выхода дерьма наружу (простите, не могу подобрать другого слова наветам, лжи и болезненным выдумкам).
Те же, кто был вхож в мой дом, будучи людьми порядочными и умными, с кем общение длилось годами и десятилетиями, ничего подобного себе не позволили. Большинство друзей меня поддержало, а кто был с чем-то не согласен, просто предпочёл промолчать. Чем бы это объяснить? Может, всё же я умела выбирать людей и, если ошибалась, то крайне редко? Хотелось бы верить, что так и есть.
Из нашего класса вышло сколько-то артистов, сколько-то литераторов, филологи, певица. Вполне достойный был класс. Ну, одна паршивая овца Дуняша – разве это много?
Но я слишком забежала вперёд. Возвращаюсь и заканчиваю эту главку: никаких проблем с ребятами в литературном классе у меня не было ни разу. Они умели спокойно существовать в заданных советских школьных параметрах, даже будучи политически продвинутыми и свободолюбивыми подростками. У них получалось приспособиться, а у меня – нет. Значит, уродцем была всё-таки я. Печальное открытие. И пришла новая степень понимания собственной родни: меня не любили за дело, меня терпели с трудом, понятно, за что и почему. Я – урод. Таких не любят. Добрые люди их кормят из жалости, чтоб не сдохли. Они всё же такие добрые, эти люди!
СРОЧНО ТРЕБУЕТСЯ ЛЮБОВЬ!
В этот же клятый 1980 год поздней осенью я свалилась с тяжёлой пневмонией (про то, как и почему это случилось, подробно рассказано в моих первых мемуарах – тоже ничего себе история!), угодила в больницу, что не помешало маме и папе через день после моей госпитализации укатить на курорт. Забрала меня из больницы двоюродная бабушка, привезла домой, где вовсю «молодожёнили» брат с невесткой, временно живущие на Бутырке (так-то они поселились с родителями молодой жены). В общем, было «классно» в энной степени: ощущение ненужности родителям и одиночества в разы обострилось рядом со счастливой парочкой, которой моё присутствие стало костью в горле, разумеется. Они не сильно это скрывали и не пытались даже. А ещё нужно было сразу же возвращаться на учёбу в нелюбимую школу. Словом, моя жизнь становилась «прекраснее» день ото дня.
И к концу того мрачного учебного года, к своему 16-летию, я поняла, что для выживания мне до зарезу необходим хоть кто-нибудь, кто любил бы меня! «Любить» и «меня» – оба слова равнозначны. И всё – тогда можно жить дальше, а не думать над количеством таблеток тазепама, которыми реально с гарантией самоубиться. А что я обязательно влюблюсь в того, кто меня по-настоящему полюбит (хотя бы из благодарности), почему-то сомнений не было. Ну, детский сад…
Как раз наступало лето, временная расслабуха, возможность отключиться от мучившего весь учебный год. И я вспомнила сочинское лето и то, что случилось со мной два года тому назад. Вот теперь я оказалась не просто готова к восхищению мной, влюблённостям и отношениям, а всё это было мне нужно до зарезу, необходимо для выживания, поэтому я знала, чего жду и ищу.
Вымолила у родителей путёвку в подмосковный правдинский пансионат – для себя и подружки из школы на Бутырской, для Оленьки моей дорогой. Пансионат знала с детства, мы туда выезжали несколько раз всей семьёй на праздники, мне там безумно нравилось бывать по веским причинам: хороший сервис (насколько он мог быть хорошим в «совке», разумеется, сейчас смешно вспоминать), великолепная природа, просто подмосковная Швейцария какая-то! И инстинктивно я стремилась хоть на какое-то время отделиться от «родных-близких». Поверите ли: тогда ещё не понимала, не осознавала, насколько это важно, но интуитивно рвалась подальше от них.
Удивительно, но помню день сборов. Меня переполняло сумасшедшее волнение и ожидание чуда – теперь я точно знала, что оно случится. Ведь впервые в жизни, в шестнадцать лет, я уезжала на целых двадцать четыре дня с подругой в пансионат! Понимаете? Свобода же, свобода! Круче, чем тогда в Сочи: буду взрослой три с лишним недели, никто не станет стоять над душой, требовать того, чего делать не хочется, заставлять заниматься тем, что мне противно! И не на кого оглядываться каждую секунду, нечего бояться. Может ли быть большее счастье?
Помню, на проигрывателе крутилась пластинка Элтона Джона, звучала обожаемая «Goodbye Yellow Brick Road», я собирала вещи. Нет, не в чемодан, не было у нас таких маленьких чемоданов для скудного количества моих шмоток. В сумку. Одни брючки, одна юбка, три маечки, запасная пара босоножек, ночная рубашка, купальник и чуть-чуть белья. Всё! Но то были первые в моей жизни самостоятельные сборы для «взрослого» времяпрепровождения. И я смаковала удовольствие! Под любимую музыку, пританцовывая и подпевая, аккуратно складывала всё то так, то эдак. Подбирала «драгоценности»: железные цепочки и пластиковые колечки. Любовно и бережно паковала первые в моей жизни духи, подаренные мне на прошедший день рождения. Это был болгарский «Сигнатюр», никогда не забуду того запаха! Сама придумала добавлять к ним капельку розового масла – получалось нечто совершенно неописуемо вкусное: мне так и говорили, выспрашивая, что, мол, за чудесный аромат.
