Круглое, ты это хотела сказать? Округлое? – предложил я, поймав ее руки и вернув к работе по лепке равиолей.
– Ага, вот именно это я и хотела сказать! – улыбнулась дочь. – Я могу и не говорить, ты и так за меня все скажешь. Здорово я придумала?
– Да? Тогда я и конфеты буду за тебя есть, у меня это получится не чуть не хуже.
– Нет! Конфеты они мои! – гневно сверкнула глазами Аня, а потом кротко посмотрела на маму. – Ма-ам, а можно одну конфетку? Ну, пожалуйста, одну самую маленькую.
– Они все одинаковые, – отрезала мама. – Вот долепишь все, дам конфетку.
– Вот так и умру, без конфетки, – вздохнула дочь, с тоской глядя на блюдо с фаршем и разбросанные по столу раскатанные блинчики. – Пап, а где сейчас Розалина и ее друзья?
– Не знаю, я думаю, что они уже дошли до города, – ответил я.
– А что они там делают? – настаивала дочь.
– А давай посмотрим, только чур не ленись, а то я не буду рассказывать.
– Я делаю, вот, видишь, уже целых пять штук слепила! – гордо сказала дочь.
– Пять штук, а у меня уже тридцать, – сказала мама.
– У меня еще ручки маленькие, а ты уже много раз это делала.
– Молодец, лепи, скоро научишься делать это, как мама.
– Пап, а сколько Розалина и Черныш были в этом сказочном месте?
– Хм, если учитывать, что ей было шесть лет, а стала она юной красивой девицей, то лет десять не меньше.
– А сколько ей лет?
– Сама сложи, ты же умеешь.
– Шестнадцать, да?
– Верно. А теперь скажи, сколько лет Луиджи, если ему было 14, Марчелло, если ему было 9, и Монике, если ей было 12.
– Монике стало 22 года, – быстро ответила Аня. – Она уже взрослая совсем.
– Верно, а остальным?
– Луиджи 24, а Марчелло 20! – радостно воскликнула дочь.
– А почему это Марчелло 20 – удивилась мама. – Ему же было девять лет?
– А потому, что у него недавно был день рождения!
– Что ж, принимается. Он же снова стал живым человеком, – согласился я.

