"МАМА".Мистико-эзотерическая роман.(Исключительно для взрослых).

И, их  тела были  сброшены  с  берегового  высокого  скального  обрыва  в  Тибр.
  И  только  Сивилла  избежала  печальной  участи. Попала  по  приказу Лентула  Вара  в  каменоломни.
  И  вот  теперь  хозяйка  и  рабыня  были  в  очередной  раз  вместе  и наедине.
  Луцилла  обещала  Сивилле  свободу, если  она  будет  вместе  с  ней. И  предаст  Харония  Магму  и  отдаст  ей  Ганика. И  та, пообещав  своей бывшей  хозяйке, сделать  все  как  она  пожелает. И  за  это  получить  свою долгожданную  свободу, до  которой  было  так  недалеко.
  И  Сивилла  терлась  как  черная  кошка  о  колени  своей  госпожи  Луциллы Вар, и  та  гладила  ее  по  голове  своими  голыми  на  обнаженном  девичьем красивом  теле  руками. Сидя  на  ложе  любви. В  комнате  наедине  в  одном из  римских  барделей  на  краю  Рима.
- Все  опять  как  раньше - говорила  Сивилла – Как  раньше, моя  госпожа. 
  Луцилла  молчала  и  только  гладила  по  черным  длинным  растрепанным  и  распущенным  по  плечам  Сивиллы  волосам  руками. Она  молчала  и смотрела  на  нее. И  о  чем-то  думала.
  Они  снова  встретились  в  Риме. Тайно  от  всех. И  даже  от  своего  отца сенатора  Лентула Плабия  Вара и  ланисты  Харония  Диспиция  Магмы. И  снова  проводили  вместе  время. Все  вернулось  на  свои  круги. Как  раньше.
  Когда  между  ними  была  любовь. Между  Луциллой  и  Сивиллой. Хоть  они были  разными  по  возрасту. Но  занимались  любовью, пока  по  доносу Камруна, этого  презренного  Луциллой, но  доверенного  под  защитой самого  ее  отца  старшего  в  их  семействе  Вара, араба, шпиона  Лентул  не накрыл  их  шумную  лесбийскую  компанию  с  голубыми, проституками  и почтенными  гражданами  Рима. В  момент  пьянства  в  таком  же, вот  как этот  борделе. И  в  момент  любовных  развратных  оргий.
  Сивилла  была  склонна  к  однополой  любви  и  приучила  к  этому  Луциллу  Вар. Пока  их  не  разлучили. Вообще  Сивилла  была  и  туда  и туда. И  сделала  такой  и  Луциллу. Но  Ганик. Ганик  захватил  намертво кровожадное  и  жестокое  по  рождению  и  наследству  девичье  сердце Луциллы  Вар. Ее  жестокое  и  кровожадное  сердце  двадцапятилетней сенаторской  сучки. И  эта  ревность  Сивиллы  была  двойственной. Она  тоже  любила  Ганика, но  приезд  Луциллы  в  Олимпию  в  тот  день, все переиначил  и  перенаправил, и  ее  ревность  тогда, скорее  была  ревностью не  к  Ганику, а  к  Луцилле. И  Сивилла  поняла, что  потеряла  обоих. И Ганика  и  Луциллу  Вар. И  решила  предать  всех  и  получить  свою долгожданную  свободу.
  И  это  был  шанс. Именно  ее  шанс. Шанс  Сивиллы. Стать  свободной гражданкой  Рима. И  Луцилла  Вар  могла  ей  помочь  в  этом. Получить соотвествующий  документ, подтверждающий  свободу  рабыни  алжирки. С получением  такой  вот  свободы  у  Сивиллы  открывались  обширные перспективы  даже  в  самом  Риме. Выйти  за  какого-нибудь  горожанина замуж, и  завести  семью. Или  просто  жить  свободной, и  никому  вообще  не  принадлежать. И  только  Луцилла, ее  бывшая  молодая  хозяйка, могла  ей  в  этом  помочь. Сам  же  Ганик  ее  уже  не  занимал  как  прежде. Он давно  тоже  предал  ее  и  ее  Сивиллы  любовь. С  теми  двумя двадцатилетними  рабынями  Алектой  и  Миленой, потаскушками гладиаторской  школы  Олимпии, и  все  это  там  знали. Даже  сам  ланиста Хароний  Магма. Все  там  косились  на  нее, и  за  спиной  хихикали  и отпускали  между  собой  разные  по  ее  душу  шутки. И  Сивилла  бесилась по-тихому  и  ревновала, но ничего  не  могла  сделать, так  как  сама  ходила на  сторону  к  самому  своему  хозяину  Харонию  Магме. В  его  купальню, или  постель  наверху  в  спальне  его  загородной  школы  Олимпии. Ганик  не знал  о  таких, вот  наклонностях  своей  смуглокожей, лет  тридцати любовницы, и  не  знал, о  ее  связи  с  Луциллой  Вар.
