основном студенты и выпускники родного до боли Универа. Работали в «Юноне» и несколько иностранцев разными путями прибившимися к конторе. Частью американские студенты, которых мы рекрутировали в альма-матер, там они проходили обучение русскому языку, были и приглашенные из США слависты и даже один румын, Стоян Лауренциу. Румын появился у нас после переезда из Румынии, где он женился на русской туристке. Мы его любя называли Тони. У нас он учил русский через английский, который знал хорошо. Учил его мой брат Владимир. Позже я предложил ему преподавать интенсив в «Юноне». Тони был высоким, стройным, вежливым, с красивым иностранным акцентом. Женщины в Тониной группе влюблялись в него поголовно. Он-то чуть и не погиб в лоне русской православной церкви. Но об этом позже.
Американцы тоже были молоды, веселы и с акцентом. Мы устраивали бурные застолья с играми в КВН и прочими пьяными конкурсами. Так, например, одним из конкурсных заданий было связать веревку из одежды участников, кто длиннее. Команды были сформированы по принципу – наши против иностранцев. Массовый стриптиз начался в конторе и вскоре выплеснулся на улицу дедушки Ленина. Кстати, как и положено по статусу имени, улица Ленина находилась в самом центре города. Причем в разные времена имела разные названия. До революции 17 го года она называлась «Соборной», потом Ленина, а немцы во время оккупации Краснодара назвали ее Гитлер-штрассе. Небогатые на фантазию германцы во всех оккупированных городах тупо переименовывали все улицы Ленина в Гитлер-штрассе. После освобождения Краснодара улице вернули имя вождя всех трудящихся. А после развала союза она также осталась Ленинской, только внизу повесили табличку «В Екатеринодаре - Соборная». Так вот, когда веревка уже не вмещалась в офисе, весь интернационал высыпал на улицу. Команды вошли в раж и девушки азартно снимали бюстгальтеры, увеличивая веревку и шансы своей команды. Соседи мужчины аплодировали, соседки бранились, проезжающие автомобили сбились в кучу и дружно сигналили. Американские и русские сиськи на улице Ленина подрывали устои казачества и сильно подчеркивали демократический процесс в Российской Федерации.
Некоторые американцы, работавшие в «Юноне» женились на наших русских девчонках, а некоторые американки выходили за наших ребят замуж. Я помню два ярких примера. Фред и Урод. Фред был американским студентом, проходившим практику в Универе и подрабатывающий у нас. Урод был Аликом, и совсем внешне не уродом. Он никоим боком к Юноне не относился, просто затесался, невесть откуда, в компанию. Откуда-то прилепилась к нему эта кликуха, которая впоследствии себя оправдала. Как назовешь корабль…
Утром, после первой брачной ночи, в гостинице Интурист, когда американская невеста, а ныне жена Алика вышла из душа, она увидела, как Урод, ничтоже сумнящеся, перекладывает доллары из ее бумажника в свой. На вопрос: «Что ты делаешь?», он комфортно ответил: «Дорогая, у нас муж и жена – одна сатана, что мое то твое, что твое то мое». Позже она улетела обратно в штаты, с трудом осознавая себя мужней женой. Урод прилетел следом, остановился в Бостоне у друга Саши, по кличке Тупой (в этом случае кличка вообще не соответствовала, Саня был парнем умным и прилично начитанным). Из дома Тупого Урод пытался шантажировать американского тестя, требуя миллион за развод. Тесть отвечал совсем по русски, что купит топор за 60 долларов и отрубит Уроду голову. Какое-то время они торговались, но деньги у Алика кончились и тесть просто купил ему билет обратно в Россию, а Урод смирно подписал нужные бумаги.
