бы их мстительные мысли одержали вверх, и им можно было их не прикрывать и в открытую демонстрировать перед теми, кто их в этой жизни заколебал, заманал и все мозги заговорила.
– Вот тогда-то мы разгуляемся! – поднимал тост за разумный подход к делу мщения Наум Наумыч, полностью поддерживаемый своими со клубниками, не менее чем он мстительными натурами, как например, Максимилиан Максимилианович Трогательный, Невроз Неврозович Неврозов.
И как мне уверенно кажется, то этот Наум Наумыч, определённо обладает техническими возможностями в деле своей маскировки, то есть он может, под кого хочешь вырядиться и загримироваться, и начать мне вредить.
– Так вот что во мне нашла Рыжая! – до меня вдруг снизошло откровение. – Мою натуральность. Там, в будущем, все такие, как Наум Наумыч, искусственные и поддельные, а я не такой, как все они, и это-то и привлекло ко мне Рыжую. – Всё за Рыжую понял я, хотя не без обиды на такой её расчёт на мой счёт. Но я не стал раздувать из мухи слона, отлично понимая, что Рыжая дитя своего расчётливого времени, да и Наум Наумыча нельзя списывать со своих счетов, он наверняка, оказал некоторое влияние на ход мыслей Рыжей. И Рыжая и рада бы была вырваться из под его опеки, но как она говорила, как это мне думается, то она дала ему слово, слушать его и не допускать сердечного характера отношений.
– Но что заставило Рыжую дать это слово этому расчётливому Наум Наумычу? – в волнении задался я вопросом. И недолго думая, догадался. Наум Наумыч, скорей всего, руководитель некоего закрытого института будущего, где в качестве ведущего специалиста по кибернетике трудится Рыжая, и где разрабатываются, не то чтобы машины времени, а методики и инструментарий для этих перемещений.
И вот этот, расчётливыйший из расчётливыйших людей будущего, Наум Наумыч, вызывает в свой отдающий аптекарской чистотой кабинет Рыжую, где с плотоядной улыбкой начинает осматривать её с ног до головы, – а униформа, одетая на Рыжую, очень ей к лицу и может с ума свести людей со сложной психикой, – затем поднимается со своего скользкого стула, выполненного в дизайнерском ключе современного минимализма, где нет места мягкости и всё выполняется в светлых, с холодным оттенком цветах, и чтобы ничего не было лишнего и, обойдя свой рабочий стол, который также выглядит фантастично, что и стул, подходит к Рыжей. Здесь он ещё раз внимательно смотрит в глаза Рыжей и спрашивает её:
– Так вы ещё не передумали, и полны решимости, принять участие в нашем эксперименте?
– Я не передумала. – Даёт однозначный ответ Рыжая.
– Что ж, я рад это слышать. – Говорит Наум Наумыч, дыша прямо в лицо Рыжей искусственным амортизатором или другими словами, ароматизатором запаха изо рта, которым он спрыснул свой рот, перед тем как пригласить Рыжую в кабинет. – Но прежде чем я дам добро и включу вас в эту программу, вы должны выполнить ряд условий. – Скользко и так многозначительно проговорил Наум Наумыч, что у Рыжей сглотнулось от нехорошего предчувствия. Но она девушка целеустремлённая и немножко упёртая, и готова претерпеть много чего, если это, конечно, не то, о чём она может подумать насчёт Наум Наумыча, если он решит распустить руки. Но Наум Наумыч по настоящему коварен и расчётлив, и он, может быть, и хотел бы сейчас распустить руки, но по его расчётам, сейчас это не ко времени, и к тому же ему ещё могут ударить по рукам. А вот если… А вот это если и было включено Наум Наумычем в условия контракта с Рыжей, если она всё же решит его подписать.
– Включу в программу только в одном случае, – говорит Наум Наумыч, – если вы обязуетесь не давать волю своим чувствам. А это в нашем случае более чем неразумно.
