что это была плохая для него примета – смена кресла в президентском кабинете, ведёт к расшатыванию его итак не крепкого президентского положения. Но видимо обстановка внутри президентского аппарата достигла такого взрывного накала, что уже было не до примет и нужно было срочно предпринимать хоть какие-то действия.
– Вам одного взгляда на ваше окружение хватит, чтобы понять, как они смотрят на ваше президентство. – Говорил Мистеру президенту Капута. – И пусть вас не обманывает их видимое не желание участвовать в аукционе. Каждый из них ничего так для себя не хочет, как сидеть на вашем кресле.
– Я как понимаю, то и ты не прочь. – Уставившись на Капуту, цепко так спросил его Мистер президент. Но Капута тёртый калач и его не поймать на косой взгляд и на острое слово, и он знает, как и что отвечать президенту, когда он так на тебя смотрит. – Не так как они. – Многозначительно сказал Капута. И Мистер президент не стал спрашивать у него, как он хочет на этом кресле сидеть – ведь Капута не стал увиливать от ответа, и этого ему было достаточно. К тому же Капута наступил на любимую мозоль Мистера президента, более чем шепотом сообщив ему о ещё кое-каких деловых планах и, связанных с ними ожиданиях, которые могут воплотиться в жизнь благодаря проведению такого рода аукциона. На что Мистер президент, более чем удивлённый такой деловой хваткой советника Капуты, позволил себе сомнения, чего он редко допускал, когда дело касалось делового торга.
– А вы уверены, что они купятся? – прищурив один глаз, с тем же, что и Капута звуковым компромиссом по отношению к стоящей в его кабинете обстановки тишины, задался вопросом Мистер президент. И, наверное, Капута, всё же позволил себе, правда в самой глубине самого себя, ухмыльнуться насчёт такого сомнительного поведения президента, раз он расплылся в улыбке и только потом дал ответ президенту на поставленный им перед ним вопрос.
– Для человеческих амбиций не существует разумных границ и пределов. И зачастую бывает так, – а это уже считается за правило, – что чем меньше оснований у этих амбициозных людей для своих притязаний на большее, тем больше растёт у них уверенность в том, что им-то как раз всё это дело по плечу. Так что можете не сомневаться, господин президент, – Капута ещё ширше расплылся в улыбке, – наша ставка на человеческие амбиции не подведёт.
– Что ж, будет интересно посмотреть. – Сказал Мистер президент, посмотрев на часы. – Надеюсь, вы всё подготовили для того чтобы аукцион прошёл так как нам надо.
– Все заинтересованные и ключевые лица расставлены по своим местам, и только ждут сигнала для начала аукциона. – Ответил Капута.
– Тогда начнём наши игры. – Сказал Мистер президент, своим заявлением побуждая Капуту к действиям.
И вот когда практически все гости и хозяева этого дома собрались в банкетном зале, то мистер Капута, выкатив в центр зала с виду самое обыкновенное кресло, чрезвычайно всех удивил этим своим загадочным поведением, и по залу прошёл волнительный, множественно прозвучавший шёпот: Что это ещё за наглость со стороны Капуты. Решил, сволочь, со своим уставом, тьфу, то есть со стулом прийти на банкет, куда его скорей всего и не звали. И куда ещё смотрит служба протокола и охрана?!
Но вроде бы Мистер президент, на которого теперь обращены все взгляды гостей, не выказывает никаких тревог и даже не меняется в лице при виде такого самоуправства со стороны Капуты. Что заставляет всех гостей вновь перевести всё своё внимание на Капуту и теперь посмотреть на все его предпринимаемые действия под другим углом – они начинают изучать выразительность лица Капуты (каждый из здесь присутствующих людей считает себя за отличного психолога и физиономиста) и то, что он придерживает своими руками, стоящее в центре зала не такое простое кресло.
И если насчёт Капуты, у тех людей, кто его знал не только по имени, но и по делам его и по отчётам по поводу его деятельности на службе и вне её, которые еженедельно подавались на стол им, высокопоставленным сотрудникам президентского аппарата, уж очень близких к специальным службам, не возникло новых, особых замечаний – всё та же самодовольная рожа, разве что только стала ещё противней – то вот насчёт придерживаемого Капутой кресла, то тут у многих находящихся в зале людей начали закрадываться сомнения и возникать вопросы.
– Где-то я его определённо видел, но вот где, то убей не помню. – Не сводя своего взгляда с этого кресла, затерзался мыслями и лицом ещё один советник президента, пан Паника, который как и любой другой президентский советник, подспудно, в глубине самого себя, чувствовал некий дискомфорт, когда совсем другой президентский советник проявлял большую чем он прыть и обходил его на поворотах судьбы.
А вот вице-президент Шиллинг, в отличие от этих завистливых советников, не то чтобы сразу смекнул, что это за кресло, а он с первого взгляда на него, ой мамочки, охнул про себя, узнав это кресло, и чуть было не присел прямо на коленки какой-то леди, которая так неблагополучно и опасно для себя присела на тот стул, который для неё приготовил этот, до чего же коварный вице-президент. Но Шиллинг сумел-таки, и это невозможно объяснить, устоять на своих ногах при виде этого, столь желанного для него президентского кресла, и тем самым не устроил на глазах стольких знаковых лиц такой невозможный переполох в их головах и мыслях, присев на колени госсекретарю их же министерского аппарата (после чего страшно даже подумать, какие бы пошли о них слухи, как минимум, заявили, что они не плохо смотрятся в таком положении).
