ближайшем к нам магазине «Аккорд», завсегдатаем которого стала на долгие годы. Пластинки страшно дешёвые, их мог приобрести любой подросток на свои карманные, а диски из серии «Музыка 30-х годов» вообще пылились в отделе уценённых товаров – никому они не были нужны. Зато я легко заимела настоящее сокровище.
Дорога от моего дома до «Аккорда» - десять минут ходьбы вдоль Вятской улицы с звенящими и грохочущими трамвайчиками туда-сюда, мимо кирпичных девятиэтажек, любимой булочной, где иногда появлялся «рижский» хлеб, поэтому туда всегда стоило лишний раз зайти, вдруг «выбросят», с Вятской поворот направо на Нижнюю Масловку и буквально через сто метров магазин «Аккорд». Чудный магазинчик, где всегда царила музыка, можно было долго выбирать и прослушивать на дешёвеньком проигрывателе то, что хочешь купить! Это в левой части магазина. А в правой продавали музыкальные инструменты – гитары, скрипки, баяны. Там стоял приятный специфический запах обработанного дерева, чуть похожий на запах в мебельном магазине, но всё же немного другой.
Сколько я «зависала» в этом «Аккорде», у-у-у! Узнала бы мама, наверно, отругала б меня за «глупо и бездарно проводимое время».
Я старалась по мере возможности всегда находиться внутри звуков музыки – с включённым проигрывателем или магнитофоном, игравшими мне прекрасное каждую свободную минуту. Эх, не было тогда наушников, плееров – всего современного богатства, которое тогда бы меня осчастливило! Совсем не могла без музыки (только не в музыкальной школе!).
Зато я научилась слышать музыку без музыки – когда ехала в транспорте или шла по улице, то непременно «включала запись» в своей голове и всегда что-нибудь «слушала». Иногда тихонько подпевая. Очень тихонько, чтобы никто не услышал, а то опять скажут какую-нибудь гадость. Вот людей привыкла опасаться, они всегда почему-то были настроены агрессивно, и уж напевать при них, даже тихо-тихо, могло быть небезопасно: я непременно нарушила бы какие-то их правила и представления о жизни, и они обязательно донесли бы это до меня в своей излюбленной рычащей форме. Ведь, по их мнению, я даже шапку на голову надевала «не так, как надо». Это не шутка, и такое бывало в моей ранней юности – мне указывали, что и как на мне «не так»: шапка ли сидит на башке «неправильно», шарф ли «неверно» завязан, ну, разумеется, юбка слишком короткая, а в жару спина чересчур открытая. Раздражала я многих взрослых, особенно почему-то тёток, цеплялись они ко мне безбожно и обожали делать замечания. Поэтому напевать можно было только мысленно или в те моменты, когда рядом точно никого не было. Кстати, прекрасный навык в итоге выработался! И до сих пор умею таким образом «слушать музыку без музыки», мне не нужен плеер. Вуаля!
Мы, девчонки, хотели носить красивую одежду, но с этим были большие проблемы. Мы хотели модно выглядеть, но это было невозможно. Мы очень любили танцевать! Но танцев для подростков не было, вот вообще никак и нигде.
Мне кажется, что именно кино и музыка играли для нас роль заменителя всего того, чего мы были совсем-совсем лишены. Мы не увлекались спиртным, не баловались ничем запретным и гадким, но что-то же должно было быть, раз не существовало нормальных подростковых развлечений и возможностей «оторваться»! Этим чем-то стали кино и музыка. Кино – спаситель. Кино – великая иллюзия! Каким было сто лет назад, таким и осталось. За что и любим!
Музыка в любую минуту могла скрасить самый печальный или хмурый день, позволяя потанцевать хотя бы дома, в комнате, в своём маленьком кругу. Или даже в одиночестве. Сколько я протанцевала в одиночестве – думаю, ни одна современная девчонка даже представить себе не может, потому что у неё есть нормальная возможность «оторваться» с друзьями в специально отведённых для этого местах. Я же устраивала себе «дискотеку» в пятнадцатиметровой комнате: накрывала настольную лампу красным платком и представляла, что нахожусь в большом зале, где много молодёжи, где весело, красиво, сверкают огоньки, на меня смотрят чьи-то восхищённые глаза, можно танцевать до упаду под любимую музыку (а не под Кобзона с Зыкиной). Всё же у меня было немало того, что помогало быть счастливой!
Одна печаль: мне дома не с кем было поделиться переполнявшими меня впечатлениями, обсудить всё это. Ни музыку, ни кино, ни книги. Никому из родных не было интересно, что подрастающей девчонке важно и нравится в этой жизни. Всё прочитанное, увиденное, услышанное валилось в юную голову бессистемным водопадом, все мысли крутились в моей голове не обсужденные, вопросы оставались не озвученные и без ответа.
…И О ПОГОДЕ
Не могу снова и снова не вспоминать наши прогулки. Может, я всё-таки не догуляла – в самом прямом смысле этого слова? Объективно: пейзаж вокруг был ужасающий – Бутырка, Савёловский вокзал и окрестности (это вам не Останкино, отнюдь!). Мрачно, грязно, некрасивые здания, очень специфическая публика. Но юность же! Что только она ни творит с сознанием! Никакой объективности.
Зимой беленький снежок покрывал всё это безобразие и было чем любоваться. Я и любовалась! Каждый сугроб казался прекрасным произведением искусства, и разве не здесь ему самое место? С этим не согласился бы ни один дворник, но я, как тот художник, так видела. А как вкусно хрустел свежий снежок под ногами!
