голову оторвал от кожаного валика. На столе закуски вчерашней немного и одна, только початая Фредовская бутылка. Я был у себя в кабинете, небольшая 15 метров комната, тоже приспособленная под занятия. Буквой Г диван, обитый зеленым кожзаменителем, стены затянуты материей, из которой шьют трусы и простыни. Двойная дверь в соседнюю комнату, что побольше, была открыта и было видно хорошо и саму комнату и прихожую с входной дверью. Я налил стопку, с трудом протолкнул внутрь, закусил котлеткой, (Марковна вчера принесла) и закурил. Дверь вдруг открылась и появилось чудо чудное. Мужичок, небольшого роста, в майке-тельняшке и блестящих сапогах. На голове бескозырка, с надписью «Свирепый». На секундочку – на дворе был декабрь, часов пять утра, в открытую дверь вместе с мужичком, зашел мороз и снег. Он вышел на середину комнаты, руки упер в бедра и встал в третью балетную позицию.
- Пасадобль,- громко объявил он.
И взмахнув руками, громко напевая мелодию, начал выделывать
замысловатые па по просторной первой комнате. Он реально был танцор. Движения очень точные, скоординированные. Не барыня под пьяный баян. С минуту другую он кружился с воображаемой партнершей и внезапно застыл в центре все в той же третьей позиции.
- Самба, - объявил матросик и немедленно стал исполнять.
«Вот оно началось,- подумал я, - вот оно как бывает, не белка, не черти… матросик с пасадоблем». Было, почему-то не страшно. Под самбу я налил еще стопку, чего уж тут, и хряпнул. Самба закончилась, как и пасадобль точно в центре.
- Поклон, уход, - объявил танцор, поклонился и вышел. И дверь закрыл. «Отче наш…», успел подумать я, как дверь снова отворилась. С морозом и снегом вошел Тони. Молча прошел ко мне в комнату, сел, налил и сразу выпил, не чокаясь. Отдышался, закурил, прокашлялся и затарахтел:
- Иван, меня всю ночь сейчас поп убивал. Всю ночь в гараже расстреливал, сволочь…
- Погоди, Тони, ты когда входил кого-нибудь у двери видел?
- Видел, матросик, какой-то выходил… Тут рядом "Дом Юного моряка", оттуда наверное. Может сторож или препод... Да ну его… Иван ты слышал, меня чуть поп не убил.
Мне стало как-то легче. Матросик был настоящим. Двоим он привидеться не мог.
- Ну слава богу, - сказал я, сильно облегченно, - погоди, давай выпьем, потом по порядку.
Выпили, Тони чуть пришел в себя и сбивчиво, но толково поведал.
Тони, как репетитор, был нарасхват. Высокий, стройный, вежливый с акцентом. Недели две назад его наняла женщина средних лет, очень уверенная и форм аппетитных. Оказалось попадья, жена священнослужителя из Красного собора. Занятия назначались вечером, когда у попа была вечерняя служба. Платила хорошо, английским долго не заморачивалась и уже третье занятие они провели в бездонной поповской кровати. Тони честно отрабатывал часы и, получая деньги от попадьи, чувствовал себя немного проституткой. Отказаться, однако, не мог, занятия проплачивались вперед. Просто ждал, когда закончится повинность. Закончилось все внезапно и драматично. Матушка оказалась женщиной с фантазией. Перед приходом Тони она скрытно устанавливала видеокамеру в нужном ракурсе и все занятия записывались. Тони сначала удивлялся, зачем она так часто меняет позы и иногда слишком уж надрывно кричит. Ну, как говорится, у каждого свои тараканы, так что бог с ней. Тем паче, что хороша она была и сладка и без актерских наворотов. Как батюшка кассету нашел неизвестно, но нашел и изучил тщательно. На службу не пошел, выпил водки и сел ждать учителя. Когда вошел вежливый Тони, он коротко сказал:
- Пойдем, - и проследовал в гараж. В гараже была установлена видеодвойка, накрыт небольшой столик с водкой и закуской и висело ружье, по всем законам обязанное выстрелить. Поп вставил кассету, щелкнул пультом и сказал:
- Смотри.