В группе у Фреда училась девочка из станицы Северской, Леля, так себе ничего особенного, но америкашка поплыл. Девочка была станичная, ядреная и прямая как комбайн на жатве. Английский она пришла учить с целью куда-нибудь туда уехать, а тут на те – Фред, живой и готовый. Надо сказать, что Россия, после запахнутого напрочь Советского Союза, была для американцев страной новой, неведомой и романтичной. Они тут реально с ума сходили. Фреда с детства пугали русской атомной бомбой, и он точно знал, что при ядерном взрыве нужно ложиться ногами в сторону эпицентра и закрывать голову руками. Как уберечься от кубанской казачки, кровь с молоком, Фреда не учили. Леля оставалась после занятий, задавала умные вопросы, бурно восхищалась умными ответами и внешностью тщедушного янки. Самооценка Фреда достигла своего максимума, он осознал, что Леля единственная в мире, кто его понимает и послушно лег ногами в сторону указанную избранницей и руками не закрылся. Взрыв состоялся, американец получил смертельную дозу кубанского темперамента и легко сделал новую запись в Актах Гражданского Состояния Северского района.
После этого он исчез. В Универе Фред не появлялся, в общаге тоже. Мы думали, что они оба уже в штатах. Ан нет, через полгода я его встретил на улице Красной, рядом с Домом Книги. Если бы он меня не окликнул, я бы его не узнал. Да и как узнать. После крика: «Айван», рядом нарисовался реальный станичник с рюкзаком цвета хаки за спиной. Одет был Фред во все черное. Кепка, китайский пуховик с капюшоном и черные брюки, в синюю полоску, заправленные в кирзовые сапоги, цвета тоже черного. Только лицо сияло неподдельной радостью. Мы зашли в кафе. Фред сноровисто достал из рюкзака бутылку заткнутую пробкой из газеты, привычно оглянулся по сторонам и разлил под столом два стакана. Движения были точны, ни капли не пролилось, и никто не заметил. Выпили, закусили, разговорились. Если бы наш диалог транслировали ТВ или радио, то половину слов Фреда запикали бы. Речь его искрилась крутым станичным матом, емкими сравнениями и метафорами, что в сочетании с сохранившимся техасским акцентом делало ее живой и задорной.
- Да живу Айван… пик… в рот коня… Дом … пик… строим… уже бы и второй этаж…… подняли. Да строители… пик… тянут… пик, штопанные. Чуть… Лес, цемент, электрику… пик… Да хорошо участковый… пик…его в пень, душа парень, хоть и мусор, кокарду ему в … всех… все… пик, вернули сразу. Мы с ним, через день… Баня у него… пик… аж пар из жопы… . А... жена-то? Баба свое место… пик… знает. Она у меня вот где. Я поначалу то … не вдуплил, да хорошо сосед, кореш мой большой… пик, мозг вправил. Он год как откинулся, ты, говорит, бык театральный, шо творишь… пик… подзаборная. Ты, говорит, Вася… пик… через год… каску оденешь и сам рожать начнешь. Короче нагнал… пик, давления. Ну я неделю… не просыхая, с ним. Громада… пик, человек, как Ленин. Участковый его уважает. Короче, взялся я за Лелю, она у меня теперь… пик, на цырлах, ходит, как Крупская... Тесть начал было…, а я ему… разъяснил шо почем… Он было к участковому, кенту моему душевному. Но тот ему сразу, - Ты бытовуху Федьке не шей, они меня все Федькой называют, только сосед почему-то Васей, ну да… пик, с ним. Федька, казак правильный, а Лельке, скажи, чтоб язык прикусила, не… пик… по станице, помело… Она поначалу, как завела бодягу, давай мол… в Америку уедем. Весь мозг… на …пик, вынесла. Ну я вежливо, душевно, рано, мол, туда-сюда, документы мол, посольство в рот его… пик, … медкомиссия, короче в отмаз иду, бакланю как первоход... она жить, мол, здесь невмоготу. Дура, а там вмоготу, у пахана с мамкой дом в моргадже, ипотеке по нашему. Батя клерком в банке батрачит за гроши, мамка домохозяйка, денег… кот наплакал. А у меня лоун.. пик за учебу весит, с какого… отдавать. Я, Ваня, (он впервые меня так назвал) православие принял. Слушай, - «Отче наш иже еси на небеси…»
И он, без единого пика, нараспев прочел молитву.
- Меня в церкви отец Симеон покрестил, вот смотри.
Он показал золотой православный крестик.