Осенняя листва превращала в прекрасную картину вообще любое убожество, даже унылую Вятскую улицу, даже нашу кошмарную Бутырку. Юное зрение замечало лишь буйство красок и огромное количество разноцветных листьев клёна, делавших из моего страшненького, забубённого двора с ржавыми качелями, унылой песочницей и покосившейся железной каруселькой отличную иллюстрацию к еще не написанной книге. Если бы я умела рисовать! Может, хоть книгу когда-нибудь сочиню.
Весной полностью сносило мозг, один воздух чего стоил – настоящий наркотик (несмотря на приторный привкус от парфюмерной фабрики «Свобода»)! Поэтому всё вокруг казалось очень симпатичным в мартовских солнечных лучах, когда я тихонечко сходила с ума от переполнявшего меня восторга.
На Бутырке, недалеко от моего дома, в десяти минутах ходьбы находился довольно приличный парк при стадионе «Автомобилист», где мы любили просто бродить. Маленький ухоженный островок для гуляния и любования природой посреди кошмарного рабочего района. Кстати, больше всего пейзаж портили даже не постройки, а как раз люди: дурно выглядящие, мрачные, угрюмые, очень часто нетрезвые и всегда недоброжелательные. По крайней мере, молодёжь они на дух не выносили. Сами неопределяемого возраста, с козьими мордами, но точно не молодые. Замечания не по делу лично мне приходилось слышать от них практически ежедневно. Но я, девочка воспитанная, никогда ничего не отвечала на взрослое хамство, зато копила в себе определённое отношение к этому народу и делала, к сожалению, или к счастью, правильные выводы о собственных соотечественниках в массе.
Что же касается молодёжи, то в рабочем районе она тоже была весьма специфичная: жуткого внешнего вида недоросли из проблемных семей, лет с тринадцати посасывающие водочку, матерящиеся через слово и опасно агрессивные.
Но розовые очки подрастающей девочки, всё ещё верящей в «прекрасное далёко» и умеющей видеть красоту в мелочах, спасали моё душевное равновесие. Потом и это пройдёт.
МАМА ЗНАЛА
Про свой параноидальный ужас перед тёмным двором, чёрными подъездами и переполненным транспортом, абсолютно обоснованный ненормальным количеством маньяков и просто озабоченных, с которыми мне довелось столкнуться в нашем неблагополучном, рабочем, «пьяном» районе, я рассказывала не раз и не два: и про изнасилование с убийством одноклассницы, и про нападения на меня в нашем подъезде. Не буду заново, лишь напомню, что всё это делало меня ещё более психически уязвимой, испуганной, пугающейся любого шороха и недоумевающей, как среди всего этого жить?
Страхи, страхи… Перед учителями из-за оценок, перед любым мимо проходящим мужчиной, как перед хищным зверем. Ужас перед пьяными, которые ещё на ногах. Пьяный в зюзю, валяющийся посреди дороги или в подъезде, был отвратителен, но не опасен. А вот выпивший, но вполне передвигающийся вонючий мужлан мог быть опасен смертельно. Это они тянули свои обоссанные лапы к нам, юным девочкам, стараясь схватить нас за грудь или попу. Ужаснее этого не могло быть ничего на свете! Каждый раз в такие моменты я хотела одного: не жить, умереть прямо на месте.
Всё-таки молодости даны огромные резервы и ресурсы для восстановления оптимизма и противостояния отчаянию! Сейчас не представляю, как я это выдержала и не слегла в депрессии ещё лет в четырнадцать. Иногда слышу от других (или читаю), что описанное выше – пустяк, фигня, а я «господи, цаца какая». Может, и цаца. Может, слишком чувствительной была девочкой. Но по-прежнему считаю, что в таком мире жить нельзя. Люди разные. Кому-то вот так – нормально. Рада за них, пусть так и живут, детей, дочерей, внучек растят в «норме» и получают удовольствие. Но не всем дана толстокожесть бегемота.
Я, подросток, училась существовать в заданных условиях, от которых была в ужасе. Получалось, что не живу, а выживаю, приспосабливаюсь. Не очень у меня это получалось, но тем сильнее я радовалась мелочам и приятностям, которые всё-таки случались. Возможно, именно поэтому всякая, казалось бы, милая ерунда вспоминается нынче с такой нежностью и любовью. Потому что «ерунда» помогала выстоять и приспособиться, а ведь для меня речь шла о выживании.
Спасибо моим девчонкам-подружкам, музыке, книгам и кино! Помогли, выручили, вытащили из трясины, которая всё равно засасывала упорно и без устали.
Однако, к сожалению, возникали и внутренние помехи, жившие в моей голове. Сделаю одно признание: одноклассницы, о которых сейчас вспоминаю с нежностью, иногда представлялись мне чудовищами в моих подростковых «паранойках». Например, стоило мне заболеть и не пойти в школу, как начинался удушающий кошмар, что, пока меня нет, в школе непременно происходит подготовка заговора против меня, бойкота (это в моём мозгу орала ложная сирена). Становилось страшно до дурноты: кружилась голова, тошнило, трясло в ознобе, и я не могла дождаться, когда одноклассницы вернутся домой, чтобы созвониться с подругами и убедиться, что всё в порядке. Некоторых девочек почему-то боялась особенно сильно – никаких поводов с их стороны и в помине не было. Мне же казалось, что они способны кинуть в меня камень и хотят этого. Впрочем, иных не боялась вообще и ни разу – самых близких и любимых девчонок. Возможно, потому что искренне их любила и полностью доверяла.
А «паранойки» росли и множились. Дошло до очень тяжёлого и страшного, о чём до сих пор не могу рассказывать. Даже про своего