- Как  там, Хароний? - вдруг  спросила  Луцилла  Вар  Сивиллу.
- Хароний - переспросила  Сивилла  Луциллу Вар, потом  словно, дрогнув, опомнившись  от  ласк  цепких  пальчиков  Луциллы, произнесла – Ничего  не подозревает. Я  езжу  с  рабами  на  рынок  в  Рим, и  он  так  думает. Так  там у  нас  думают  в  Олимпии  все. И  даже  Ганик.
- Хорошо, если так, Сивилла – произнесла  Луцилла  Вар.
  Сивилла  сейчас  смотрела  на  танец  живота  молодых  не  старше восемнадцати  девятнадцати  лет  голых, извивающихся  голых  телом  и округлыми  голыми  бедрами  девиц  в  соседней  комнате  Римского  борделя, где  играла  струнная  музыка, громко  стучали  барабаны, и  громко  смеялись, целуя  друг  друга, пили  вино  с  фруктами. И  занимались любовью  несколько  женщин  и  мужчин.
  Она  вспомнила, как  плясала  голой  этот  танец  сама  и  Харонию  Магме  и Ганику, со  стороны  наблюдая  за  движением  молодых  девиц  танцовщиц  и проституток  этого  публичного  для  всех  в  Риме  заведения. Где  целыми сутками  не  смолкала  музыка  и  бушевала  одна  горячая  и  разращенная  во всех  всевозможных  видах  и  формах  разврата  любовь.
- Подходят  Мартовские  Иды – произнесла  Луцилла  Вар - И  отец  говорит, что  Тиберий  готовит  игры  на  арене  в  честь  Цезаря  Юлия. И  собирает своих  гладиаторов  по  тюрьмам  Рима. У  него  дикое  желание  отыграться за  тот  проигрышь  перед  твоим  теперешним  хозяином  Сивилла. Он  хочет вернуть  долг.
  Лицо  Луциллы  сделалось  холодным  и  хитрым, и она  произнесла  Сивилле – А  я  хочу, твоего, Сивилла  Ганика
  Она  прищурила  свои  кровожадные  синие  красивые  девичьи  глаза - И  у нас  будет  возможность  решить  свои  проблемы. Ты  получишь  свободу. Я Ганика.
- Да, хозяйка – Сивилла, произнесла  Луцилле  и  поцеловала  губами  голые колени  Луциллы  Вар. И  та  опустила  свою  тоже  растрепанную  волосами русоволосую  голову  на  голову  Сивиллы, согнувшись  обнаженным полностью  девичьим  красивым  телом  к  такому  же  обнаженному смуглому  с  кофейным  отливом  смуглому  телу, более  старшей тридцатилетней  любовнице  алжирке. Целуя  ее, как  бывшая  ее  хозяйка покровительственно  в  затылок.
  Потом  Луцилла  Вар  лицом  нырнула  в  густые  черные, распущенные  по плечам  и  лежащие  на  ее  ногах  волосы  Сивиллы. В  ее  густые  те  черные как  смоль  пряди  вьющихся  волос. Обхватив  своими  девичьими голыми руками  голову  своей  любовницы, бывшей  рабыни  и  служанки.
- Я  так  соскучилась  по  тебе, Сивилла. Иди  ко  мне – прошептала  она  ей  со  своего  любовного  расстеленного  свежими  белыми  тканями  постельного  любовного  ложа  в  любовном  Римском  общественном гадюшнике. Наполненном  лесбиянками  и  голубыми. Прочими проститутками  Вечного  города.
- Иди  ко мне, любимая. Пусть  рабы  подождут – Луцилла  произнесла  Сивилле, и  потянула  за  те  длинные  вьющиеся  черными  змеями  голову  к  себе  Сивиллу, уткнув  ее  лицом  в  свою  девичью  полную  голую  с торчащими  возбужденными  сосками  трепетную  молодую  грудь, и  легла вместе  с  ней  на  ложе  любви.
  Сивилла  легла, прямо  на  нее. И  начала  целовать  сверху  вниз  и  обратно нагое  полностью  тело  своей  госпожи  любовницы. Целуя  особенно тщательно  ее  грудь. Оттягивая  и  закусывая  ртом  и  зубами  каждый торчащий  на т ой  девичьей  молодой  груди  возбужденный  Луциллы  Вар  сосок.