Мне нужна была любовь! За ней в тот пансионат и ехала. И очень надеялась, что она случится. Не просто романтических отношений, как у других девушек, мне было надо! В моём случае ставка была на нечто большее: стать любимой, сделаться для кого-нибудь бесценной, незаменимой! Мне адски не хватало этого ощущения – быть значимой и хоть для кого-то хорошей. Доказать и себе, и всем прочим, что я достойна любви, достойна быть замеченной и вообще кому-то понравиться. В некотором смысле то был вопрос всего дальнейшего существования: либо я что-то из себя представляю, либо все правы, и я никуда не гожусь по любым параметрам. Надежда была очень сильной! Поэтому я пребывала в отличном настроении. Сейчас хорошо понимаю и часто повторяю: надежда – королева юности и молодости, правящая деспотично, попробуй её сокруши!
Двадцать четыре дня в Подмосковье я была совершенно счастлива. Молодёжи хватало, у нас образовалась огромная и разновозрастная компания – от пятнадцати до двадцати пяти лет. Купание в местном пруду по полдня, многочасовые игры в пинг-понг, танцы почти каждый вечер, пение под гитару, бесконечный трёп в подмосковных сумерках. Удивительно, что всё это длилось двадцать четыре дня – всего-то! Сейчас мне кажется, что тогда в пансионате я провела, как минимум, целое лето, настолько полно, насыщенно проживала те дни.
Ведь – о чудо! – в компании я вовсе не играла роль серой мышки, не потерялась, а заняла вполне достойное и заметное место, несмотря на то, что находилась в младшей возрастной группе. Я нравилась, со мной дружили, меня звали, приглашали (намеренно рассказываю только о себе, история моей подруги, с которой мы там были вместе, это её история, я не вправе писать об этом).
Не была я тогда «закрыта», как в школе, а расслабилась, открылась. Стала вновь собою прежней – весёлой и активной, общительной и неугомонной. Страшно раздражала старшее поколение, что тоже показатель многого, раз дошло до жалоб в администрацию: противные тётки ябедничали на то, что на пляж я хожу в слишком короткой юбке. А ещё на то, что мы «неправильно» танцуем по вечерам, особенно я. Администрация грозила мне пальчиком. Но кроме хохота у меня это ничего не вызывало – я не боялась! Страх сам испугался моей «крутости» (нормальности же!) и куда-то спрятался. К сожалению, на время.
Я играла на рояле, что стоял в фойе, пела под гитару, обыгрывала всех в пинг-понг, придумывала, чем бы заняться, и всегда была заводилой на танцах. За мной ухаживал сначала один парень, но уж слишком для меня взрослый, это отпугнуло. Потом начал проявлять интерес другой, а затем приехал Саша. И мы влюбились.
Боже мой, какими прекрасными словами я могла бы описать свою первую любовь, первый поцелуй, первое безумство и настоящее, почти совсем взрослое чувство, случившееся тогда! Эх, если бы мы с ним не поженились через два года и не произошло всего того, что было дальше… Словом, романтического описания не получится, я не смогу абстрагироваться от неведомого нам тогда будущего, которое для меня теперь невесёлое прошлое. Ну, красив он был. Очень привлекателен и притягателен. Тоже втрескался в меня по уши, как и я в него. На этом лете нам бы и остановиться! Сейчас бы оба вспоминали с нежностью.
Но в том-то и штука, что лично я остановиться не могла: меня полюбили! Мне признались в любви! Это же не просто первый раз, а последний – понимаете? Кто ещё сможет меня так полюбить, я же не очень гожусь для этого, судя по всему! Значит, надо крепко держать этого парня, надо изо всех сил к нему привязаться, прислониться, прицепиться, и тогда они все – все! – увидят, удивятся и поймут, что ошибались.
И ещё. Даже более важное. Он же всё-таки мужчина (ему почти восемнадцать!), он меня любит, значит, защитит! Заступится, наконец, перед теми, кто меня за человека не считает, кто думает, что я – недоразумение ходячее, особенно по сравнению…
Была счастлива до самозабвения, что нашла рыцаря, защитника и возлюбленного. Маленькая, глупая девочка. Наивная и закомплексованная. Убеждённая в том, что ей просто выпал счастливый билет, которым надо непременно воспользоваться («Ура! Не зря надеялась на эту поездку, не зря верила!»), потому что больше никогда ничего подобного случиться не может. Чудеса не раздают по многу раз, даже дважды не положено. Вот он – твой единственный шанс, не упусти!
Моя надежда оправдалась: из пансионата я вернулась домой влюблённая и любимая. И всё оставшееся лето длилось сплошное счастье. Мы встречались каждый день, гуляли, целовались, ходили в кино. И я успокоилась на время, примирилась с грядущей школой, с вечно недовольными мною родителями, с культами личностей – со всем. Меня любили! Оказалось, что меня вполне можно полюбить. Да ещё и считать самой красивой, самой умной, самой-самой!
На какое-то время я перестала относиться к реальности со страхом, а к будущему с тревогой и опаской. Мне казалось, что теперь всё будет только хорошо, потому что Главное случилось.
Я НЕ ОДНА
Теперь нас было двое. Два объекта для хихиканья и насмешек в моей семье. С одной стороны, я своего добилась: родичи удивились, что нашёлся парень, смотрящий на меня, как на божество, ходящий за мной преданным пажом, при этом такой милый, молчаливый и скромный. С другой стороны, он был из очень простой семьи, необразованный и тёмный (увы-увы, я тоже быстро это поняла), поэтому насмешничать получалось легко и просто. Поскольку я-то уже попалась в любовные сети, мне на его уровень с происхождением было начхать. И за своего возлюбленного я заступалась в случае чего с рычанием и агрессивно, поэтому никто из семьи не позволял себе сильно распускаться: безобидная девочка становилась по-настоящему злой и не разрешала им чесать их поганые языки. Поначалу было странно, чего это они вдруг меня «послушались», а не послали грубо в своём стиле, но со временем всё стало на свои места: родаки поняли, что мой Саша для них абсолютно безопасен и, в
