сущности, ничего не изменится. Ни для них, ни для меня. И оказались правы.
Ничего и не изменилось, всё продолжалось в точности так же. Но я, влюблённая и любимая, всё равно была счастлива. Кроме того, моя самооценка заметно выросла, а комплексы поутихли. Саша, спасибо огромное ему за это, каждый день рассказывал мне, какое я чудо. И «чудо» слушало, развесив уши, влюбляясь всё больше и больше.
Добрые слова и восхищение хоть от кого-нибудь должен получать любой подросток, а уж тем более – девушка. Хоть кто-то должен вселять в неё уверенность в себе. Когда этого вообще нет, весьма вероятно, что придёт беда: невозможно будет нормально и полноценно жить во взрослости, потому что ты сам себя не уважаешь, не любишь и искренне считаешь дерьмом. Если бы меня поддерживали самые близкие и обожаемые мною люди, у меня не было бы необходимости – насущной, жизненной! – искать уважение и хорошее к себе отношение где угодно, как угодно, любым способом, лишь бы хоть малость этого урвать! Ведь в моём случае меня не просто не поддерживали, мою самооценку втаптывали в пыль, вытирали об неё ноги и делали это нон-стоп, причем, спокойно, с улыбками и с уверенностью, что ничего плохого не происходит.
Для выживания мне необходим был Саша. На самом деле любой условный «Саша». Но встретился именно этот. Плюс любовь. И всё же не было это любовью, а случилась первая юношеская сумасшедшая влюблённость, но кто из нас, он или я, мог это понять, распознать? Уверена, что, если бы не мой второй, хотя и главный резон – реабилитироваться в собственных глазах и в глазах родни – у наших с ним отношений не было бы перспективы, и через какое-то время мы расстались бы тихо и мирно, просто каждый отчалил бы в свою жизнь. Слишком разные наши жизни были до этого, не должно у такой пары быть будущего, если бы не всякие побочные проблемы и заморочки. Намертво меня связали с ним мои горести, страхи и печали. Хотя он этого знать не мог, да и я лишь подсознательно догадывалась, что важнее моей влюблённости – его роль костыля, подпорки.
И оказалось, что всех всё устраивало, поэтому в моей жизни наступил новый период под названием «Я не одна» или «Нас двое». Нет, всё же «Я не одна» точнее.
Когда начался учебный год, ничего не изменилось по сравнению с летом. Мы не могли не видеться, и, если пропускали хоть один день, у обоих начиналась ломка. Он звонил, и мы висели на двух концах провода, иногда просто молча, уже всё сказав, но боясь повесить трубки – расстаться.
Десятый класс в литературной школе покатился легче и веселее. Я влюблена, мой красивый мальчик нередко встречает меня прямо после занятий, и я думаю, что сойду с ума от счастья, когда среди осенних деревьев небольшого сквера возле школы издалека вижу его яркую клетчатую куртку.
Каждое утро просыпалась теперь с совершенно иным настроением, всё стало по-другому – ушла постоянная тяжесть из души, даже страхи притихли. Появились робкие мечты о скором будущем, когда мы с любимым всегда будем вместе и никакой школы больше никогда.
Когда Саша приезжал ко мне домой, я при нём делала уроки, а он занимался своими институтскими делами. Оба старались побыстрей отделаться, чтобы потом целоваться вволю. Или пойти гулять. Или в кино. Или слушали пластинки, например, очень любили ту самую зонг-оперу «Орфей и Эвридика». Я «заразила» любимого своим к тому временем двухлетним увлечением этим произведением, купила пластинку, и теперь мы слушали её вместе, подпевая и крепко обнимаясь в драматические моменты сюжета.
Саша умел сносно бренчать на гитаре и даже немножко пел. Пел он не очень, прямо скажем, но я обалдевала от его голоса, тем более, что исполнял он для меня только лирическое, любовное. Я тоже ему пела, аккомпанируя на гитаре или на пианино. И ему нравилось моё скромное негромкое пение. Мы были дико влюблены!
