над Брежневым, жевавшим свои «сиськи-масиськи» по телевизору, а, главное, были озабочены бесконечным «доставанием» всего на свете: продуктов, туалетной бумаги, одежды, обуви, хозяйственных мелочей, с некоторых пор – ваты, лекарств, презервативов (ну, это для особо продвинутых), книг, хороших красок для детей, обучающихся в художественных школах, кед, чешек… Надо тормозить, ведь можно сутками перечислять, что люди доставали, урывали, выгрызали, за чем бегали, высунув язык, потому что просто так ничего из этого в руки не давалось. Даже за деньги. Только за большие деньги, то есть с огромной переплатой, в разы.
Нас, подростков, всё это ещё мало касалось, мы просто не могли, например, одеваться так, как нам хотелось, быть модными и красивыми. Нет, вот про это большинству пришлось постараться забыть, и чем раньше, тем лучше. Особенно таким, как я, которые донашивали исключительно за мамой или братом страшнючие обноски, или довольствовались купленным в «магазине напротив», без всякой очереди, тем, что было в свободной продаже. А значит – полным дерьмом (пардон). Полнейшим, без никаких допущений.
И всё равно нам было классно! Мы собирались у меня дома, «тусили и зажигали» (современный сленг проник в мой мозг благодаря интернету глубоко, не могу отделаться; а, может, просто в наше время подобных метких словечек не было). И снова «на арене» музыка, танцы, модные песенки под мой фортепианный и гитарный аккомпанемент, весёлое дуракаваляние.
У меня неплохо получалось подбирать на пианино модные мелодии, например, из новых кинофильмов. «Собака на сене» - это было очень личное, исполнялось в одиночестве, тихонько и печально. А вот хиты из «Трёх мушкетёров» мы распевали весёлым хором: «Пора, пора, порадуемся…».
Как мне удавалось моментально подбирать мелодии, будто бы с лёту, на слух, с первого же раза, единожды услышав по телевизору? Конечно, было не совсем так, точнее совсем не так. Магнитофон мне в помощь! Тяжеленный, громадный, катушечный магнитофон «Дайна». И микрофон, с помощью которого мы когда-то дурачились вместе с папой, записывая всякие глупости на плёнку, за что нам страшно влетело от мамы.
Фильм «Собака на сене» я полностью записала на «Дайну». Обе серии. И слушала какое-то время каждый день. Через пару месяцев всю пьесу знала наизусть от первого до последнего слова и, разумеется, разучить и подобрать песни не составило никакого труда.
Почему слушала так часто, почему не надоедало? О, это просто! Я лила сладкие слёзы над романтической историей, была по уши влюблена в Теодоро (огромная любовь номер два после Сореля в исполнении Ерёменко) и так понимала (с какой стати понимала?) терзания Дианы! Во время её драматических монологов, когда героиня борется сама с собой, со своей страстью, я ревела в кулак каждый раз, чувствуя, что моё сердце разрывается на кусочки от её страданий любви и уязвлённой гордости. «Уйдите! Истекая кровью, честь борется с моей любовью…» Конечно, это были сладкие слёзы! И сладкие страдания. Именно поэтому из раза в раз я устраивала себе сладкую муˊку прослушивания аудиозаписи фильма.
«И всё же просится слеза…» Слёзы просились литься, это было взросление и ожидание. Ожидание любви. Вот такого же чувства – на разрыв печени, до крика отчаяния – боже, девочка сама не знала, какого кошмара желала! Но ведь у фильма, у пьесы «хэппи энд» (в отличии от мрачной концовки романа Стендаля). У истории любви непременно должен быть счастливый конец, и у меня тоже так будет. Только где он, мой Теодоро?
Я была очень, очень романтически настроенной барышней. Думаю, никто даже не подозревал, до какой степени.
В те годы существовала замечательная телепередача «Кинопанорама», в которой задолго до выхода фильмов рассказывали, как их снимают, показывали отрывки и исполняли песни из кино.
Перед каждым её выпуском, анонс которой всегда был жирно обведён фломастером в телепрограмме "Вечёрки", я притаскивала к телевизору "Дайну" и устанавливала её на стул почти вплотную к телевизору. С микрофоном.
Когда начиналась демонстрация музыкальных номеров (артисты исполняли песни из не вышедших ещё фильмов), я подскакивала к «Дайне» и врубала запись. Один из выпусков «Кинопанорамы» оказался наполовину посвящён предстоящей премьере "мушкетёров", поэтому прозвучала огромная часть песен фильма. Все их я записала!
А потом в течение нескольких дней всё свободное время, раз за разом прослушивая запись, подбирала мелодии на пианино и учила слова.
И однажды, когда ко мне в очередной раз ввалились девчонки, они под моим руководством быстро выучили тексты и более-менее запомнили мелодии. После этого мы и стали распевать обожаемые всей страной хиты юным девичьим нестройным хором.
До выхода фильма ещё оставалось какое-то время, по-моему, довольно долгое. Но мы уже вовсю орали "Пора-пора-порадуемся на своём веку...", старательно тянули "Аляге-е-ер ко-о-ом аляге-е-ер". Хотя в моём личном рейтинге "Пуркуа па" была самой любимой. Боярского я обожала безусловно – в первую очередь за «Собаку на сене», а во вторую за эти самые песни, особенно за «Пуркуа па».
Что ж ты наделал спустя годы, Михаил Сергеевич, что натворил! Теперь на тебя смотреть противно и гадко – и вовсе не из-за возраста и, как тебе кажется, лысины, которую ты так по-дурацки десятилетиями пытаешься спрятать под шляпой. То, что у тебя на голове, абсолютно ни при чём. Вот в голове твоей, господин Боярский, дикая беда, вселенский позор и много-много гадости. Всё испортил, всё детское впечатление испоганил, тьфу на тебя!
