клуба.
Семья графа де Бресси переехала на другую квартиру, но это обстоятельство никак не мешало Норберу и Луизе встречаться, деликатный де Бресси уже раз высказав ей свое мнение по поводу этих отношений не поднимал более этой темы и ни во что не вмешивался, был вполне спокоен и любезен.
Он никак не выказал своих чувств и тогда, когда «в духе нового времени» его « благородная» племянница просто переехала к Норберу, главное что о браке пока речь не шла…
Необходимость исполнить требование новой власти представить отчёт о прошлогодней командировке в Майенн заставила Норбера явиться в Якобинский клуб, чувствуя недоброе, Жюсом и Лапьер отправились с ним.
Дурные предчувствия полностью оправдались, с самого начала на трибуне началось яростное столкновение якобинцев с термидорианцами. Вокруг Норбера сгруппировались левые монтаньяры, депутаты Конвента Караф, Файо, Тало, Юмбар, Дестрем.
Враги также пытались взять слово в стенах этого «последнего бастиона» побеждённых, Баррас и Тальен прислали своих людей, в том числе Клерваля и Кавуа, бросивших лишенного полномочий и власти Амара на произвол судьбы и перебежавших в лагерь победителей, как это успели сделать многие вчерашние якобинцы…Безопаснее и выгоднее сегодня было сделаться «выкрестом» Революции...
Скопление людей, духота, шум, грубые выкрики, взгляды, обжигающие ненавистью. В воздухе повисла острая нервозность и злоба.
Норбер с трудом протолкался к трибуне, но быстро понял, что возможности произнести хоть слова ему не дадут:
- Граждане! Во имя разума и совести, я прошу тишины!
С разных сторон понеслись выкрики:
- Для того ли с великой опасностью мы свергли диктатора, чтобы нам здесь читала мораль его тень!
С другой стороны кто-то монотонно скандировал:
- Свободу слова, печати, собраний!
Вот тебе раз, к чему бы это на пятом году Революции?
Пришлось повысить голос:
- Всё это у вас есть. Назовите закон, который их отменяет! Разве не ради них всё было сделано? А теперь задам прямой вопрос: для кого, для патриотов или для врагов Республики здесь требовали свободы слова? Кому здесь на руку оживление роялистской прессы?
Повисло неловкое молчание. Сказать было явно нечего.
- Патриоты обладают этими свободами в полной мере, видимо кто-то желает предоставить врагу трибуны для агитации и призывов к свержению Республики? Называйте вещи своими именами, это не гуманизм и не милосердие, а черная измена, которую следует жёстко пресекать!» , - Норбер в сильнейшем возмущении, ударил кулаками о пюпитр, сила эмоций вызвала ту страсть, за которую враги якобинцев окрестили их «бешеными...
Яростные крики и шум усилились.
Раздался дикий крик:
- А-а!!..Опять требуешь жёстких мер? Снова кровожадность замучила? Дайте же ему кто-нибудь стакан свежей крови! Ему не хватило жертв Майенна и Лаваля!
Норбер невольно пошатнулся от холодного отвращения, на лбу мелко выступил пот.
Но тут же оправился и резко возразил нападавшему:
- Игра в милосердие и гуманизм это новая политика? Избирательный «гуманизм», исключительно в отношении врага это позиция изменников, типичная для жирондистов, а теперь вижу и для вас! Ваш «гуманизм» глубоко фальшив, он демонстрирует двойную мораль! Убивая патриотов, вы кричите о полном прекращении террора! Изображая «защиту» революции, вы амнистируете её врагов! Да о чём мы?
Кто из моих обвинителей кроток и пушист?
Невротик Карье? Приказавший топить священников в Луаре?
Может Фуше, расстреливавший связанных в кучу людей картечью, а может Тальен, ничтожный вор и покровитель шлюх?
Или профессиональный расхититель национальной собственности Баррас?
Ну да, теперь все они «герои» и «борцы с тиранией», совсем забыл.. Теперь все они само благородство и умеренность!