Я готова была прямо тогда умереть от совершенно невозможного счастья, когда Саша, красиво перебирая струны гитары, смотрел влюблёнными глазами и тихо, нежно, с огромным значением нажимая на определённые слова, пел для меня популярную песню Добрынина и Дербенёва:
Лишь позавчера нас судьба свела,
А до этих пор где же ты была?
Разве ты прийти раньше не могла,
Где же ты была, ну где же ты была?
Сколько раз цвела летняя заря,
Сколько раз весна приходила зря.
В звёздах за окном плыли вечера,
А пришла ты лишь позавчера.
Сколько дней потеряно,
Их вернуть нельзя, их вернуть нельзя.
Падала листва и метель мела,
Где же ты была?
Пусть я твоего имени не знал,
Но тебя я звал, днём и ночью звал.
И опять меня обступала мгла.
Где же ты была, ну где же ты была?
Трудно рассказать, как до этих дней
Жил на свете я без любви твоей.
С кем - то проводил дни и вечера,
А нашёл тебя позавчера.
Сколько дней потеряно,
Их вернуть нельзя, их вернуть нельзя.
Падала листва и метель мела,
Где же ты была?
Мне тоже казалось, что мы потеряли жуткое количество времени в этой жизни!
Он уходил от меня, чтобы успеть на последний поезд в метро, до которого ещё надо было добираться. Мы с трудом отлипали друг от друга около лифта. Потом я какое-то время держала ладони у лица, чтобы не отпустить от себя любимый запах.
Саша жил далеко, в чёртовом Чертаново, поэтому добираться ему приходилось долго и мучительно. До всего. А ведь с самого утра, после того, как он почти в полночь уходил от меня, его ждал подъём в полшестого, потому что учился парень во ВТУЗе при ЗИЛе и, соответственно, работал на этом заводе. Как Саша много месяцев выдерживал такой режим – с тремя-четырьмя часами сна – бог весть. Молодость, любовь!
ВЗРОСЛАЯ, ЗАМУЖНЯЯ
Десятый класс пролетел быстро, оставались только ужасные для меня испытания – экзамены. Возможно, это был первый по-настоящему серьёзный надрыв психики, после которого я уже не смогла полностью оправиться, несмотря на молодость и силу организма.
Не буду об этом снова, уже рассказывала прежде. Был ад – и дома (спасибо маме), и внутри меня. Только надежда близкого избавления от школы и Саша помогли выдержать и всё сдать успешно, получив пятёрочный аттестат.
После трёх недель пытки, которые по сей день вижу в кошмарах, наступило не очень долгое время (месяцев восемь) абсолютного затишья, счастья и покоя. Моему возлюбленному было разрешено поселиться с нами («Вам и не снилось» требовало от автора принять великодушное и современное решение), с институтом я так ничего и не решила (за что здорово огребла), поэтому пошла работать.
И была абсолютно довольна всем! Любимый всегда рядом, приятная работа в редакции, каждый день на службу и обратно хожу пешком – минут двадцать, не торопясь. Шла по улицам, любуясь красками осени или падающим снежком, глубоко вдыхая прохладный воздух и ощущая себя свободной и умиротворённой. Не нужно бояться, трястись, не нужно ездить в переполненном транспорте туда, где противно, сдерживая утреннюю тошноту и борясь с диким желанием спать. Редакционная служба мне нравилась, спокойная, взрослая «семейная» жизнь тоже. Днём я работала, по вечерам мы с Сашей ходили в кино или встречались с друзьями. Он тоже учился и работал – мы приносили в дом деньги и на карманные расходы у родителей не клянчили.
И даже в семье как-то всё временно подуспокоилось, улеглось. Я только не знала, что это очень временно.
