развратного брата смогла, а про это – никак. То был уже не просто сигнал, а воющая сирена воздушной тревоги. Став взрослой, поняла, насколько всё было серьёзно. Рассказала (чуть не залезая при этом под стол) своему доктору, подтвердившему, что, безусловно, ту пакость нужно было давить в самом начале, в зародыше! И даже в советские годы это было вполне реально. Тогда, возможно, я избежала бы многих последующих кошмаров. Надо было просто найти хорошего врача. Но… но… Мама знала. И про то тяжёлое и страшное тоже знала.
Боялась я почти всего, просто с разной силой в разное время. То верх брала «политическая паранойка» (нас всех арестуют за наши разговоры), то на первый план выходили опасные мужики и сексуальная тема, то учителя и отметки, то бойкоты подруг. В тот многолетний (!) период без сопровождавшего каждый мой шаг страха уже не получалось существовать.
Я подолгу терпела эти муки. Вот до тошноты и рвоты терпела. И только когда меня совсем уж скрючивало ужасом, буквально приползала к маме, моля о помощи. Мама помогала – она говорила: «Перестань об этом думать, всё ерунда, забудь!». Помогало на сутки, потом начиналось снова. Мама об этом знала! Знала, что я делаю, какие «принимаю меры», чтобы спастись (здесь должно быть приведено описание симптомов тревожного расстройства и ОКР, желающие могут погуглить), но никак не реагировала. Иногда мне кажется, что она брезгливо наблюдала за мной со стороны. Скорее всего, это уже мои фантазии: ей просто было всё равно, она не обращала внимания. Лишь подбрасывала иногда дровишки в мою паранойю своими самодеятельными мини-спектаклями: «всё плохо, мы все умрём, только я раньше вас, вы (т.е. я с папой) и советская власть меня доведёте до гроба, ах, дайте мне атмосфэры…». Она любила быть в образе! Но я-то была ребёнком, принимала всё за чистую монету и страшно переживала за мамочку.
Годам к шестнадцати начала догадываться о «большом драматическом театре» в нашем доме, но для моего психического здоровья прозрение наступило слишком поздно. Чересчур часто мама «умирала», папу «убивали», всех нас «арестовывали за политику». Плюс моё фатальное несовершенство и несоответствие тем высоким идеалам, которые должны непременно трагически погибнуть в неравной борьбе с ужасным миром. А мир этот по сравнению со мной прекрасен, ведь он, в отличие от меня, может быть любым, только всегда замечательным. Это у меня нет никаких прав, потому что я – чудовище.
Запутались в словах, потеряли нить, ничего не поняли? Правильно. Не перечитывайте, не вникайте, даже не пытайтесь распутать это словоблудие, ища в нём здравое зерно и логику. Их нет. Это демагогия дурного оратора, игра на публику, пафосная жестикуляция, закатывание глаз и заламывание рук провинциальной бездарной актрисы на домашней сцене. Я выступала в качестве реквизита, ошибочно считая себя соучастницей страшной человеческой трагедии, разыгрывавшейся вокруг главного персонажа. Поэтому тихонечко сходила с ума, что естественно.
Мой крепкий организм сопротивлялся изо всех сил и упорно выуживал из жизни смысл, держа меня в тонусе и буквально заставляя находить хоть какие-нибудь удовольствия и радость. И это, к счастью получалось с помощью друзей, книг, кино и музыки.
МАЛЬЧИКИ
Они нередко появлялись, эти мальчики, которые выказывали мне знаки внимания. И во дворе, и в классе. И на даче, и в компаниях друзей. Конечно, мне было приятно, что естественно. Но я сама ни в кого не влюблялась, если не считать артистов Ерёменко и Боярского.