Я лишь хочу сказать, что общество, обманутое вами, имеет право узнать правду о преступлении Термидора! Я не прекращу издавать свою газету, даже если меня станут преследовать и загонят в «подполье», как некогда обошлись с Маратом! Угрожать мне смертью бессмысленно, ибо, как верно сказал Робеспьер: «В наши планы и не входило преимущество долгой жизни!»
Его снова прервал тот же голос:
- Он еще будет цитировать нам сдохшего тирана?! Твоя жизнь уж точно не будет долгой, чудовище!
Норбер спокойно и выразительно наклонил черноволосую голову:
- Благодарю вас. Ненависть врагов – лучшее украшение патриота.
И помолчав, продолжал с искренней горечью:
- Это Робеспьера вы окрестили тираном? Но настоящий диктатор пережил бы вас всех, вы сами бы признали его главенство, и возвели в его честь статую или триумфальную арку! Он обвешал бы вас орденами и титулами, закрыл глаза на ваши злоупотребления и вы назвали бы его «гением века!
Лишь через пять лет Норбер понял, насколько оказался прав..
Но сейчас он резко продолжал:
- Ощущаю себя участником завоевания Америки, вот только вижу его глазами обречённых на истребление индейцев, которых американцы оболгали также кровожадными дикарями, не имеющими права на жизнь, …я клянусь вам…, - тут его снова грубо перебили:
- Не поднимай руки для клятвы, с неё, того и гляди, закапает кровь!
От сильнейшего нервного напряжения и ужасной жары Норбер был готов разорвать на себе пышный галстук, пот стекал по шее за воротник, пряди длинных волос слиплись. Он задыхался… И всё же он выскажет здесь всё, что успеет!
Из рядов термидорианцев в его адрес небрежно и насмешливо брошено:
- Якобинцы умеют произносить цветистые речи и приправлять их блестящими афоризмами, но сути это не меняет, мы слышим свирепое рычание зверя, жаждущего крови...
Норбер живо отозвался на этот выпад:
- Якобинцы? Ты говоришь отстранённо, будто уже не считаешь себя членом этого общества? Что ж, это справедливо. Ведь иначе, честным патриотам пришлось бы основать новый клуб, сидеть на одних скамьях с подобными тебе - унизительно…
И не дожидаясь вспышки гнева, жёстко продолжал, отлично сознавая, что это последний шанс публично высказаться на эту тему:
- Это Неподкупный диктатор? У которого не было даже рычагов реальной власти, чтобы уничтожить своих будущих убийц?!
Да настоящий диктатор одним росчерком пера отправил бы всех их на эшафот и ему, безусловно, повиновались бы, с диктаторами не спорят, не кидают оскорблений и обвинений прямо в лицо!
Безусловно одно, для аристократов и всех врагов революции он был опасен, для чиновных воров он деспот, посмевший требовать у них декларацию о происхождении их богатств, как на палача смотрели на него аферисты и военные преступники, отозванные для отчета за вымогательства и дикую жестокость, они четко знали, что их ждёт, для нуворишей и нашей олигархии он был тиран, дерзнувший указать им место.
Для этих негодяев он вправду был опасен, но не для общества в целом, не для французского народа и нашей Республики, ради которых он отдал все силы и время, а сейчас и жизнь..
А теперь все они строчат гнусные опусы, в которых бесчестят убитого ими человека, приписывая ему собственные преступления, ведь из могилы нельзя возразить, им важно лишь одно, чтобы самое имя его вызывало у людей ужас и ненависть! Те же надругательства, впрочем, творятся и над памятью Друга Народа, это звенья одной цепи! Теперь можно сделать себе имя грубым очернительством духовных вождей и истинных героев Революции!
Ответом были дикие крики и свист. Рядом раздалось бешено:
- Хватит!! Заткнись и убирайся с трибуны! Мы устали слушать хвалебные гимны кровожадным фанатикам! Или отвечай по существу, нас интересует миссия в Майенн, точнее резня, которую вы с Лапьером там устроили!