Тони смотрел и вопреки ситуации даже возбудился. Батюшка заметил, снял со стены ружье и приказал:
- К стенке встань.
Тони встал и зачем-то поднял руки.
- Ты нарушил законы и божьи и человечьи, - завыл поп, - грех на душу взял, и я возьму. Сейчас я тебя убивать стану.
Поп был изрядно пьян, ружье ходило из стороны в сторону. Тони настолько был впечатлен видео, что даже страха не испытывал, а все думал, - Зачем она это сделала? Господи, зачем?
Застрелить живого человека, вот так сразу, батюшка не мог и не по причине милосердия, а от отсутствия навыков. Он сам, как мог, оттягивал момент.
- Есть последнее желание? – додумался поп. Видно вспомнил, что бывает, спрашивают. Тони среагировал гениально:
- Есть, выпить хочу.
Поп облегченно вздохнул. Казнь откладывалась.
- Хорошо, иди налей.
Тони подошел к столику налил себе и батюшке. Поднял стопку, но чокаться не потянулся, понимал не стоит.
- За что выпьешь, хряк?
- За здоровье, отец Фаддей, и за прощенье…
- Ишь ты, за здоровье… Не поздно, а? Здоровье твое сейчас кончится, прелюбодей румынский, нехристь, - батюшка опять завелся, - вставай к стенке гнида.
Расстрел тощего румына длился всю ночь. Тони то вставал к стенке, то подходил и наливал. Потом подходить к стене отказался и тупо сидел у столика.
- Я тебя и здесь пристрелю, собака, - обещал поп.
- Да стреляй, сволочь, стреляй, - смелел Тони, - креста на тебе нету.
И вгонял в попа тоску.
Водка кончилась и поп крикнул матушку. Та, ни капли не смущаясь, накрыла стол заново, была с позором изгнана из гаража, и процесс продолжился. Шел уже шестой час расстрела и пятый час утра, когда Фаддей уткнулся бородой в стол и выронил ружье. Тони поднял оружие, открыл стволы, оба были заряжены. «Пойти пристрелить ее, суку, что ли. Довела мужика…»,- лениво подумал он. «А зачем? Жили же как-то раньше, и еще проживут». По старой юноновской привычке прихватил с собой закуси и поплелся на Ленина 17, где в дверях чуть не столкнулся с матросом-пасадоблем.
Как я люблю всех вас «Юноновцы». Непутевые, умные, бесшабашные как сама юность. Уже нет Тони и Юры, еще живы остальные. Раскидала судьба по разным странам, городам. Все живут уже другой жизнью. Кто-то стал серьезней, умней, но в душе все остались те же. Нет ничего умнее юности, глупее взрослости и мудрее старости.
ДАЙ БОГ ВАМ ЛЮБВИ И УДАЧИ, РЕБЯТА!
ПАЗЛЫ-ТРИПТИХ
1. ФОТОГРАФ ИЗ АНАПЫ.
2. ОТЕЦ ВЛАДИМИР.
3. ЧЕРТУШКА.
Фотограф из Анапы.
«Рупь не деньги, рупь – бумажка
Экономить тяжкий грех.
Эх, душа моя – тельняшка,
Сорок полос, семь прорех»
(В.С. Высоцкий)
Часть 1.
Любить деньги – тяжкий труд, не любить – тяжкая неволя. Я знал человека, который деньги любил беззаветно. При всем этом он был неплохом музыкантом, обладал почти идеальным слухом и светло-голубыми глазами, со стальным оттенком, глазами воина, а не торговца. У него была одна особенность, он мог долго, не мигая, смотреть на собеседника. При этом глаза у него становились бездонно-бесцветными, как два пустых ореха. Собеседник терялся, менял тему, а Саша (так звали нашего феномена) продолжал на него смотреть и словно не видеть. Росту он был небольшого, и к тому же рано появилась проплешина. А рубашку он всегда застегивал на верхнюю пуговицу, даже когда играл на клавишах. Вот такой вот персонаж, казалось бы забавный, кабы не глаза.
