и сам всё больше склонялся к скепсису по отношению к болезненному чувству, нередко служащему всего лишь ширмой в отношениях пар. Любовь, конечно, существует, куда от неё денешься, но ему, индивидуалисту, нравилась не сама любовь, а то, как он выглядит в ней со стороны, как носит розы, словно наблюдая сам за собой. И в отношениях с Машей ему фартило как она, красавица, цельная, загадочная личность, старше и опытнее его, видится рядом, когда он появился, тоже необычный с необычным чувством, и необычно и занимательно наблюдать со стороны, что у них получится. Пока – ничего. Нет, его влекла не сама любовь, а он в ней.
- Вот ведь как, - канючил прохиндей в псевдокапитанском картузе, - вся жизнь у нас с присадками: если любовь, то с подозрениями, ссорами и изменами, ненависть – обязательно с подлой жалостью, дружба – и та с оглядкой. Разве не так? – требовал безоговорочной поддержки спутника.
- Так, - соглашался тот, всё меньше слыша шофёра и всё больше отдаваясь своим нелёгким мыслям со всё более растущими вопросами: куда, зачем, как там?
Мурча послушал, послушал их, поелозил на уплывающем из-под зада на поворотах сиденье и, сообразив, где лучше и спокойнее, вспрыгнул на спинку, а оттуда – за полог на лежанку водителя.
- Блох напускает, - возмутился хозяин машины.
- Исключено, - заверил хозяин кота, - проверено – блох нет, не заводим.
- Слушай, что за житуха у нас такая? – продолжал изнывать здоровый мужик, которому бы радоваться да радоваться жизни, особенно потому, что одинок, и нет ни о ком заботы. – Вот я вожу пшеницу, рожь, и не я один. Из Новороссийска её отправляют куда попало: в Сирию, в Турцию, в Египет, в Ирак, вроде бы завал её, урожаи растут с каждым годом, а цены на хлеб всё равно растут. Как это понимать?
Виктор усмехнулся.
- Спроси об этом у Путина, он тебе целую лекцию прочтёт так, что отупеешь, ничего не поняв.
- И с бензином, соляркой – то же самое, - возмущался водитель. – Нефть добываем – на всех хватает, только не нам на бензин. Цены на нефть падают, а на бензин растут. Объясни!
Виктор, отказываясь, покачал отрицательно головой.
- У меня не получится так, как у наших правителей, - и посоветовал: - А ты бросай это дело, - кивнул на руль и щиток, - и иди туда, где понятно.
- А где? – Этого Виктор тоже не знал и вообще перестал прислушиваться к бормотанию оглуплённого водилы, успевшего ещё пожаловаться на нечестный «Платон» и, конечно, на дороги.
Дорога от Краснодара до Новороссийска недолгая – не успели и разговориться как следует, как скоро появились предместья Южного портового города. Поехали по узким улочкам, запруженным легковушками, в объезд центра к самому большому в России зерновому терминалу, но автостоповцы при виде первой же таксостоянки вылезли, заплатив шофёру и поблагодарив за удачную поездку. Вылезли и потопали к такси двумя ногами, поскольку остальные четыре удобно и привычно разместились для надёжности в сумке. Доехали, петляя по тесным улочкам, то и дело встревая в пробки, до автовокзала, а там повезло, очевидно, судьба-то знала ответ на вопрос «куда?». Правда, местечко в маршрутке досталось из числа задних, но это и к лучшему – меньше любопытных, осуждающих или ласкающих взглядов. Плюхнувшаяся рядом потная тётка всё отжималась к проходу, с опаской поглядывая на торчащую из сумки усатую морду то ли здоровенного не в меру кота, то ли какого мутанта из появившихся на юге на потребу приезжей северной массе. Пришлось Виктору развернуться боком, поставив сумку на сиденье у самого окна и отгородив питомца от пугливой тётки спиной. Неудобно, конечно, но чего не вытерпишь ради настоящей дружбы. Хотя и стремительно, по южному, вечерело, но было ещё достаточно тепло и даже душновато в железной коробке на колёсах. Падающее за дальние горы солнце растрачивало последние жаркие лучи, отсвечивая весёлыми зайчиками от лысины шофёра, коричневой и словно полированной паркетным лаком. Когда покатили, Виктор рассегнул сумку, дав телу Мурчи подышать, и прижимал к себе, когда маршрутку мотало на многочисленных резких поворотах. Что там за окном, и где оно та, море, так и не увидел толком, да и не больно-то хотелось. Хотелось только, чтобы дорога скорее кончилась, и можно будет вылезти, распрямиться и вздохнуть полной грудью после железной парилки, тряски и болтания.