Мы с Сашей увлекались гитарой и песнями, поэтому все большие посиделки родительских гостей теперь непременно украшались нашими «выступлениями». Когда застолье чуть-чуть уже было подогрето спиртным, кто-нибудь просил:
- Ребята, спойте!
И мама подхватывала громко:
- Да-да, Катька, бери гитару!
Я радостно соглашалась. Пожалуй, это единственная ситуация, когда родители мной гордились, и я на короткое время переставала быть парией. В моём «репертуаре» был весь известный Окуджава, пара-тройка весёлых блатных песенок, то, что сочинил Высоцкий для Марины Влади, и многое-многое всякое. А ещё наш коронный номер-дуэт с Сашей (Слова Иосифа Уткина, музыка Александра Суханова), разложенный на два голоса:
Двое тихо говорили,
Расставались и корили:
"Ты такая..."
"Ты такой!.."
"Ты плохая..."
"Ты плохой!.."
"Уезжаю в Лениград... Как я рада!"
"Как я рад!!!"
Дело было на вокзале,
Дело было этим летом,
Все решили. Все сказали.
Были куплены билеты.
Паровоз в дыму по пояс
Бил копытом на пути:
Голубой курьерский поезд
Вот-вот думал отойти.
"Уезжаю в Лениград... Как я рада!"
"Как я рад!!!"
Но когда...
Чудак в фуражке,
Поднял маленький флажок,
Паровоз пустил барашки,
Семафор огонь зажег...
Но когда...
Двенадцать двадцать
Бьет звонок. Один. Другой.
Надо было расставаться...
"До-ро-гая!"
"До-ро-гой..."
"Я такая!"
"Я такой!"
"Я плохая!"
"Я плохой!"
"Я не еду в Ленинград... Как я рада!"
"Как я рад!!!"
У нас неплохо получалось и шло на «ура». Кстати, у меня, как положено, были мозоли на пальцах от зажима струн, и заработала эти мозоли я через кровь – всё по-настоящему. Иногда играла и пела то, чему подпевали все, порой солировала, и во все эти моменты бывала счастлива. Вспоминаю с удовольствием и теплом.
Умиротворение. Пожалуй, главное чувство, испытываемое в тот период. Мне бы так пару годков пожить, прийти в себя, чуть подлечить нервы, эх, может, дальше всё пошло бы по-другому – более естественно и нормально для девушки моего склада. Думаю, деятельная натура в конце концов взяла бы верх над усталостью и подавленностью, мне просто нужно было передохнуть, чтобы комфортный и спокойный период продлился подольше. Куда торопиться? Мне не грозила армия, я не сидела на шее у родителей, а зарабатывала нормальные для своего возраста деньги.
В той же редакции, где я трудилась секретарём, рано или поздно мне, возможно, захотелось бы написать что-то самой, сделать репортаж или попробовать себя в чём-то ещё; вполне вероятно, что во мне снова проснулось бы существо с шилом в попе.
Мне нужно было время!!!
Но, увы, мне его не дали. А юный «рыцарь» Саша не смог меня защитить.
Родители ультимативно приказали готовиться к поступлению в какой угодно вуз («Выбирай живо! Но чтоб думать не смела отказываться!»). А ведь я хотела продолжать пока жить так, как мне нравилось, как меня на тот момент устраивало.
Два дурака – мы с Сашей. Надо было просто уехать от них, снять квартиру или комнату, жить самостоятельно. Да! И я не понимаю, что за морок был в наших мозгах, почему мы не сделали этого? Оˊкей, не мы. Вся ответственность, разумеется, лежала на мне, Саша был ведомым. Почему же мне не пришло в голову? Может, потому что никто-никто вокруг, ни один знакомый, ни одна подружка так не делали? Все покорно жили с родителями, некоторые приводили в родительский дом юных жён/мужей, но никто не рыпался «отделяться». Понятное дело, если люди учились, на какие шиши они могли бы «поднять» съём? Но ведь некоторые