Ах, Майенн.. неужели эта тема никогда не будет закрыта…
- Читайте мой отчет Комитету и Конвенту от декабря 93 года, ничего нового я не смогу добавить! К слову, мой отчет был принят без замечаний, что вы сейчас придумали и что нового надеетесь услышать?!
- Что-то слишком осмелел и разошелся этот «цепной пёс Робеспьера», вам не кажется? Не пора ли отправить бешеного пса на живодёрню?!
- И правда, в негодяя словно вселилась душа диктатора, так похожи были поза, мимика и жесты, что во время его речи я оцепенел от ужаса, словно вернулись мертвецы с заставы Монсо…
- Ничего, скоро он замолчит навсегда, гражданин, мы устроим этим тиграм настоящий отстрел и отомстим за гибель Дантона!
Третий, сидящий рядом, слегка поморщился при упоминании Дантона, он явно был ультра-левым, эбертистом.
Из верхнего ряда вскочил человек:
- Против этого свирепого тигра свидетельствуют все уважаемые жители Лаваля! Жестокость и произвол они могут засвидетельствовать письменно, прочтите письмо респектабельного коммерсанта гражданина Арно! Тот пишет, что они с Лапьером брали под защиту всяких тёмных оборванцев, анархистов и экстремистов, вроде Макэ и Моро и угнетали людей состоятельных, почтенных и мирных! На его совести более тысячи казненных!
Но ему резко возразил хмурый мужчина, обернувшись из нижнего ряда:
- В его защиту тоже писали и немало и это нельзя не учесть. Некий врач, гражданин Розели прислал открытое письмо, а также местный кюре гражданин Фуке, также многие другие жители Лаваля по его настоянию одновременно собрали подписи в защиту бывшего комиссара. А свидетельства депутата Конвента гражданина Масье.. Разве это не говорит в его пользу?
Но человек, потрясая письмом Арно, не унимался и со злобой кричал:
- Отнюдь нет! Он мнит себя ярым патриотом, а его защищают то жирондист, то священник, то какой-то «умеренный», едва не аристократ! Интересно за что ему так благодарен этот Розели, за казнь своей младшей сестры?! Мнит себя чище нас, а сам что? Под сурдинку общается с роялистами, вот что! Смерть охвостью Робеспьера! Вырвать кишки ублюдку!
- Тебе отмеряют по справедливости люди с чистой совестью, сентябрьский убийца! Вам известно, что в сентябре 92-го его видели в Аббатстве рядом с Майяром?!
Норбер обернулся на окрик, он узнал голос Клерваля:
- Может, это твоя совесть кристально чиста? Возможно, но лишь потому, что ты никогда ею не пользовался!
Враждебные выкрики не прекращались:
- Робеспьеристы вечно обвиняют других, но за собой решительно ничего не замечают! Вспомним злодеяния ставленника тирана Карье в Нанте, скоро он ответит за них своей поганой шкурой!
Якобинцы не задержались с ответом:
- Скоро сюда придёт гражданин Робер из Нанта, он утверждает, что Куаньяр спас жизнь его сестре и её ребёнку, о бесчинствах Карье в этом городе мы еще поговорим чуть позднее!
– Неудачный пример! Карье принадлежал к фракции Эбера и отозвали его из Нанта именно по настоянию Робеспьера!
Раздался возмущенный вопль:
- Протестую! Я всегда был врагом Робеспьера и лично участвовал в свержении тирана!», - это вскочил взбешённый и нешуточно озабоченный неожиданным выпадом Карье, бывший комиссар из Нанта, неожиданно он почувствовал угрозу и себе и не мог понять, как это случилось, ведь это он должен здесь быть обвиняющей стороной...
- Значит, предлагаю вспомнить вашего Колло!
На что отозвалось сразу несколько голосов:
- Признаём досадный
С уважением, Андрей.