* * * * * * * * * * * * *

«Кто это тут чирикает и званый ужин

Дорога быстро вывела друзей от неприступных скал к небольшому городку. Многое изменилось за время их путешествия. Шли они по улицам, да все на вывески смотрели, странные и сложные названия появились, на новом неизвестном языке. Там где раньше была вывеска булочника, болтался на ветру флаг ростовщика, там, где когда-то сидел мясник, торговали теперь битыми тарелками. А главное люди стали злые, неприветливые, сторонились друг друга, а когда встретятся на одной дороге, так никто не хочет дорогу уступать, каждый требует пропустить его первым. Гомон ругани и ворчания стояли вокруг.
– Я раньше был в этом городе, – сказал Марчелло. – Здесь всегда было весело, люди пели, танцевали на площади.
– Что же могло случиться с ними, почему они стали такими злыми? – удивилась Розалина.
– Кто знает, – покачал головой Луиджи, чувствуя, как стал жечь шею кулон с черной розой, подарок царя мертвых.
– Мы с Луиджи пойдем на площадь и все разузнаем, – сказал Марчелло. – А вы пока погуляйте по набережной, мы вернемся через несколько часов.
Так и решили, Луиджи и Марчелло отправились в центр города, послушать, что говорят люди, а Моника и Розалина с Чернышом отправились гулять по набережной.
Тень был яркий, солнечный. Хотелось спрятаться в тени апельсиновых деревьев или под мощной кроной молчаливого дуба. Девушки устали и медленно шли вдоль канала, в котором не спеша плыли лодки, нагруженные каким-то тряпьем. Проходя мимо подходящей тени, девушки решили устроиться там. Черныш заявил, что у него обед, и скрылся в зарослях кустарника. Жаркое солнце легко пробивалось сквозь кроны деревьев, на ветвях уже не было ни одного апельсина, торчали лишь голые черенки, но запах от листьев был сладок и приятен, и девушки вскоре задремали, разморенные солнцем и дорогой.
В это время, пока они спали, на лавке возле апельсиновой рощицы устроилась пожилая пара. Они сидели плотно, прижавшись друг к другу, и вспоминали былые годы.
– А помнишь, сказала она. – Как ты на этой лавке позвал меня в жены?
– Конечно, помню, – ответил он.
– Да, сколько лет прошло, а столько воспоминаний. Ты тогда еще никак не мог понять, что в этот день для нас пели дрозды. О, как сладко они пели, прямо, как сейчас.
– О нет, позволь, это были скворцы! – возмутился он.  – Мы каждый год приходим сюда и нам поют именно скворцы, а не кто другой!
– Ах, опять ты за свое! – она отсела от него. – Вон, уже и все волосы посидели, а так и не уяснил, что это были дрозды!
– Нет, скворцы! – еще больше стал он распаляться. – Ты, старая, видимо уже совсем слух потеряла! Что я пение скворца не отличу от пения дрозда?
– Ах, вот ты как! Да ты своими слепыми глазками не отличишь и дрозда от вороны, куда тебе разглядеть скворца!
Так они долго спорили. Птицы над ними расчирикались не на шутку, делая ставки, кто кого переспорит. Розалина проснулась и внимательно слушала их перебранку и чириканье птиц.
– Вот, каждый год сюда приходят и спорят, – чирикала одна птичка.
– Ага, а моя кузина говорила, что дома они никогда друг другу плохого слова не скажут, а как сюда придут, так убить готовы друг друга!
– Какие люди глупые. Ну, какие же мы дрозды? – расчирикалась третья птичка.
– А какие же мы скворцы? – расчирикалась другая.
– Мы же синички! – защебетали все разом.
Розалина громко рассмеялась, не сдержавшись. Спорившие обернулись на нее и недовольно уставились блестящими от гневного спора глазами.
– О, сеньоры, простите меня. Я не хотела подслушивать ваш разговор, – сказала Розалина. – Но это право смешно. Вы спорите, что это поют дрозды.
– Именно так и есть! – воскликнула женщина.
– Нет, скворцы! – возразил мужчина.
– Вы оба не правы! – громко засмеялась Розалина. – Над вами свили гнезда синички!
Птицы с шумом вылетели из ветвистой кроны, и их можно было хорошо разглядеть.
– Да как он может, моих дроз… – женщина осеклась и продолжила. – Наших птичек так называть!
– Да, какими-то синичками! – возмутился мужчина. – Какая невоспитанность, пойдем отсюда, дорогая, сохраним память о наших птичках!
– Да, мой дорогой, – они встали и пошли от лавки, а издали все раздавались их возмущенные голоса, но спорить они перестали, снова став самой любящей друг друга парой во всей Италии.
– Вот глупцы! – воскликнула Розалина и встала. Ей не хотелось будить Монику, и она решила немного прогуляться. Она ушла довольно далеко и не заметила, как к Монике подошел толстый монах.
– Почему вы спите на земле, дочь моя? – спросил он.
Моника открыла глаза и увидела перед собой склоненной толстое лицо монаха, но под его невзрачной сутаной она легко разглядела одежды золотого шитья и толстую золотую цепь.
– Просто прилегла, святой отец, – кротко улыбнулась она, а сама все думает, что ему от нее надо.
– Не хорошо, такой прелестной непорочной девице спать на земле, может всякое случится, – залился елеем святой отец, а сам все на Монику смотрит, рассматривает. – Пойдем со мной, дочь моя. Я тут недалеко живу. Я тебе дам ночлег и выложу на стол, чем бог послал.
Моника подумала, что поесть бы не мешало, с самого утра они еще ничего не ели, а день уже скоро начнет катиться к закату.
– Святой отец, я очень благодарна вам за ваше предложение, но не могу же я бросить свою сестру одну в этом месте? Ведь мало ли что может случиться.
– А твоя сестра также прелестна, как и ты? – у