– Заверяю вас, я этого не допущу, – с убеждённостью в том, что именно так и будет, а Рыжая своё сердце знает, говорит Рыжая.
– Что ж, я вам верю. – Говорит Наум Наумыч. – Но, тем не менее, я и наша корпорация, не может полагаться на одни только слова, и тут нужны гарантии. – Как-то уж туманно и несколько страшно для Рыжей говорит Наум Наумыч, двусмысленно поглядывая на неё.
– Какие гарантии? – пересохшим голосом спрашивает Рыжая, уже представив себе всякое, начиная от заморозки чувствительности её сердца, заканчивая нейтронной блокировкой её отвечающих за чувства нервных окончаний. Но всё оказывается ещё более сложней для её будущего.
– Чтобы гарантированно оградить вас от рефлекторных действий вашего сердца, вы должны подписать брачный договор со мной. – Озвучивает это наистрашнейшее для Рыжей условие подлейший Наум Наумыч.
– Брачный договор? – упавшим голосом повторяет вопрос Рыжая, что-то подобное уже ожидавшая от Наум Наумыча, давно уже делавшего ей недвусмысленные намёки личного характера, но когда это им было озвучено вслух, то это так неожиданно прозвучало для неё, что она оказалась застана врасплох.
– Да, именно так. И никак иначе. – Со стальной жёсткостью отбивает слова Наум Наумыч. – Корпорация не может себе позволить необоснованные расходы, которые непременно произойдут, если с вами случится нечто подобное. И это требование совета корпорации, а не моё. – Сделал специальное уточнение для Рыжей Наум Наумыч, чтобы она не весть чего себе о нём подумала. А так он и сам жертва необходимости, и идёт на всё это только ради науки, а не из личного интереса (врёт, как сивый мерин).
– Но я вас … – Рыжая попыталась было озвучить имеющиеся у неё в сердце препятствия для этого шага, но Наум Наумыч, предвидя всё это, перебил её на полуслове. – Понимаю, сердцу не прикажешь. Вот поэтому мы и должны ограничить его влияние и в своих действиях руководствоваться только разумом. Если вы, конечно, не передумали и вам по силам всё это? – с подковыркой задал наипровокационнейший вопрос Наум Наумыч, отлично знающий психотип Рыжей, – он основательно подготовился к этому разговору, – которая ни за что не отступит, если её к этому насильно принуждают.
– Я готова. – Теперь уже со сталью в голосе говорит Рыжая, пронзительно глядя на Наум Наумыча. – Где подписать?
– Вот здесь. – Подойдя к столу, указывая на лежащий на нём контракт, говорит Наум Наумыч. Рыжая подходит к столу, берёт лежащую рядом с контрактом ручку и, замахнувшись, уже было собралась поставить на нём свою подпись, а затем на ослабевших ногах упасть в самую пропасть, но тут Наум Наумыч, видимо расслабился из-за того, что всё им задуманное идёт как по маслу, и сболтнул лишнее. – Вы так не расстраивайтесь, – говорит Наум Наумыч, – в контракте есть подпункт под номером 8.2.2., при выполнении которого, контракт теряет свою силу. – А вот сейчас, к полной неожиданности Наум Наумыча, Рыжая проявляет железную хватку.
– Что в нём? – резко развернувшись лицом к Наум Наумычу, жёстко спрашивает его Рыжая. Да так, что Наум Наумыч тысячу раз пожалел, что позволяет себе иногда болтать лишнее, и при этом дать заднюю он никак не может, и вынужден отвечать.
– Контракт будет считаться юридически ничтожным, в случае, если вы сдержите данное вами мне слово и не будете слушать своё сердце. Что в полной мере относится и к тому, с кем эта ваша сердечная привязанность будет связана. Он должен будет публично отказаться от вас. И всё это должно произойти в единой связке. – Монотонным голосом озвучил этот подпункт контракта Наум Наумыч.