Мои первые полуромантические и совсем детские истории связаны с летом, с дачей, с каникулами, один раз с городом Сочи (то эпохальное лето заслуживает отдельного рассказа, который непременно будет). Кстати, на море я была только дважды: родители предпочитали ездить туда без детей – что на Чёрное, что на Балтийское. В семь лет меня свозили в Одессу, в четырнадцать – в Сочи. И всё. Маме и папе на курортах, конечно же, надо было «отдохнуть», в том числе и от детей.
Подумалось по ходу движения рассказа, апропо… Для меня, пока Алиска росла, слова «отдохнуть», «отпуск», «море» всегда ассоциировалось с поездками вместе с дочкой. Только так и бывало. Хвалюсь? Абсолютно нет. Потому что у всех моих подруг абсолютно в точности такое же отношение, все мы так жили – отдыхая вместе с детьми, непременно вывозя их на море при малейшей возможности. Пока дочь росла, без неё я выехала куда-то три раза. Первый раз на несколько дней в подмосковный Дом отдыха, второй раз на восемь дней в Париж, третий – в Турцию ради апрельского недельного отпуска (слега заработалась тогда, адски устала). В норме же в моей семье отпуск – отдых только с ребёнком, а как иначе? И это не просто нормально, но ещё и в радость. А вот своим родителям продолжаю удивляться… Это они у меня, видимо, особенные.
Вернёмся к теме. Чересчур я была напряжена в обычной повседневной жизни, слишком у меня было мало времени, чтобы тратить его на парней. Потерять голову от Теодоро – это одно, а вот что касалось реальных персонажей… Не щёлкало, не ёкало внутри меня ничего, не получалось кем-то увлечься, в кого-то влюбиться. Я могла благосклонно принимать мальчишеские «ухаживания», даже не задумываясь о том, что, возможно, парень влюблён. Это не имело значения, я-то не влюблена! Поэтому иногда мне казалось, что со мной что-то не так, меня ведь вообще не замечают те, кто интересен мне. Проблема в том, что отвлечь от страхов и прочих внутренних демонов, заинтересовать всерьёз меня саму смогли бы только… ну, Михаил Боярский, Александр Абдулов, Николай Ерёменко… и никак не меньше. У прочих, смертных, не получалось завладеть моим внимание более, чем на полчаса.
А вот если бы Северин Краевский! Моя третья любовь.
Помните, пенсионеры? Польша, Сопот, конкурс эстрадной песни. Ансамбль «Червоны гитары», песня «Не успокоимся». Я её записала с помощью «Дайны». На свою голову. И слушала, слушала каждый день, рыдая от любви. Даже неловко признаваться, но так было. Подобрала на пианино и играла всякий раз, когда садилась за инструмент. Все глаза выплакала от любви к Северину.
Так вот, если бы он появился… Да, смешно! А тогда, между прочим, всё было очень серьёзно. Никто даже не представляет, до какой степени.
Но ни Краевский, ни Боярский не искали моего внимания. Поэтому в смысле романтики в реальной жизни всё было тухло.
Только летом, когда я расслаблялась, успокаивалась и на время чувствовала себя свободной от напряжения и страхов, во мне, наконец-то, просыпалась девочка-подросток, с любопытством водящая носом вокруг себя и с интересом разглядывающая мальчиков. Ага, а вот этот очень даже ничего! Можно и пококетничать. И начинались «игры», самообучение флирту, «в угол, на нос, на предмет». Это было интересно и будоражило.
Но в Москве будто что-то «выключалось». Конечно, я обращала внимание на парней, думала об этом, но влюблялась в артистов. Безусловно, страх – самая сильная и всё перекрывающая эмоция! Когда он рулит жизнью, даже основные инстинкты покорно и бессильно склоняют головы, отходя в сторону: не до них. Помню, как в Москве, когда мне было лет тринадцать, кто-то сказал, что двое мальчишек подрались из-за меня.
- Что – правда? Чего это они? – такова была моя вялая реакция. И через пять минут я про это уже вообще не думала, мне надо было трястись по поводу предстоящей контрольной по физике и экзаменов в музыкалке. До мальчишек ли, если на кону жизнь?