Как-то незаметно и очень быстро стемнело на суше и высветилось над далёким морем, засверкали очень низко подвешенные и опасно дёргающиеся звёзды. В Геленджик приехали словно вяленые. Маршрутку встречала толпа рьяных женщин, вперебой предлагающих семизвёздные отели в сараях и временных постройках из хлама. Но никто не хотел брать на постой необычного парня с необычным котом. И всё же нашлась добрая душа и, смилостивившись, согласилась принять отверженных, но только до конца недели, поскольку позже приедут к ней постоянные ежегодные отдыхающие. А паре только того и надо было. Ударили по рукам, сговорились об умеренной оплате, обговорили меры всякой безопасности и поплелись, задыхаясь, вверх по склону туда, где, тесно прижавшись друг к другу, лепились местные фавелы.
Отель оказался приземистым сараем, обшитым снаружи белым, но побуревшим под солнцем, сайдингом, а внутри кое-как оштукатуренным и выбеленным. Когда-то, вероятно, он служил по назначению – для отёла, а теперь вот, в силу перестроечных обстоятельств, превратился в отель для приезжих тёлок. Внутри имелась кое-какая мебель, но Виктор увидел только вполне приличную кровать, прикрытую стареньким лоскутным покрывалом, и, не слушая хозяйки, упал на лежбище и мгновенно погрузился в настоящий глубокий целительный сон, а не в тот, что только мутил мозги в дороге.
И разбудила хозяйка, как будто и не уходила. Включила свет, часы показывали всего десятый – детское время для современной молодёжи. Принесла потрёпанную общую тетрадь, потребовала паспорт.
- Впишу тебя для порядка, завтра передам участковому, пусть проверит, не в розыске ли ты, не террорист какой, а то и – злостный алиментщик.
Он отдал ей ксиву, встал, отряхнулся, расправил кое-как перья, огляделся, приноравливаясь к конуре. Кровать-полуторка, пружинистая, что надо, стол, прикрытый клеёнкой, разрисованной большими яркими фруктами, пластиковые синие кресла, небольшой шкаф-тумба в углу, а рядом – раритетный холодильник «Морозко». Над тумбой на стенной полочке – кое-какая посуда. Нормально: существовать можно. Мурчи не видно, наверное, ознакомившись с новым жильём, ушёл осваиваться с окрестностями.
- Так, - многозначительно произнесла самоадминистраторша, вздев на нос круглые очки и отставив паспорт подальше. – Виктор, значит, Иванович? – поглядела вопросительно на постояльца. – Для меня сгодишься и просто Виктором. А я, - взглянула на него поверх очков, - Зинаида Петровна, - выдержала паузу и добавила предупреждающе: - Замужняя, - подождала, чтобы осознал, и ещё: - Муж в плаванье, - и предупредила о запретах: - Баб не води, пьяным не приходи, после двенадцати – тоже, не шуми. Если нужен кипяток, кипяти во дворе.
Двор представлял собой небольшую площадку, огороженную железной сеткой, обросшей виноградными лианами, и перекрытую профильным железом. Имелся массивный деревянный стол, две деревянных лавки и старенькое умятое кресло. Тесновато, конечно, но уютно, тем более что люксовый номер был предназначен не для дневного прозябания, а для ночёвки. Днём – дуйте на море. В общем, Виктор был доволен, а у Мурчи не спросишь – исчез чёрный, растворился в чёрной ночи.