С годами, взрослея, мы с подружками занимались всё более серьёзными делами: учились быть красивыми и электрическими щипцами крутили друг другу кудри, вместе пробовали красить ногти и подводить глаза. Со шмотками дело было швах, не разбежишься, но вот причёски, косметика – с этим можно было и поразвлечься.
Хотя больше всего – хоть в одиннадцать лет, хоть в четырнадцать – мы, конечно, любили гулять, лишь бы погода не подводила, что в наших широтах случается, к сожалению, слишком часто. Поэтому ценность гуляния особенная! По весне у нас был миллион занятий во дворе: классики, резиночка, прыгалки и, наконец, мяч. Например, для игры в «козла». Почему «козла», при чём тут «козёл» - науке неизвестно. Помните? Мячик изо всех сил бьют о стену, а когда он отскакивает, через него надо перепрыгнуть. А… видимо, в этот моменты ты и становишься прыгающим козлом!
Вышибалы – моя любовь и страсть! Я была безусловным чемпионом двора и окрестностей. Не знаю, почему, вроде такой уж спортивностью не отличалась, но выбивала всех участников сильными и точными ударами, не особо напрягаясь, а вышибить меня для прочих было тем ещё квестом! Увёртливая, ловкая, с бешеной реакцией! И откуда что бралось?
Игра в вышибалы была особенно привлекательна ещё потому, что к ней иногда, поприглядывавшись, присоединялись интересовавшие нас мальчики. Ну, в самом деле, не могли же они присоединиться к нашим прыгалкам и резиночкам? А занятие с мячом – другая история.
Поэтому весенние вышибалы в моём дворе на Бутырской – это, чтоб вы знали, очень романтическая и волнующая история. Игра-кокетство. Игра в мяч, но в то же время уже немного другая игра. А скакали с мячиком мы безжалостно прямо по начерченным нами же классикам – приметой раннего детства, уже уходящей, медленно стирающейся под подошвами во время игры с мячом и… с мальчиками. Классиков всё меньше, «вышибал» и мальчишек всё больше.
…Я никак не ухожу домой, всё делаю вид, что ужасно занята в детской песочнице – веточкой якобы рисую на песке картинки и якобы это меня ужасно увлекло. Уже совсем смеркалось, ничего не видно на песке, уличные фонари еле-еле светят, поэтому любому дураку понятно, что дело не в художественном рвении. Все девчонки разошлись по домам, а я как приклеенная сижу. Потому что Он тоже домой не уходит! Никак. Ходит вокруг да около кругами, постепенно их сужая, сужая, вот уже совсем оказался рядом с песочницей. Моё сердце грохочет так, что становится страшно – это должно быть слышно всему двору.
Он подошёл совсем близко и стоит почти за моей спиной. Молчит, молчит, сопит. Моя рука дико дрожит, делая вид, что осмысленно водит по песку веточкой. Зубы стучат, в горле пересохло. Господи, что он всё молчит, ну, сколько ещё прилично вот так быть в двух шагах друг от друга и молчать идиотами?
- А что ж – побольше мячика у вас для вышибал нету, что ли? – наконец, тихонько спросил Он. У-у-уф! – меня будто в котёл с кипящей водой опустили, лицо залило краской так сильно, что аж глаза защипало (хорошо, что темно). В ушах звон-перезвон бешеный, но я отвечаю, не узнавая своего голоса вообще:
- Ну, уж какой есть! – что за противный тембр! Откуда этот писк?
И так далее, слово за слово. Это история самого-самого первого моего романтического знакомства во дворе. Мне одиннадцать, мальчику четырнадцать. Мы подружились. Гуляли вместе, болтали, катались на велосипедах.
Но где-то через месяц он предпочёл мне свою ровесницу. Горе? Беда? А вот нет! Странное дело: я настолько легко это восприняла, что, выходит, не была влюблена ни на грамм? А ведь какой счастливой птицей летела домой после того первого вечера знакомства, боже мой! Я ж просто с ума сходила от счастья, чуть не взорвалась на тысячу маленьких Катек! Почему же так легко отпустила, простила, посмеялась и почти не заметила потери?
Потому что была спокойно уверена: впереди у меня ещё столько всего прекрасного, и этот милый хороший мальчик забудется через полгода.
А не забылся! Потому что был самым первым детским романтическим опытом «знакомства просто так», просто потому, что во дворе мальчик и девочка понравились друг другу, живя в одном очень большом доме в соседних подъездах.
Привет, Миша! Помню тебя. С нежностью.
Наступает март, начинает сходить снег, обнажается асфальт, солнце светит смелее с каждым новым днём. И девочки-подростки немножко сходят с ума! Мы раньше всех на свете сбрасываем ненавистные сапоги и влезаем в туфли. Холодно же. Ноги мёрзнут ужасно, но мы упрямые девчонки – у нас весна и никаких гвоздей!
- Н-н-нормальная, х-х-хорошая погода, - стучим мы зубами, потирая посиневшие носы, но ни за что не соглашаясь вернуться обратно к страшной, надоевшей, заношенной до безобразия зимней и осенней тёплой обуви.
Как можно быстрее вылезаем из шубеек в демисезонные пальтишки, которые, порой, ненамного краше зимнего «меха». Разумеется, закидываем на верхние полки шкафов проклятые колючие шапки и шарфы с перчатками, и именно в эту пору возникает прямая необходимость крутить кудри. Помню, как я пыталась даже спать в бигудях, которые тогда были жёсткие, с чёрными тугими резинками, совершенно садистские, и это оказалось так больно! Спать невозможно, в полусне я с остервенением срываю с себя пластиковую гадость и утром встаю с совершенно дикой причёской. Причёской? Это должно называться
