работали. А мы с Сашей работали оба. И ведь даже в голову не приходило. Как так? Неразгаданная пока что для меня загадка. Наверно, невидимый поводок, которым я была накрепко привязана к родителям, оказался крепким и со строгим ошейником. Мысли не возникало. Инфантильность, та самая выученная беспомощность! И нас таких было много в нашем поколении. В сущности, почти все. Квартирный вопрос, конечно, но не только.
Я привязалась к Саше, очень привязалась. Впрочем, уже понимала, что никакой защиты и опоры в его лице не приобрела. Но он хотя бы любил и говорил много тех слов, которые были для меня, как живительные кислород и вода. Говорил, что я красива, умна, даже удивительна! Я-то? Но всё это было хорошим противовесом постоянному недовольству и раздражению родителей.
В начале сентября 1983 года мы официально расписались. Не хочу вспоминать тот кошмарный день свадьбы. Мои родители наотрез отказались от каких-либо мероприятий и вложений в них (а мы и не просили), но Сашины-то хотели. Поэтому они устроили гулянье у себя в Чертанове. Можно не буду об этом писать вообще ничего? Мне кажется, я находилась в каком-то анабиозе, под гипнозом, потому что выдержать такую свадьбу мне было возможно лишь под серьёзной анестезией. Нет-нет, ничего плохого не скажу про Сашину родню: они старались и приготовили стол, наприглашали гостей. Сделали, как могли, как умели, как понимали. Но среди гостей были ведь и мои родные. В том числе брат с невесткой. И надо было видеть их лица, эти презрительные перемигивания и усмешки, слышать язвительные замечания и поддразнивания. Иногда они откровенно ржали над происходящим.
А я была «наряжена» в платье из комиссионки, которое «так и быть» купила мне к свадьбе мама. Без примерки. Не свадебное, а как бы вечернее. Оно мне вообще не нравилось, но меня никто не спрашивал, мама просто принесла это платье – от щедрот. Больше я его никогда не надевала, ни на какие торжества. Кстати, похожая история была с костюмом на выпускной. Не знаю, откуда, но мама приволокла его с констатацией «это на выпускной». Без примерки. Без учёта моего мнения. Впрочем, у меня всё равно выбора не было. Некрасивый костюм цвета пионерского галстука оказался сшит из такой синтетической ткани, что треск стоял на всю Бутырку. Чтобы напялить его, нужно было использовать полфлакона антистатика, иначе дудки. И всё равно юбка трещала, искрилась и клеилась к ногам, а верх заставлял чесаться и ёрзать. Мне пришлось один раз надеть эту дрянь, потом же я просто выбросила «красоту», по сравнению с которой «свадебное» платье выглядело уже более-менее пристойным.
Расписались мы тогда, когда я уже официально была зачислена на первый курс института, хотя учёба ещё не началась.
ПОД ДУЛОМ АВТОМАТА
- А почему они с тобой так? – как-то раз шёпотом спросил меня Саша, когда мы ушли в мою комнату, после очередного сеанса подкалывания и недоброго подшучивания надо мной родителей, брата и невестки.
- Ну… вот так у нас… бывает… да ничего страшного! – тянула я улыбку, старательно показывая, что это пустяки и ерунда. Я уже не надеялась на помощь «рыцаря», не по его это было силам. Опасалась теперь, как бы и он не попал под раздачу. Ему всё же доставалось, но несравнимо меньше, чем мне, да и чаще в его отсутствие. А мне в глубине души мечталось закричать: «Скажи им! Запрети им! Дай в ухо, если нужно!» Ха-ха.
В итоге Саша просто пожал плечами. И принял правила игры. Нет-нет, не подключился к процессу в качестве ещё одного злобного тролля (это был бы финал наших отношений), а просто стал спокойно терпеть то, «как у нас бывает», молча, иногда ласково сжимая мне руку, чтобы я не расстраивалась. До эпохального выливания любимым папой на мою башку бутылки Байкала при большом скоплении гостей оставалось совсем недолго. Да и после этого знакового события ничегошеньки в нашей жизни не изменилось.
От журфака, куда меня пристроили бы на «раз-два», я отказалась категорически: не хотелось тогда учиться этой, пардон, блядской в условиях совка профессии. Да и попасть в «гнездо» тех самых детей, которые отличники, из спецшкол, драмкружков, кружков по фото, хоркружков (мне петь охота) - ну, куда ж с моим рылом-то? Много позже поняла, до какой степени ошибалась, давая столь лестную оценку своим сверстникам, учившимся в МГУ на факультете журналистики. До смешного заблуждалась! Но тогда не знала правды, ориентируясь лишь на мнение родителей, а особенно отца, который иногда этим гениям лекции читал и семинары у них вёл. Словом, к удивлению многих, а особенно мамы и папы, я забраковала самый лёгкий для себя вариант. Впрочем, не могу не отметить, что заметила некоторое папино облегчение: напрягаться ему не понадобилось.
С отчаяния выбрала библиотечный факультет Института культуры. Каковы были мои резоны в идиотской ситуации выбора без никаких желаний? Учиться там надо было всего четыре года – это первый плюс. Второй: после получения диплома можно забиться поглубже в какую-нибудь библиотеку, и меня, наконец, оставят в покое. Третий: какая может быть такая уж жуткая учёба в подобном институте? Библиотечное же дело! Всё должно быть мило и невинно. О-о-о, опять незнание и заблуждение! Выбрала норку, а та оказалась заминирована.
Под дулом автомата легко сделать глупость, согласитесь. Что и произошло. Опять меня выдернули из обустроенного мирка, где мне было хорошо. Безжалостно выдернули.