- Мне бы как-то попасть в магазин, - попросил помощи постоялец, - или в какую-нибудь позднюю обжорку?
Хозяйка объяснила: оба ближних заведения оказались внизу, ближе к побережью, где было и светло, и народу густо. Самому-то есть не хотелось, разве что свеженького чайку покрепче или растворимого кофейку погуще, но вот Мурча? В вонючую шашлычную, что попалась первой, не пошёл – слишком шумно и неблагозвучно музыкально, а хорошая еда, как известно даже гурманам-дилетантам, требует тишины и вдумчивости. В угловом магазинчике под скромным названием «Есть всё!» приобрёл пачку печенья, сахар, растворимый кофе, заварку в пакетиках и даже, оправдывая название забегаловки, чашку и пару мисочек для Мурчи, и для кота же – мягкий мясной кошачий корм, полукопчёную колбасу, естественно, сметану и бутыль воды. Со жратвой здесь, скорее всего, будет трудновато, придётся обходиться всухомятку и на ходу. Надо было, подумалось, прихватить с собой вместе с котом и Авдотью. Ну, да ладно, вытерпим.
Вернувшись, напился вдосталь кофе с печеньем, отъел кусок мурчиной колбасы и удовлетворённо-умиротворённый засел в кресло в псевдо патио, балдея от растительных запахов и чистого горно-морского воздуха, наслаждаясь покоем и бездельем. Можно сказать, что ради такого балдежа уже не зря маялся на транспортах с Мурчей, а что будет дальше, то неведомо, наверное, и самому всеведающему, очевидно, погрязшему в административно-бюрократической небесной канцелярии, иначе бы навёл порядок на этой грешной земле. Посидеть бы вот так, побалдеть вечерок-другой-третий, да и назад, оставив все вопросы судьбе, но только не в станичный пыльный жаркий город. Кофеманы знают, что чрезмерно выпитый кофе в разных случаях действует полярно: то усыпляет, то бодрит. В этот раз он сработал по наиболее частому, второму, принципу, и пришлось смириться, что сна ни в одном глазу, и надо думать и думать над неразрешимыми вопросами, подкинутыми судьбой. Что же всё-таки сорвало его с места и погнало без оглядки сюда? Что за чувство такое, которому нет названия? Зачем здешняя встреча, когда его уже раз отфутболили? Или всё же теплится скудная надеждишка, что Маша, как и любая женщина, может передумать и изменить первое категорическое решение, и они поладят и прямо отсюда рванут в неведомые дали, подальше от бытовой суеты. Но что он может предложить нового? Любовь? Но он и сам не очень-то в неё верит. Миллион? Что требовала та? Но у него нет такого, и никогда не будет. Себя? Но кто он такой? И сам в этом до сих пор не разобрался. И вдруг его словно озарило, как высверкнуло синей молнией в мозгу. Он распознал, наконец-то, ту напасть, что не давала жить спокойно и уравновешенно, гнала с места на место, не давая нигде закрепиться, лишая душевного покоя. Чувство это – самопознание, то, чем человек разумный должен заниматься постоянно и всю жизнь. То есть, копаться в себе и ничего не делать устойчивого, оправдывая себя поисками себя же? Кому это надо? Только не Маше. Ей нужна надёжная жизненная опора, какой Виктор никогда не станет ни для неё, ни для себя. И поводырём к заветной цели не будет – не хватит душевной натуги. Пустышка! Где уж ему кого-то водить и направлять, когда сам не знает, куда идти, безвольно отдавшись на волю судьбе. Он, как нынешние либерал-демократы, много мнит о себе, многословен, но бездеятелен, толерантен, но в ущерб собственному спокойствию. И менять себя не хочет, пусть будет так, как будет.
Мурча припёрся среди ночи довольный и усталый – он-то нашёл здесь свою Машу и не зря тащился в такую даль. Как-то будет у Виктора с его Машей? Чёрный прохиндей наелся и улёгся, естественно, на кровати, прислонившись к ногам хозяина. Прикрыл довольные зелёные зраки и замер,
