слов. Мне было больно, горько, но теперь я не теряла контроль над собой, не задыхалась, отравленная материнским ядом. Только лишь словами она отныне не могла заставить меня сделать по-своему. Нет. У меня, наконец, получилось говорить «нет». И поступать так, как считаю нужным.
И, знаете, это счастье! Полшага, но всё-таки к свободе. Подобных шагов надо было сделать сто! Поэтому полшага – ничтожно мало, но всё же важно.
Потом случится огромный откат. Но это потом, потом… На тот момент я всё сильнее ощущала твёрдость почвы под ногами. Как будто у меня, наконец, начали нарастать мышцы на ногах, бывших доселе тоненькими, хрупкими, делающими меня неустойчивой и падающей лицом в грязь от любого дуновения ветра. Медленно и не вовремя, слишком поздно, но я взрослела.
Тогда и понятия не имела, что изо всех сил сражаюсь с так называемой «выученной беспомощностью», и что, кроме меня, никто не рад моим сражениям и победам. Те, кто был не рад, возможно, сами не осознавали своих чувств, но, чем успешнее была моя борьба, тем слабее становился их контроль надо мной, а это не устраивало контролирующих. На словах всегда декларировалось, что они этого хотят, что они устали «тащить на себе воз», что их главная цель – моя самостоятельность. Слова, слова, слова. Они ничего не значат, когда поступки говорят о другом: заставлять человека жить не так, как ему хочется (речь не о десятилетнем ребёнке), всеми силами не давать ему пройти свой путь, пусть и ошибочный, но тот, который он сам выбирает (ведь не алкоголь с наркотиками и не уличные банды) – подобные действия выбивают из личности силу воли, любовь к жизни и даже само желание жить. Абсолютное отрицание у человека права на выбор и на собственную судьбу. И не будем про благие намерения: все знают, куда ими вымощены дороги. Да и не верю я в них у моих родителей. Нет, тут было другое. Власть. Контроль. «Будет так, как я хочу». Вот и всё, не надо множить сущности. От века одна причина – привет от Салтычихи, Кабанихи и прочих реальных и литературных персонажей.
Осенью, уже в финале ожидания квартирного ордера, на ноябрьские праздники мы с Сашей взяли путёвку в тот самый пансионат, где познакомились. В день заезда Саша работал во вторую смену, и мы договорились, что я отправлюсь в дом отдыха на специальном «правдинском» автобусе, а он на следующий день приедет на электричке.
…Ночью внезапно пришла ранняя, ещё тёплая зима. Утром я сходила в столовую позавтракать, вернулась в номер, чтобы надеть пальто и сапожки, и пошла гулять в пансионатский парк.
Было удивительно тихо, чуть-чуть морозно, около нуля. Падал редкий первый снежок. Я ловила снежинки руками, пытаясь успеть разглядеть красоту, а потом стала, как в детстве, хватать их языком и слизывать с губ. Воздух будто звенел тоненьким колокольчиком, он был фантастически чист и свеж. Вокруг совершенно безлюдно, кажется, все отдыхающие почему-то проигнорировали гулянье и решили отсидеться в номерах. Такие странные! Ведь здесь чудесно! Ели, напоминающие о скором Новом годе, и высокие гордые сосны, на которых снег тает не так быстро, как на земле, кажутся иллюстрацией к сказке из детской книжки, кадрами из какого-то любимого фильма.
И вдруг что-то со мной случилось. Я помню тот момент и хотела бы вернуться в него хоть на мгновение, чтобы опять испытать то необыкновенное чувство. Меня охватил восторг. От природы вокруг, от пьянящего воздуха, от тишины, от запаха первого снега. Даже слёзы подступили.
И вслед за этим пришло вроде бы горькое, но в то же время сладкое понимание: моё счастье где-то рядом, оно возможно, но это не то, что у меня есть сейчас. Кажется, совсем близко было прозрение. Впервые я почувствовала, что мне хорошо без всех тех, кто есть в моей жизни. Даже без Саши. Эта мысль немного испугала, я попыталась её прогнать. Но она крепко вцепилась в мозг и вовсе не убила, да и не шибко расстроила. Напротив, вместе с ней пришло предвкушение чего-то необычайного и по-настоящему для меня счастливого. Вроде, ты находишься здесь и сейчас, тебе хорошо, но тревожит понимание, что самое лучшее в твоей жизни будет совершенно в других условиях, с другими людьми, а пока что происходит некоторое недоразумение.
Вернулась в номер с прогулки я немножко другой, с новым самоощущением, с притаившейся в груди горько-сладкой болью. Приехавший муж ничего, разумеется, не заметил и не узнал. И никогда я ему не призналась, что не так уж и ждала его. Совсем не так, как обычно было раньше. Мне стало даже слегка жаль нарушенного одиночества, в котором я впервые словила такой кайф.
Почему и что тогда произошло? Неужели природа просто своей тишиной, чистотой и красотой может воздействовать с подобной силой? Или просто во мне постепенно накопилось нечто, количество перешло в качество, а для «активации» нужен был правильный момент? Теперь не узнать, но тот ноябрьский день 1986 года ох как помню. С нежностью и грустью, как первое откровение. Потом они ещё случались – откровения разного рода, понимания и прозрения, но то было самое первое, самое сильное.
МОЙ ДОМ, СВИТ ХОУМ
И вот мы въезжаем в нашу квартиру. Пытаться описать тот восторг нереально. Нет таких слов в языке.