Зато летом иногда влюблялась по очереди сначала в одного, потом в другого, затем начинала дико переживать, что совершенно не могу в себе разобраться, страдала по этому поводу. А у кого-то разве так не бывало? Мне кажется, обычный, нормальный девчачий путь взросления. Разница лишь в том, что девочки проходят его нон-стоп, в перманентном процессе, у меня же всё это «работало» только в летний сезон. Весь учебный год режим «флирт» находился в выключенном положении. Не до вас, мальчишки, ох, как не до вас!
Конечно, в шестнадцать лет природа взяла своё. Но об этом позже. А пока что я – девочка-подросток-гадкий утёнок, тем не менее, периодически с поклонниками и воздыхателями, на которых обращаю внимание только летом. Всех мальчишек помню. Улыбаюсь, вспоминая. У нас могли получиться романы и страсти, безусловно могли. Что-то такое иногда успевало начаться летом – нечто бурное и очень волнующее. Но самые длинные каникулы заканчивалось, и внутри меня всё гасло и протухало. Снова предстояло бороться, выстаивать, крутиться и приспосабливаться – мальчики, простите, не до вас.
Зато Теодоро был навсегда. И в моём крохотном стенном шкафу висел плакат с прекрасными Дианой и Теодоро из фильма. К Диане я не ревновала, нет. Ведь я сама и была Дианой!
ЭФФЕКТ ЮБКИ
1979 год, лето. Одно из самых прекрасных и сладких воспоминаний. Мало что в моей жизни может конкурировать с тем месяцем счастья. Если только появление на свет дочери.
Про то лето нельзя не вспомнить отдельным рассказом. Рубежный для меня момент, исторический. Свалившийся своей эпохальностью нежданно-негаданно на мою голову, шарахнувший по мозгам пониманием: девочка, ты выросла! Ты уже большая, взрослая, ты – девушка, а детство-то тю-тю!
Вот как это было.
3 июня 1979 года мне исполнилось четырнадцать лет. Ну и что? Только что было тринадцать, что такого – цифра и цифра. Я так рассуждала, потому что мой день рождения дома, как обычно, никак не отмечали. Давно приучила себя думать, что празднование дней рождения – одна из «пошлых мещанских традиций», которая должна быть презираема культурными людьми. Важная оговорка: я замечала, как мама старательно избегает своих дней рождения – всякий раз они с папой старались либо уехать в какой-нибудь пансионат или в Прибалтику на пару дней, либо ещё как-то «затаиться». По малолетству не понимала, что моя мама, стареющая женщина, бежит от этих дат, как от чумы, из-за ужаса перед старостью. Только теперь поняла, полностью разделив её чувства.
Но это никак не объясняет пожизненного моратория на празднование дней рождения её дочери! Вспоминается смешная фраза комической героини фильма «По семейным обстоятельствам» насчёт дня рождения: «Я, конечно, понимаю, что не для всех это праздник!»
Словом, четырнадцать так четырнадцать. Лично для меня ни в самоощущении, ни в зеркале ничего не изменилось. Всё те же неуверенность в себе, неприятие своей внешности, страхи и усталость не по возрасту.
А ведь я превратилась в девушку. Сейчас смотрю фотки – симпатичную, интересную девушку. Чисто внешне, конечно, по чертам, по фигуре – в статике. В динамике, наверное, творился ужас: из-за комплексов я сутулилась, прятала глаза, при взрослых и уверенных в себе людях старалась вжаться в стенку, слиться с нею. Плюс страшнючие одежды-тряпки. В общем, без слёз не взглянуть. Это если объективно. Или объективно как раз в статике? Не знаю…
Но в то лето случился атомный взрыв моего девичьего успеха. Внезапно, неожиданно, а я не была готова, не понимала, что происходит. Сначала на даче, в Мамонтовке, у меня появилось сразу два