А она, может быть, и была бы не против более близких отношений между ними, но как на всё это посмотрит леди Ханна Шиллинг, у которой тоже есть свои личные интересы и перед которой у вице-президента, между прочим, есть свои союзные обязательства.
Но не один вице-президент Шиллинг оказался таким быстрым на прозорливость, а присутствующие в окружении президента представители могущественных спецслужб, которые уже по долгу своей службы были обязаны быть в курсе всего происходящего и даже не происходящего, а всего лишь задуманного, конечно же с первого взгляда на Капуту и стоящее рядом с ним кресло, если не обо всём, то о многом догадались, несмотря на то, что президент не поставил их об этом в известность.
– Какого хрена, я ничего об этом не знаю. – Более чем крепко возмутился про себя, глава одной из могущественной, самой центровой спецслужбы, генерал Гилмор. И тут же бросил полный неумолимой ярости взгляд в сторону главы не менее секретной службы, а вернее агентства по безопасности, Спарка.
Ну а по данным секретных сведений, аналитических отчётов и донесений спецагентов центральной разведывательной службы, которые получал себе на стол Гилмор, это агентство занимается совсем не тем, что для государства нужно и что в их уставных документах записано и их представителями заявляется. И первое, что на это указывает, так это его название – агентство, где так напрямую указывается сфера их ответственности и деятельности. И они, как представители агентских служб, где прямо в их названии указывается на род их занятий и качественное назначение этой структуры (ещё раз приходится повториться), даже не собираются заниматься служению своему отечеству, а их задачи и дела всего лишь сводятся к посредническим услугам, которые и организуют все эти мутные агентства (из пояснительной записки Гилмора).
Ну, а имея такой багаж знаний об этом туманном, как сам туман Спарке, Гилмор естественно не мог отделаться от предубеждений на его счёт, которые и подвели его под единственную возможную в данных обстоятельствах мысль – он ничего о происходящем не знает, потому что так захотел этот Спарк, организовавший всю эту демонстрацию бессилия его спецслужбы (а не какого-то там аукциона – эти специалисты по тайнам и секретам, умеют смотреть на несколько шагов вперёд), и заодно эту дымовую завесу перед ним.
– Прибью гада. – Генерал Гилмор, выразительно посмотрев на Спарка, прохрипел про себя эту ненависть в сторону Спарка, после того как представил, в каких словах этот Спарк поносил его перед президентом.
– Мистер президент. – С тошнотворной улыбкой и с выражением на своём лице крайней степени лизоблюдства, обратился к президенту этот подлый Спарк (надо понимать, что это всё представлялось Гилмору и поэтому вся эта картинка несколько однобоко выглядела по отношению к Спарку).
– Чё хотел? – обдав Спарка полным презрения взглядом, Мистер президент, дабы подчеркнуть полную зависимость этого ничтожества Спарка от себя великого, закинул на стол свои ноги (чего за ним, по причине его полноты ляжек никогда не замечалось) и, почесав подошву одного ботинка об другую, выразительно посмотрел через призму своих ботинок на Спарка – мол, скажу почистить их, и ты их почистишь, как миленький.
– У меня к вам, мистер президент, есть предложение. – Поклонившись, сказал Спарк, чем несколько встревожил президента, у которого насчёт всех этих предложений, которые исходили не от него, а от кого-то другого, был свой тревожный пунктик. При этом Мистер президент умел далеко заглядывать вперёд и увидеть в самых, казалось бы малозначащих предложениях, своё иносказательное второе дно. Так что вполне понятна эта его встревоженность, когда он услышал это предложение Спарка с его предложением.
– Хочет гад, проверить меня, президента, (что уже кощунство) на ксенофобию или вернее, на моё отношение к этим, тьфу, нетрадиционным ценностям. – В одно мгновение в голове президента пронеслась очень верная догадка насчёт хитрости этого Спарка, задумавшего эту провокацию против него, демократически избранного президента. Мистер президент от возмущения на такую наглость Спарка, чуть было не скатился со своего кресла и со стола, но хорошо, что он вовремя укрепился, зацепившись руками за подлокотник. А вот следующая пришедшая президенту в голову мысль, пожалуй, успокоила его.
– А ведь если мой противник решил так открыто действовать, то это говорит о том, что он прижат к стенке и его уже начало прикипать. – Подумал Мистер президент и несколько успокоился. Правда, ненадолго, ведь ему сейчас было необходимо выкрутиться из этой расставленной ему Спарком ловушки. И Мистер президент принялся судорожно размышлять над тем, как ему ответить на это предложение Спарка.
– Всё же хитро придумано. – Размыслил про себя президент. – Если я ему откажу, то у моих противников появится повод обвинить меня в нетолерантности и притеснении людей другой направленности в своих желаниях. А если же я приму это его предложение, чего не может быть в принципе, – Мистер президент даже перекосился в лице, представив себе эту немыслимость с поцелуями, – то тем самым они нанесут огромный урон моему традиционному избирателю. – А от такого представления своего отворачивающегося лицом избирателя, Мистеру президенту стало куда как много хуже, чем после первого своего представления с поцелуями. И тут ему в голову приходит, как он сразу её не вспомнил, всё расставившая по своим местам, что за потрясающая мысль. – Так я же не свободен. И у меня есть дорогая супруга (президент каждый