Сначала Саша и я несколько раз приезжали на улицу Пилюгина, что рядом с Воронцовским парком, приводить жильё в порядок после стройки и отделки, предусмотренной проектом. Многие новосёлы безжалостно сдирали «полагающиеся» обои и всё переделывали. Но нам такое было не по карману, да и не к чему – устраивало то, что есть. Ведь именно у нас (в разных квартирах оказались разные варианты отделки) сделали вполне прилично: в большой комнате – изумрудно-зелёные обои с приятным золотисто-белым рисунком (потом часто видела, что в точности такие же использовали во многих-многих фильмах для показа быта благополучных персонажей), в маленькой комнате и коридоре тёмно-кремовые с белыми разводами, на кухне – жёлтые в полоску. Нормально! Но нужно было отмывать от краски и клея санузлы, кухню, полы, окна. Мы приезжали в выходные дни с утра, взяв с собой бутерброды и молоко, кучу тряпок, мыло и хозяйственный порошок, весь день драили, делая перерыв на перекус, садясь на разложенные прямо на полу газеты. И я не могу описать, какого размера это было счастье!
Запахи своей новой квартиры, запах новостройки сродни аромату новогодней ёлки по силе восторга! Забавно, правда? «Ароматы» краски, клея, шпаклёвки и прочего строительного «счастья» действовало как стимулятор настроения и бодрости. Так было и закрепилось в памяти! И если честно, по сей день люблю этот запах. Обожаю бывать в новых домах именно по этой причине – я их нюхаю.
Если когда-нибудь в оставшейся жизни у меня будет новоселье в новом жилье, непременно приурочу его к Новому году, поставлю в комнате ёлку ещё до генеральной уборки, сяду под дерево и буду, как нюхач-наркоман, нюхать, нюхать и медитировать. Пока не улечу не небо от счастья!
День переезда! Середина декабря, собачий холод. Но очень хотелось поскорее оказаться в своём собственном доме, тем более, что потепления не предвиделось. Да и родители явно заждались нашего отъезда.
Едва заснула накануне, ворочалась, ворочалась. Не могла разобраться, что чувствую: я покидала отчий дом, была этому рада, с другой стороны – душа ныла и хныкала. Меня раздирали противоречивые чувства, поэтому заснуть оказалось проблематично. Наверно, я прощалась с детством и отрочеством навсегда. Без горечи. Но с печалью понимания, что уже никогда… Может быть, впервые ко мне пришло ощущение этого «уже никогда». Детство и отрочество закончились безвозвратно. Тогда я ещё не анализировала и не отдавала себе отчёта, почему нет особой грусти, почему мне хочется про многое из детства забыть поскорей, а потому нет особой тоски. Но кто же это плачет в ночи? Откуда всхлипы и по какой причине?
Я покидала родительский дом. И сегодня могла бы с закрытыми глазами пройти по той квартире, не стукнувшись ни об один угол. Рука сама точно находила бы выключатели и ручки дверей. Каждый скрип половицы звучал бы голосом близкого старого родственника-ворчуна. Любимое и одновременно ненавистное место. Сколько прожито в нём важнейших этапов и дней моей жизни! Прекрасных и чудовищных, весёлых и печальных.
Гостиная, она же мамин рабочий кабинет. Царство письменного стола, книг и телевизора. Не такая уж маленькая комната, но безбожно заставленная всяким хламом! Днём – мамина священная резиденция, вечером – место всеобщего сбора перед волшебным ящиком.
Кухня скромных размеров, тёплая и довольно уютная, если бы снова не материна страсть использовать каждый сантиметр площади, чтобы заставить мебелью и предметами всё пространство.
Комната в серединке квартиры – изначально брата, а когда он уехал, родительская спальня (до этого в гостиной стояла раскладная софа для мамы с папой). Потом, когда и я уехала, из спальни сделали кабинет для папы. И комнату для приёма гостей, для застолий. А спальня «переехала» в мою комнату.
И крайняя комната, двумя стенами на улицу, бывшая моя. Самая холодная, зато квадратная и с маленьким стенным шкафчиком. Ближе всего к туалету и ванной комнате, что, на мой взгляд, безусловное удобство. Хлипкая мебелюшка, доставшаяся мне по принципу «все в семье по очереди попользовались – отдали Кате», письменный стол прямо под окном и перед горячей в зимнее время батареей, настольная лампа, чей свет я любила куда больше, чем раздражающий верхний. Маленький шкаф для одежды – он появился в комнате не сразу, в первые годы мои пять тряпочек запросто умещались в небольшом родительском, что «жил» в их спальной комнате, в те времена – она же гостиная, она же мамин кабинет.
Ну, мебель – дело десятое. Зато я в любое время могла закрыть за собой дверь и вволю слушать пластинки или магнитофон, которые достались мне, ведь брат вообще не увлекался музыкой. Только позже осознала, насколько мне повезло: ведь если бы он был меломаном, не видала бы я, как своих ушей, ни проигрывателя, ни мага.
Помню её до мелочей – ту самую комнату, свидетельницу сотни часов моих танцев, настоящую танцплощадку для одной девочки, упорно отрабатывавшей перед зеркалом сложные движения много-много лет подряд. Совершенно кривое, старое, зато большое зеркало на стене рядом с дверью. Тут же верёвочка электрического выключателя, за которую нужно было дёрнуть почему-то два-три раза – только тогда лампочка зажигалась.
Неприлично много места занимало пианино, хотя оно было совсем небольшим. Мой мучитель в течение долгих лет! Ах, «Лирика», прости! Нет больше к тебе ненависти, ты-то тут вообще ни при чём. Где ты теперь? Уже, наверно, давно на свалке, разбитое на кусочки.
Моя первая личная комната. У меня перехватывает дыхание, когда я вспоминаю её, потому что это не просто комната. Это то место, где я выросла, из маленькой девочки стала девушкой, куда пришёл жить мой первый мужчина. То место, где я решала для себя важнейшие вещи, обдумывала житьё сто тысяч раз. Где много-много плакала и много-много смеялась. Где видела