Саша добывал деньги способами разнообразными и законными, кодекс он чтил. А время, когда мы с ним познакомились, было временем особым, конец восьмидесятых, начало девяностых прошлого столетия. В Советский Союз пришло, и начало прочно устраиваться частное предпринимательство. Оно, конечно, было и раньше, но как бы под запретом, а тут вдруг громко сказали, что можно. Когда в Россию приходит что-то большое, оно не ступает осторожно, боясь натоптать, а шагает широко, по лужам, по ухабам, дороги особо не разбирая. Во-первых, появились стихийные рынки, много и где попало. Словно народ соскучился и сильно захотел торговать. Во-вторых, в городах проросли, как грибы, уличные кафе и их заполнили красивые девки и молодые бизнесмены. Бизнесмены обсуждали вагоны, тонны, рубли и вкусное, непонятное у.е., а девки их внимательно слушали, ни черта не понимали, и строили глазки. Бизнесмена всегда можно было узнать по рукам. В одной руке на пальце вертелся брелок с ключами, а второй он крепко держал радиотелефон, вещь ранее невиданную. Девка шла на брелок, как сазан на макуху. И еще – все девки высокого роста стали моделями, а все крепкие парни бандитами. И они быстро и фотогенично друг друга нашли.
Саша, как мы уже знаем, крепким парнем не получился. Вырос он в трудовой советской семье, а потому деньги начал добывать прямым, доступным действием при помощи фотоаппарата и животных. Когда-то Анапа была самым крупным портом, через который увозили в Турцию и дальше красивых славянских невольниц. Теперь и давно Анапа – город-курорт. Вольные славянские красавицы сами съезжаются со всей России и увозят свои изображения на фоне моря с солнышком в ладошке. Помимо солнышка Саша предлагал обезьяну, удава и медведя. Обезьяну звали Маша, медведя Гоша, а удав был просто Удав, без имени собственного. Как-то не сложилось у рептилии. Машу и Удава Александр приобрел в нагрузку к месту на набережной у прежнего фотографа, который пересел в кафе с брелком, и заговорил о тоннах, вагонах и у.е. У.е., если кто не помнит, обозначало условные единицы иностранной валюты, а проще говоря – доллары, которые вдруг заявились в страну, пнули наглым ковбойским сапогом рубль, лениво лежащий на пляже, и прочно устроились в головах советских граждан. Так вот, Маша и Удав вошли в стоимость места на набережной, а медведя Гошу наш герой прибрел по сходной цене в бродячем цирке с шатром. Известно, что цирк продает зверя, только если он дрессировке не поддается. Гоша был тогда еще медвежонком, маленьким и подвижным. Маша была активна в силу своей обезьяньей породы. Для усмирения активности у Саши были кулак и палка. Если Маша начинала безобразничать Саша просто бил ей в репу кулаком, и она на некоторое время затихала и смирно позировала. Гоша получал по хребту палкой. Все это Саша проделывал беззлобно, не отрываясь от процесса фотографирования. Клиенты иногда возмущались, но деньги платили. Самым удобным атрибутом был Удав. Раз в неделю он заглатывал цыпленка и тупо лежал там, где положат.
За сезон при посредстве зверей, солнышка, кулака и палки Саша намолотил на машину Жигули 01 модели, цвета своих глаз. Зимой он жил в двухкомнатной квартире родителей. Одну комнату занимали сами родители, другую Саша с животными. И опять самым удобным жильцом оказался Удав. Он также получал цыпленка и неделями валялся под шкафом. Машка бесновалось в своей клетке, а Гоша никак не мог заснуть в своей. Обезьяну можно было на время успокоить стиральной машинкой. Когда она переходила пределы приличия, Саша опускал ее в центрифугу на пять минут, и пару часов после процедуры Маша медитативненько сидела в клетке, слегка покачиваясь и собирая в кучу глаза. Гоша в центрифугу не влазил изначально, а
