столов. На нем стояла подставка с табличкой:"Геофизический факультет". Молодая женщина с устало-приветливым лицом продавщицы универмага подняла голову:
-- Давайте документы, девушка. Что здесь раздумывать? Лучше нашего факультета ничего вам на свете не найти. И не пытайтесь...
Любаша достала документы и...через несколько часов оказалась в небольшой комнате 5-го корпуса студенческого общежития "Доргомиловского студгородка", предназначенного для студентов и абитуриентов МГРИ. Кроме нее в комнате были еще две девушки-абитуриентки, поступающие тоже в геологоразведочный институт.
Так распорядилась судьба, так повернула жизнь Любаши. И кто знает, от чего или от кого это все зависит. Пути господни слишком уж неисповедимы. Еще вчера - сияющие от счастья глаза, суматошная беготня по магазинам, бесконечные примерки подвенечных платьев в ателье, родное до невозможности, озадаченно растерянное лицо ее жениха, ее Николая, ее надежды, ее радости, ее кумира и Бога. А затем – распахнутая дверь дома ее будущего свекра и кровать с лежащим на ней раздетым до нага Николаем, ее женихом, а рядом с ним, тоже раздетая, Тамара, ее лучшая подруга, и эти их сладостные, истекающие нескрываемым блаженством их стоны и крики, разом заполнившие все пространство вокруг. И чернота в глазах, и пустота в душе, и огромная, нестерпимо острая боль там, где раньше было сердце. И лица вокруг, встревоженные, взволнованно-озабоченные, сострадательные, раньше - родные, а теперь - ненавистные, чужие...
А потом было собеседование. Небольшая светлая комната с длинным столом под красной скатертью, за которым сидела Комиссия: двое мужчин и двое женщин со строго-деловыми лицами работников образования. Внимательные, любопытствующие глаза, сна-чала сухо-равнодушные, а потом - благожелательные. И множество вопросов по всем предметам школьного курса: и простых, и сложных, и устных, и письменных, и хитро каверзных, с подвохами, и прямолинейно-железобетонных. И неизвестно откуда, из каких глубин ее сознания вдруг выплывающие ответы на эти вопросы. Ответы, от которых светлели лица членов комиссии, теплели их голоса и становились благожелательными лица.
Сколько она так просидела перед Комиссией, она не помнила. Помнила только одно, что ей не было страшно, что она совсем не волновалась, а, если уж быть откровенной, то ей было абсолютно все равно. Затем вопросы закончились, члены Комиссии переглянулись, наклонились друг к другу, что-то проговорили тихими голосами. Председатель Комиссии, седоватый мужчина лет пятидесяти, в светлом костюме и ослепительно белой нейлоновой рубашке, только что появившихся в Москве, с длинным, в косую полоску галстуком, встал, прокашлялся и проговорил хриплым голосом заядлого курильщика:
-- Ну, что ж, девушка...Могу Вас поздравить. Собеседование Вы прошли блестяще. На все наши вопросы Вы ответили правильно. Поздравляю Вас с поступлением в наш институт. Вы будете зачислены на 1-ый курс Геофизического факультета Московского геологоразведочного института имени Серго Орджоникидзе. Еще раз позвольте Вас поздравить. Очень рад за Вас.
Он протянул руку Любаше. Она встал, протянула ему свою. Он наклонился и поцеловал Любашину руку. Любаша смутилась, покраснела и тихо пробормотала:
-- Спасибо...
Вечером в маленькой комнате студенческого общежития, что на "Доргомиловке", "шел гудеж". Праздновали поступление Любаши и еще одной девушки из их комнаты, тоже золотой медалистки, в институт. Сидели на кроватях, пододвинутых к столу. Три девушки и каких-то два парня из соседней комнаты, тоже абитуриенты. А на столе - две бутылки "Столичной", бутылка "Портвейна", несколько бутылок"Жигулевского" и море закуски, приготовленной девчатами, начиная от большой сковородки жареной на подсолнечном масле картошки, с разделанной атлантической селедкой в белых кольцах лука, скольких видов колбас, порезанных в гастрономе на "Кутузовке" на тонюсенькие, до просвечивания кусочки, и кончая салата, сделанного из вареных яиц, болгарских помидоров, румынских огурцов и узбекского фиолетового лука, порезанных в большой эмалирован-ной тарелке и обильно политых жидковатой украинской сметаной. Вот, пожалуй, и все, что могла тогда предоставить в распоряжении общежитейских студентов столица "Вели-кой Родины Советов" Москва. Да и то при условии, что студенты раскошелятся и ухнут в загул, абсолютно не задумываясь над тем, что будет завтра. По широко известному у нас принципу - "гуляй рванина от рубля и выше" или по такому же, но известному гораздо меньше - "гуляй рванина - мать-старуха пенсию получила". Что ж, все верно, все верно! Если появились деньги – от них надо поскорее избавиться; их надо поскорее спустить.
И они гудели! И они гуляли! И было здесь все, что в таких случаях бывает, когда кипит в жилах подогретая вином и водкой кровь, а тебе всего лишь восемнадцать или двадцать лет и ты далеко от дома, и нет над тобой опротивевших до "очертенения" родительских глаз. И пили, и ели, и пели, и танцевали, и снова пили, а ели уже меньше, и снова пели, и снова танцевали, а потом уж только пили и горланили, как можно громче, насколько позволяли их молодые, не совсем еще окрепшие глотки, студенческие и ново-модные "туристически-геологические" песни, наполненные пылью дальних дорог, запахами бесконечной тайги и свежего ветра, дымами костров, звеняще высокой тоской и грустно-нежной печалью.
