кухни, бассейнов и сенаторских терм самой виллы.
Он нашел этих Варов, о которых говорил Миллемид. Он нашел их имение. Огромное имение на отдельном ответвлении от Апиевой дороги.
Далеко, дальше даже чем школа Олимпия. На берегу самого Тибра. На скальном береговом нависающем над рекой бастионе. Тыльная часть имения нависала над громадным, заостренным черными скалами обрыве. Там была даже площадка. Видимо для расправы и казней рабов и слуг, ставших ненужными этому дому и его хозяину. Это было крайне неприятное место. И, Зильземир это про себя отметил, чувствуя всю плохую энергетику этого дома, и не мог понять пока, почему именно ему нужно было быть здесь. И почему его сын Ганик должен быть здесь.
Почему именно здесь? Почему выбрано это место? Но всему свое время и вскоре он поймет почему.
Он знал, что сына пока здесь нет. Но Миллемид обещал его сюда привести. Привести очень скоро. А пока Зильземир решил заняться тем, что обещал самой Сильвии. Он пообещал сам себе помочь Сильвии. Помочь в любви и счастье. Как дань оплаты долга за ее сына Ганика. Он проник в дом Варов, незримой легкой тенью, просочившись сквозь каменную кладку огромного двухэтажного дома Лентула Плабия Вара, и скрылся в подвалах этого загородной огромной сенаторской виллы.
Зильземир замер среди каменных стен. Зависнув в черной подвальной сырой и холодной пустоте воздуха между землей и потолком каменной виллы. Здесь же в стене дома. Среди камней покрытых затхлой плесенью, но не мешающей ему как ангелу Небес своей сыростью и запахами.
Зильземир просто не чувствовал этого, перебивая его своим ангела запахом цветов, который могли ощутить даже смертные. Будучи невидимым для человеческих глаз, он впал в сонное оцепенение, на время. Он включил свою Небесного ангела силу, и разум неземного всесильного существа. Отделил тот разум. И устремил его на поиски любимого Сильвии. Он знал все со слов Сильвии, и знал где искать Мисму Магония. Он проник в разум Сильвии при их недолгом дружественном полюбовном как между двумя хорошими подружками разговоре. И теперь знал все о приемной матери его Ганика. Он считал своим долгом помочь ей. Помочь всем, чем только мог, как ангел Неба. Он хотел поделиться с земной его подругой своим Небесным счастьем. Это была, конечно, любовь.
Любовь, которой он обладал сам и решил оставить навечно эту частицу у нее дома. Защитив от всех невзгод, оградив своим присутствием и своей силой как незримой защитной стеной саму Сильвию и ее родных от всего, что могло с ними случиться.
Он обшарил все уголки италийского полуострова и за его пределами. За считанные секунды переработав всю информацию в поиске любимого Сильвии. И нашел его. Нашел, установив доступный только ангелам контакт по памяти своей земной подруги между Сильвией и Мисмой Магонием. По всему, запахам, приметам и энергии, исходящей от влюбленной женщины и влюбленного в нее мужчины.
А Миллемид, разделившись надвое, и оставив часть самого себя, в том подвале рядом с женщинами рабынями виллы Олимпия, и сидящим у больного ложа Ганика, второй половиной своего двойника тела уже летел в сам Рим.
Он несся, сметая всю пыль с Апиевой дороги своим астральным ветром своего невидимого второго отторгнутого разделенного надвое тела. И взмахами своих оперенных астральным светом огромных ангела крыльев. Летел над самой каменной длинной и широкой дорогой, опрокидывая повозки с лошадями набок вместе с едущими на них возницами крестьянами из близ лежащих деревень Селенфии и Лацерны. Разбрасывая весь их крестьянский скарб по всей Апиевой дороге. Пугая до смерти. И бросая с тех повозок в пыль самой дороги на ее обочину.
Он летел мимо распятий. Старых, и высохших на ветрах, и на ярком жарком палящем солнце. Вытесанных и сколоченных грубо из дерева. И выстроенных вдоль этой дороги до самого почти Рима.
Здесь когда-то состоялась казнь и были распяты преступники Рима, посмевшие поднять против него бунт. И организовать целую войну, подымая за собой италийские города. Гладиаторы давно уже канувшего в лету Спартака. Посмевшие бросить вызов целой римской империи. И до сих пор еще эти высохшие и ушедшие нижней частью в выжженную землю рассохшиеся от жары кресты торчали вдоль Апиевой дороги как память о тех кровавых жутких событиях. Они утопали под палящим солнцем в высохшую землю. И покрытые вечно этой дорожной пылью, кресты распятия, напоминали едущим по Апиевой дороге о силе Рима. И его кровожадности и жестокости.