– Ну и подлец же этот Наум Наумыч! Он ведь всё равно ей не будет доверять и не оставит в покое, решив за ней присматривать и при случае ей мешать. – Всем сердцем переполнился я возмущением к до чего же подлому Наум Наумычу. Всё так ловко обставившему в контракте, что для у Рыжей нет никакого выхода из того тупика, в который она загнала себя, подписав контракт. И мне захотелось во всё горло крикнуть Рыжей: «Не подписывай этот смертный приговор для себя, я уж как-нибудь смирюсь с твоей потерей, но зато я буду знать, что ты свободна и не будешь обязана подчиняться расчётливой воле Наум Наумыча!», но я не крикнул, понимая, что уже поздно, и Рыжая дала Наум Наумычу слово, подписав контракт – она ведь сейчас здесь и это подтверждает эту мою мысль. – Но для чего такие жертвы? – вопросил я скорей себя, чем её.
– Опять одни вопросы. – Вздохнул я, вернувшись из своих размышлений к себе. После чего я вернулся к своей мысли о театре, куда я решил её сводить и, выйдя из гардероба, где я и предавался всем этим размышлениям, направился по направлению кассы, где на стене, под стеклянной витриной, висела театральная афиша с репертуаром на этот месяц. И хотя я его неплохо знал, – конечно, не с задействованной в него стороны, а лишь только косвенно, – всё-таки, когда его видишь наглядно, легче соображается.
Но вот только я на него посмотрел, так сказать, наглядно, так ко мне вдруг снизошло понимание того, какая это не простая задача, выбрать спектакль, на который можно было бы сводить не просто девушку (здесь тоже бы возникли свои затруднения, но другого характера), а девушку из будущего. Ведь я должен был выбрать такую театральную постановку, которая бы вместила в себя, если не все знания о человеке, то хотя бы те, посредством которых можно было понять, чем дышал и жил мой современник.
– Современных авторов сразу вычеркиваю. – Начал отсеивать по авторам представленные на афише пьесы. – Они ещё не созрели, чтобы видеть настоящее. И единственное на что они способны, так это видеть его со стороны своего накопленного капитала из прошлого. Современные писатели слишком субъективно смотрят на настоящее, и со свойственной современникам самоуверенностью и всезнайством односторонне его трактуют. И если уж смотреть на настоящее, то только в связке своего взгляда на прошлое. Вот такая круговерть получается. – Запутался я окончательно, что привело меня к решению обратиться за помощью к классикам. Но не сразу. – Чёрт! – Озарился догадкой я. Вначале, правда, не имеющей к моему размышлению прямого отношения. – Так вот кто отец всех моих догадок. – Многозначительно покачал я головой, а уж затем обратился взором к тому, до чего додумался.
– А не в этом ли заключается разгадка Рыжей? – задумался я. – Она хочет мне, современнику моей современности, показать настоящее, какое оно есть на самом деле, а не как я его вижу, со своей абстрактной субъективностью. Что ж, я не против, и будет даже интересно посмотреть на то, как она с высоты своего видения настоящего, будет меня поправлять. – Усмехнулся я, удовлетворённый новой версией понимания Рыжей. После чего обратил свой взор к классикам.
– Не зря говорят, что классика на все времена, а значит, надо выбирать из них. Но кого? – задался я вопросом. И тут же дал поспешный ответ. – Тот, кто тебе ближе. – И этот мой ответ вызывает следующий вопрос. – А в каком плане ближе, и эта субъективностью взгляда, не будет ли мешать пониманию Рыжей реалий сегодняшней жизни?
– А не будет! – решительно заявляю я сам себе. – Ведь она прибыла ко мне и как следствие, хочет смотреть на мир моими глазами. Так что нечего тут стеснятся и надо выбирать именно то, что моей душе захочется. Комедию что ли какую-нибудь посмотреть? – задумчиво вопросил себя я и с новой целеустремлённостью посмотрел на афишу. Где опять забуксовал, подспудно почувствовав, что я всё-таки слишком легкомысленно подхожу к выбору спектакля, если