Народу в комнате все прибывало и прибывало, становилось все больше и больше.
Люди приходили и уходили, выпивка добавлялась и добавлялась, и, наконец, веселье перекинулось в вестибюль общежития. Кто-то принес магнитофон и – грянули танцы. Угомонилась общага только поздно ночью.
Любаша была в самом эпицентре этого всеобщего веселья, этого умопомрачительного водоворота безумствующих страстей и неконтролируемых эмоций. Она ловила на себе жадные, липкие взгляды разгоряченных стаканами парней, ощущала при танцах обжигающие прикосновения их нетерпеливых рук и - ей было хорошо!. Она чувствовала себя Женщиной! Женщиной в полном смысле этого слова. Ведь она была нужной всем им, находящимся здесь, она была желанной, она была необходимой. И это ощущение собственной значимости, собственной всесильности – опьяняло ее больше, чем выпитое вино.
Ведь стоило ей сейчас только шевельнуть пальцем, только поманить хоть чуточку любого из них, как они побегут за ней куда угодно, хоть на край света, побегут скопом, толпой, стадом, толкая и отталкивая друг друга, сопя, пыхтя, пуская слюни и сопли, крича, визжа и рыча от возбуждения. Они все разом, на ее глазах теряли человеческий вид, человеческое достоинство и превращались в обыкновенных животных, обуреваемых только низменными, только физиологическими страстями, желаниями и инстинктами. И хозяйкой, дирижером их превращений на этом своеобразном балу Сатаны, была она, обыкновенная до того девчонка, девушка из небольшого подмосковного городка под странным названием "Павловский Посад", Люба, Любаша, над которой совсем недавно так жестоко подсмеялся самый близкий до того и самый родной до недавнего времени человек.
А потом произошло то , что и должно было произойти, когда девушка чересчур уж увлекается и забывает про самые элементарные, но самые, как оказывается, важные для женщины жизненные правила. Особенно молодой и еще совсем неопытной. Около нее стал постоянно вертеться высокий, чернявый парень с нагловатым прищуром холодных глаз и масляной улыбкой на тонких, влажно блестевших, всегда полуоткрытых губах. Он не отходил от Любаши ни на шаг, в танцах старался поплотней прижаться к ее телу и все что-то шептал и шептал ей на ухо, постоянно похохатывая хрипловатым голосом. Он все тянул ее и тянул куда-то, она слабо сопротивлялась, вяло, больше по инерции или по привычке, чем на самом деле, потому что все эти его грубые прикосновения и этот его жесткий натиск, были, в общем-то, ей скорее приятны, чем противны, и она, не слишком того сознавая, все-таки, где-то в тайниках своей души хотела большего. То ли назло самой себе, то ли назло кому-то.
И он поймал этот миг, и вот они уже оказываются в пустой, полутемной комнате. Он повалил ее на кровать, резким движением задрал подол платья, одним мощным рывком сорвал трусики и, тяжело дыша навалился на ее несопротивляющееся тело. Брал он ее грубо, жестко, суетливо и почему-то торопливо, как будто спешил закончить не слишком приятную для себя работу. И ничего, кроме боли и унижения она не испытала. Но боль была не сильной, а ей было уже абсолютно все равно. Не успел он закончить свое дело, как в комнате появился второй парень. Вместе они перевернули Любашу на живот, кто-то из них раздвинул ей ягодицы и все ее тело пронзила резкая, колющая боль. Она закричала.
--Молчи-и, с-су-ука..! - прохрипел задыхающийся мужской голос, - Убью-ю-ю!
Она получила сильный удар по голове и замолчала. А потом они оба исчезли, а Любаша долго, долго плакала, уткнувшись лицом в подушку. На душе было грязно, мерзко и очень, очень обидно. Жизнь опять влепила ей пощечину. За что?! За что?!
Седьмой корпус Доргомиловского "студгородка" города Москвы являлся специиальным общежитием, рассчитанным для аспирантов и иностранных студентов. Он так и назывался среди студентов - "спецуха". Но так как иностранцы в стране Советов всегда считались людьми особого статуса, то им, по положению, было не разрешено жить одним, то есть свободно, без надлежащего политического и административного надзора со стороны соответствующих государственных органов. Поэтому иностранных студентов селили обычно вместе с лучшими представителями советского студенчества по элементарному арифметическому принципу: один иностранец и один советский на одну студенческую комнату общежития. Причем, кандидатуры советских студентов подбирал комитет комсомола института и утверждался аж самим парткомом. А потом уже с каждым отдельно отобранным кандидатом проводили серьезнейшую беседу органы Госбезопасности страны.
Учитывая то обстоятельство, что Любаша закончила школу с золотой медалью и целых два года была комсоргом школы, ее и поселили в одной из комнат седьмого "спецкорпуса" этого самого "студгородка". Соседкой ее оказалась красивая кубинская девушка мулатка, студентка химико-технологического института. Звали ее Зара. Она была строй-ной, удивительно гибкой, с громадными, в пол-лица, черными-пречерными глазами, с роскошными черно-волнистыми волосами и поразительно нежной, цвета кофе с молоком кожей. У нее был парень, Том, тоже негр кубинец, громадный, широкоплечий, мускулистый, с рельефно вырисовывающимися мышцами под гладкой, какого-то гуталинового цвета кожей. И кличку он имел - "Гуталин".
Любаша раньше никогда не имела дел с неграми и многое в их поведении, манерах, привычках, обычаях было для нее не просто новым или необычным, но очень часто - диким и шокирующим. Они могли спокойно целоваться, обниматься в ее присутствии, интимно ласкать друг друга и даже заниматься сексом. Зара была истинной кубинкой. Без секса