Ангел несся, торопясь к исходу третьего поединка, который должен был вот, вот состояться. И закончиться, так как его решил закончить сам Лентул Плабий Вар. Который уже был близок к своему дому. И тоже ехал с другого края дороги от самого ликующего от льющейся песок арены крови Рима. И свернул перед несущимся в вихре дорожной пыли Миллемидом на свою отдельную каменную дорогу возле Тибра. Он просто с нетерпением ждал своего звездного часа мести и наживы. Он уже вкушал заранее всю радость своего собственного восхищения. И сейчас только спешил домой, чтобы подготовить свою поездку в дом Харония Диспиция Магмы. Там его ждала его дочь Луцилла Вар. И тоже жаждала получения своего, что он ей обещал как отец. Чтобы хоть как-то усмирить свою взбалмашную и почти чокнутую от одиночества распущенную и развратную неуправляемую дочь.
Лентул просто жаждал своего часа. Жаждал мести за свое оскорбление Тиберием перед, каким-то ланистой, которого он не так давно грубо отшил еще при своем сыне Луции Плабии Варе. Лишив возможности купить у него рабов в его каменоломнях. Но этого было мало. Проигрышь и потеря денег не давали Лентулу Вару покоя.
Он все подготовил. И все спланировал к исходу третьего гладиаторского поединка. К самому концу игр. Все снова и как тогда, когда ему не повезло. И он проигрался из-за этого здоровенного и сильного Ритария. И в которго до дури влюбилась его родная дочь.
Он все подготовил и организовал. И еще подставил этого дурачка сенатора Цестия Панкриция Касиуса. Тупого ублюдка, которого он также презирал и ненавидел, как и всех в сенате вплоть до самого Тиберия, хоть, он ему и был отдаленным родственником. И это только усиливало его неприязнь по родственным связям рода Юлиев.
Он спешил домой на свою загородную виллу с отрядом конной полиции и другом и начальником ее Марком Квинтом Цимбериусом. А на арене Рима в это время должны были скрестить свои мечи, трезубцы и копья все три школы, Олимпия, Капуи и Помпеи.
***
Император Цезарь Тиберий I, наконец, прейдя в себя от размышлений, встал со своего золотого большого трона под черным, защищающим от солнца навесом в своем особом выступающем на поле амфитеатра смотровом ложе, украшенного орлами на колоннах и щитами с гербами, флагами и знаками родового отличия имперской знати рода Юлиев. И поднял руки.
Внезапно замолчал весь амфитеатр, ожидая всего, чего угодно от своего коварного и не любимого тирана императора. Особенно после гибели трибуна Германика Клавдиана, любимца Рима и многих в самом сенате и среди плебса Рима. Которого они не любили, но терпели, так как он был императором Рима. Назначенным по наследству самим Октавианом Августом на престол Римской империи.
До этого, он не проявлял ни какого интереса к боям. И за него все решал сам эдитор. Опасливо озираясь, он продолжал сам игры. И отдавал команды. Теперь эдитор смотрел на Цезаря Тиберия и ждал разрешения на очередной бой. Даже весталки повернули свои головы в его сторону. И мать его Ливия, привстала со своего кресла и подошла к своему царственному сыну.
Здесь же стоял, и начальник личной охраны претор Тиберия Луций Элий Сеян, руководящий Преторианской гвардией в Риме и охраняющей самого Цезаря Тиберия и его дворец от всех неугодных и возможных попыток бунта горожан и подчиненных. А также от вероятных теперь покушений на Тиберия.
Эта охрана, сформированная еще при Октавиане Августе, теперь служила Тиберию, как новому императору Рима.
Тиберий его больше всех опасался, ибо Сеян был самой зловещей фигурой в Риме. Дерзкой и коварной. Возможно куда более коварной, чем сам Тиберий. В черной Претора короткорукавой золотом расшитой тунике и доспехах. В черных до колен как все его преторианцы Калигах. Именно Сеян, приложил руку к уничтожению жены Гая Германика. И даже Тиберий до конца не знал, как с Агрипиной старшей обращались на том гибельном острове Пандантерии, где ее ослепили на один глаз. И еще с ней творили все, что только пожелают. И особенно то, что было уготовано, было ее и Гая Германика детям. Именно Сеян, приложит свою руку и к убийству сына самого Тиберия Друза младшего. И это все этот Сеян. Начальник охраны царственного трона Тиберия. Жаждущего власти и достигшего ее в лице начальника Преторианской гвардии Рима.
Тиберий произнес пламенную речь, выйдя к краю трибуны, восхваляя народ и силу Рима. Как, в сущности, и должно было быть. И одичавшая от крови разгоряченная предыдущими схватками толпа на трибунах должна была услышать то, что должна была от него услышать как от своего правителя. Цезаря Рима поддержали аплодисментами Весталки. И потом амфитиатр разом, словно весь взорвался бурей голосов со всех сторон, прославляющих самого Тиберия, желая долгих ему лет жизни и правления. И Тиберий дал начало новой схватки, позволив Эдитору продолжить. И Эдитор снова вызвал на обновленную и посыпанную свежим желтым песком арену новых бойцов с разных школ и с разных сторон самой арены амфитеатра.
На арене почти посередине амфитеатра стоял Ферокл и его и Ганика молодые ученики Секуторы, как и Ферокл бактриец Клеастрит Рувий, Мурмелон, каким был ветеран школы Олимпия Мисма Магоний франк Рудион Мекта, фракиец, земляк Ферокла Палезий Пула в качестве