  Сивилла  приподняла  голову, оторвавшись  от  поцелуев, и  посмотрела  в полузакаченные  от  удовольствия  глаза  Луциллы. И, вдыхая  носом  ее жаркое  любовное  дыхание, сказала – Они  все  еще  на  рынке. Под присмотром  старшей  старухи  Инии. Они  не  знают, что  я  здесь  с  тобой, госпожа  моя – произнесла  глубоко, тоже  дыша  в  лицо  Луциллы  Вар Сивилла.
- Мои  рабы, тоже  не  знают  где  я - ответила  Луцилла – Я  их  отправила временно  погулять  по  городу. И  они  счастливы  как  безумные. И  сейчас не  думают  не  о  чем  как  о  свободе, временной  от  меня  и  моего жестокого  отца. Да, мне  и  наплевать  на  них. Лишь  бы  Ганик  был  мой. И скорей  бы.
- Ты  получишь, его  любимая  моя - произнесла, сопя  носом, и  вдыхая аромат  девичьего  горячего  от  любви, дрожащего  возбужденного  тела Сивилла.
- Вот  и  отлично - ответила  ей  ее  вернувшаяся  к  ней  отлученная  от  нее своим  отцом  сенатором  любовница. Совсем  закатив  вверх  от  удовольствия  синие  свои  глаза, и  закрыв  веки, распластавшись  навзничь на  любовной  постели.
  Через  стон  и  раскинув  по  постели  и  простыням  из  белой  расстеленной по  любовному  ложу  ткани  свои  стройные, красивые  двадцатипятилетней сенаторской  девицы  ноги. Широко  в  стороны  по  постели. Подставляя свое, раскрыв  под  волосатым  рыжим  лобком  девичье  половыми  губами влагалище, своей  тридцатилетней  алжирке  подруге.
- Моя, госпожа – страстно  дыша, произнесла  Сивилла, сползая  полными алжирки  любовницы  губами  с  груди  своей  бывшей  молодой  хозяйки  по ее  голому  содрогающемуся  в  страстной  любовной  оргии  изящному животу, все  ниже  и  ниже. Обжигая  низ  живота  Луциллы  Вар  своим жарким  любовным  дыханием, и  страстно  целуя  ее.
- Забудь  про  все – сквозь  такой  же  страстный  неуправляемый  уже громкий  и  дикий  стон, произнесла  Луцилла  Вар – И  делай  со  мной  то, что  делала  раньше.
- Да, моя  госпожа - произнесла, вылизывая  своим  языком  половые  губы девичьего  влагалища  своей  бывшей  госпожи, рабыня  тридцатилетняя Сивилла, и  теперь  от  ее  любовного  безумства  к  любовнику  своему Ритарию  Ганику  уже  не  осталось  и  следа.


                                                                                                                   Часть VI. На службе у Рима.


  Оборона  римского  укрепления  опомнилась  от  внезапного  нападения варваров. Форт  восстанавливался  целые  сутки, без  какого-либо  отдыха, руками  самих  солдат. И  довольно  быстро  в  усиленном  режиме.
  Восстановление  шло  силами  оставшихся  в  живых  после  кровавой кошмарной  бойни  римских  легионеров  с  руссами  и  гуннами  на восточных  территориях. И  лучшая  защита  в  этих  землях  был  именно бревенчатый  из  высокого  остроконечного  частокола  форт. С охранением по  его  высоким  стенам.
  Форт  восстанавливался. Своими  собственными  руками. Как  всегда. Руками  простых  солдат. Руками  выживших  гастатов  и  триариев. Уже ставились  выбитые  тараном  ворота, и  укреплялась  бревенчатая  стена римской  военной  цитадели, потавленной  на  широком  холме. Из  близ лежащего  в  буреломах  лиственного  леса  выкатывались  с  обрубленными ветвями  бревна  и  устанавливались  в  один  ряд  в  высокий  остроконечный  частокол. На  высоких  остроконечных  пиках  торчали  вокруг  над  частоколом  из  бревен  отрубленные  бородатые  и  косматые  головы  убитых  в  недавнем  бою  варваров, для  устрашения  врагов, пришедших  снова  под стены  военного  римского  укрепления.
  Мисма  Магоний  уже  в  должности  центуриона  легиона  ветеранов  стоял  в  охранении  за  самими  воротами  укрепления  и