- Я, Ваня, теперь про жизнь много думаю. И много чего понял.
Материться он почти перестал. Первый пьяный кураж прошел, разговор стал задумчивым.
- Я сначала думал, что у вас все неправильно. Я жить по закону… пик, привык. А тут не закон, тут жизнь понимать надо. Жизнь в закон никогда не уместится. Я вот, что понял, Ваня, - жизнь она большая, круглая, как земля, а закон ее режет на границы, квадраты, углы. И об них… пик, режешься, как об нож. Люди здесь другие. Мы втроем теперь бухаем, я, участковый и сосед. Мент, урка и я, пиндос-америкос. Душевно сидим, говорим много. Мент соседу говорит: - Если что я тебя посажу, Фомич. А тот: - Поймаешь – сажай, только я в завязке, пожить хочу… И друг другу подливают и ржут… пик… как кони. Я начал их понимать. Люди… пик… люди… И если, что тот посадит, а этот сядет… и без обид. Вот что важно, без обид, Ваня.
Он замолчал, рассеянно посмотрел в окно, на улицу Красную.
- Ты в православии какое имя принял? – спросил я.
- Твое.
- Как так?
- Иоан, я теперь, Ваня, Иван. Отец Симеон предложил, как раз праздник какой-то Иванов был. Тезки мы теперь. Давай за нас, за Иванов, - он, уже не прячась, разлил по чайным чашкам. Выпили. Самогон был крепким, но уже не запивали. Пошла соколом. Фред, Федя, Иван понюхал хлеб, закурил и как бы вернувшись продолжил.
- Да ведь и без закона нельзя, Ваня, никак нельзя. А закон уже есть. Давно есть. Не убивай, не кради, не ври, ну и насчет баб там строго… пик. Меня вот в школу зовут работать и в сельсовет. Только, говорят, гражданство прими. Ты как думаешь, Иван, принять?
- Не знаю, Фред. Тут дело личное, а как же родители, а вдруг ты обратно захочешь, да мало ли… Что без гражданства никак?
- Да не знаю я. Я вот тоже про гражданство. Я думаю, где родился там и гражданин, так, наверное, правильно. Я ведь Америку тоже люблю, и здесь уже люблю. Почему я выбирать должен?
- Так возьми двойное. Сохрани штатовское и прими Российское.
- Да думал уже. Участковый говорит, - поможем. У него там баба в паспортном столе работает. Все, мол, по закону сделаем. А я как то … пик… думаю, …пик… не то, что то. И сосед говорит, - ты, говорит, одной жопой на двух стульях посидеть хочешь. Или жопу порвешь или стулья сломаешь. Он мужик умный, всякого повидал. А у меня, ведь, дед тоже русский, из Еревана.
Я вгляделся в чернявое лицо Фреда. У американцев все национальности, входившие в состав Советского Союза, были русскими. Не заморачивались они ни историей, ни географией.
- Не знаю, Фред, - сказал я, - не знаю. Сам думай, сам решай.
Фред итак сидел задумчивый и привычно рассеяно смотрел по сторонам в никуда. Господи, подумал я, всего год. Всего год он здесь, полгода в Универе, и полгода в станице Северской. А как перелопатило парня. Вредна Россия для иностранцев. Они здесь или погибают или сильно задумываться начинают. Так сильно, что становятся Иванами, православными, совсем русскими. И тяжко им в душе обновленной. А нам самим не тяжко? И нам тяжко. И живем внадрыв, крутясь меж Законом Божьим и уголовным, и уходим то в запой, то в монастырь, то в буддизм, то в индуизм, и в угаре этом и бьем сильно, и любим крепко, и смерть на миру красна, а с похмелья в одиночку ужасна. И мучаем себя вопросом вечным – зачем я живу? И юродивых любим, а детей бьем. От работы откосим, а на войну пойдем. И живем… пик… живем!
Фред сел на трамвай и поехал на автовокзал. Я пошел догоняться в Юнону. Всучил мне православный америкос два пузыря своей ядреной самогонки, а мне было о чем подумать. И вот утро. Еле