Вступительные экзамены – очередная голгофа. Надорвалась я прилично (хотя, разумеется, всё сдала и поступила, набрав на два балла больше проходного). Помню, что кое-какие нехорошие приступы (вегетативные и психические) со мной случились впервые именно в дни поступления в грёбаный институт, который мне сто лет не был нужен, но я знала, что если не поступлю, то, наверно, придется сразу броситься под поезд, благо железнодорожная ветка проходила как раз рядом с МГИКом, как он тогда назывался. Наличие возлюбленного Саши уже не спасало от подобных мыслей.
О чём еще нужно рассказать. Именно тогда я перестала видеть красивое. Долгое время больше не замечала краски природы, не ощущала свежести морозного воздуха, разучилась радоваться солнышку и первому снегу. Всё это враз исчезло. Вокруг себя я чувствовала тяжёлый смог серо-коричневого цвета, ощущала духоту. Какое там красивое! Весь мир вдруг стал уродливым. Лица людей перекосились, на земле, на тротуаре – повсюду валялись лишь собачьи какашки и растекалась блевотина алкашей. Спустя некоторое время до меня дошло, что, оказывается, я уже давно не смотрю вверх, на небо, или даже вокруг себя, мой взгляд постоянно упёрт вниз, в землю, под ноги. Когда поняла, то сумела изменить ситуацию. Но сколько-то прожила так: не видя ничего, кроме грязи внизу.
С поступлением в неинтересный мне институт опять началась странная, тупая жизнь с ежедневными насильными походами туда, где мне было и скучно, и противно. Разумеется, я ошиблась насчёт института и его «невинности»: более маразматическое и идеологически зашоренное учебное заведение трудно было себе представить! Настоящий институт марксизма-ленинизма с идиотическим уклоном. Глупая программа, странные дисциплины. И удивительные студенты: с одной стороны, изредка попадались умненькие и интересные, непонятно каким образом попавшие в эту придурочную богадельню, с другой – много тёмных, невежественных и даже полуграмотных людей с окраин советской империи, приехавших по направлениям из колхозов-совхозов и сдавших упрощённые экзамены по особому конкурсу (например, они писали на вступительных не сочинение, а изложение, многие были освобождены от экзамена по иностранному языку). Кстати, весьма любопытная иллюстрация к разговору о «самом лучшем и всем доступном среднем образовании в СССР». Вуаля! А ведь речь шла о подготовке библиотечных работников уровня заведующих и директоров. Но это так, апропо.
Впрочем, не совсем апропо. Угораздило меня попасть в чудноˊе место, которое было таким не только из-за программы, но и по подбору учащихся, среди которых мне было не очень комфортно. К счастью, в нашей группе подобралась компания вполне развитых девушек, и я старалась «держаться этой стороны», хотя и продолжила следовать принципу не вступать в близкие отношения. Но так получилось, что именно там я встретила Галю, которая стала моим самым близким другом на следующие четырнадцать лет.
Ближе не было никого, но даже она понятия не имела, что дружит с человеком, у которого образовалась огромная адова дыра внутри мозгов. И эта дыра увеличивалась с каждым годом, соответственно изменяя размеры ада. Галя так и не узнала обо мне очень многого, причём, самого главного. А в 1997 году случилось несчастье, Гали не стало. И вот уже много лет задаю себе вопрос: как бы она отреагировала, когда вся правда обо мне (о моей семье, о Саше) вывалилась бы ей на голову? На её месте лично я обиделась бы, что подруга скрывала от меня такое, не делилась очень важным. Не доверяла, что ли? И какие бы нашлись мне оправдания в случае её справедливых претензий?
Как пела словами Высоцкого героиня пластинки «Алиса в стране чудес»: «Зачем я себя этой глупостью мучаю?». Почему такие вопросы приходят в голову, какой в этом смысл?
Галя была в моей жизни, и это было счастьем. Мы с ней были очень-очень разные, что ни чуточки не мешало. Несмотря на данное самой себе слово «не вступать в отношения», я не смогла противостоять неизбежному – притяжению нашей дружбы. Очень крепкой и надолго. Ах, нет! Какое же это надолго…
Даже когда я перешла на заочный, а потом вообще оставила МГИК, мы не расстались. Болтовня часами по телефону – это про нас. Долгие прогулки в парках с бесконечным трёпом – это мы. В гости друг к другу регулярно с мужьями или без – наша история. И дочек мы родили с разницей в месяц – я в октябре, Галя в ноябре.
Мне кажется, наша дружба должна была длиться десятилетиями, до самой старости! А в старости мы бы стали старушками-неразлучницами, которые никак не могут наговориться, потому что всегда есть темы, есть, что вспомнить, есть понимание подруги и умение слушать. Так должно было случиться. Увы! Она так ничего обо мне и не узнала. И её уже давно нет, с чем моё сознание по сей день не может до конца смириться.
В далёком 1983 году, когда моя дурацкая институтская эпопея только началась, мы с Галей сразу понравились друг другу. Конечно, она была в сто тысяч раз общительнее меня, поэтому у неё образовалось ещё с десяток подружек. У меня же была только она одна. Потом же, после института, самая крепкая дружба у неё оказалась, к счастью, со мной.
Познакомили мужей (мы с Сашей были на Галиной свадьбе), стали дружить семьями. Хотя главными, конечно, оставались наши с ней отношения, мужья были при нас. Галин Юра был чудесный, один из самых лучших людей, которых я знала в жизни. Они погибли вместе.
Один год обучения на очном в МГИКе оказался для меня приблизительно тем же, чем был девятый класс в литературной школе. Сессии в прямом смысле калечили: у меня всегда очень сильно поднималось кровяное давление, мучили тошнота, озноб и
