серьёзной личности. Ада вернулась не одна: вдвоём с внушительной, в противоположность ей, девой они притаранили в четырёх руках батарею пива, стаканы и зачем-то торт вместо вяленой и копчёной тухлятины на закусь. – Знакомься, - представила помощницу, - Ева. «Господи», - участливо подумал верующий атеист, - «бедный Адам: неужели можно так разъесться с одного яблока?»
Всё расставили, раскромсали торт на малые кусочки, присели, и тут же на сладенькое и бродильное слетелись и другие мухи, густо облепив небольшой столик. Виктора знакомили со всеми, всем он мило улыбался, пожимал руки и ручки, но кто есть кто так и не запомнил. Вмиг всё схавали и высосали и, похохатывая, снова беззастенчиво разглядывали, густо икая, залётного лоха, ожидая, когда он прояснит, за что им выпала такая лафа. А он никак не мог настроиться на деловой лад, не веря, что в этом густом сорняке, смачно жующем, с хлюпом пьющем, привольно ржущем, могут оказаться герои производства. Помогла всё та же деловая Ада.
- Вы, - говорит девахам, - не удивляйтесь, что он в упор разглядывает не ваши рожи, а руки. Он думает, что вы всё ещё месите голыми руками огурцы и помидоры в рассоле. – Все засмеялись, ещё жарче обдавая щедрого симпатягу замаслившимся разноцветьем беззастенчивых глаз. – Он, тупарь-тупарём в нашем деле, думает, что солёные огурцы растут на грядках, если рассаду посолить, - и сама звучно зареготала, обрадовавшись глупой шутке. И все опять завторили, так и рассыпавшись звончатым смехом: приятно ведь сознавать, что есть кто-то тупее тебя, особенно среди и без того тупых мужиков. – Магдалина, - обратилась к сидящей рядом и меньше всех тратящейся на бессмысленное гоготание, - расскажи ему, как вы делаете закатанные банки, как вкалываете, не пачкая маникюра.
Барашковая чернявая девица, чуть подмазанная синим и алым, улыбнулась, чуть обозначив ямочки на тугих щеках, не тронутых гримом, и откликнулась с охотой:
- Да чё рассказывать-то? Ничё занимательного.
Виктор решил помочь ей раскрыться, отвлекая на время от скучного производства:
- А почему тебя назвали не очень удачным библейским именем?
Но Ада не дала ей ответить.
- А потому, что хочет родить от святого, - и вздохнула с досадой: - Да где его сыщешь? Ты – как? – с надеждой посмотрела на Виктора.
Тот тоже тяжко вздохнул, потупив виноватые глаза.
- Грешен! По кругу.
Ада понятливо расхохоталась, радуясь, что сватовство не состоялось.
- Ничего, - утешила, - мы из тебя сделаем святого. – Приобняла за плечи будущую святую блудницу. – Посмотри, какая красуля. – Он посмотрел: ничего сделано, экономно, но неброско, и штукатурки в меру. – Всё есть: дом – домище, хозяйство – одно из лучших, сама – работница, дай бог такую, читает, - и сделала паузу, чтобы он проникся интеллектом невесты, - в Эрмитаже была, на Бали нацелилась – бери, не глядя, лучшая на деревне, - и пригрозила: - А то упустишь, будешь кусать локти и ещё что-нибудь, - опять расхохоталась от грубого намёка. – Приходил тут один из мэрии – дирижабль отрастил, а сам без гармошки, сплошь дятел. А она – редкая умница, опять же – мастер цеха, зарплата недурственная, пиво будешь каждый вечер глотать. Берёшь?
Купец не стал излишне кобениться, чтобы не разрушать неустойчивой застольной гармонии.
- Я подумаю. – Девы понятливо захлюпали, подтирая носы. – А дома-то тебя как кличут? – спросил для более близкого знакомства с потенциальной невестой.
- Машей, - с готовностью назвалась Магдалина, слегка зардевшись.
- Ма-а-ша, - произнёс он, смакуя. – Хорошее имя: нашенское, русское, сказочное, - и перевёл разговор на нужную ему тему: - А скажи-ка ты мне, наша Маша, есть у вас на комбинате лучшие из лучших, что тянут производство? – и немного поправился: - Я не сомневаюсь, что у вас все лучшие, ну а чтобы уж совсем-пресовсем лучшие? Есть?
- А зачем? – неподдельно удивилась мастер консервирования неожиданной допытке и даже насторожилась в ожидании какого-то подвоха. – У нас отлажено по сути конвейерное производство – китайская полуавтоматическая линия, где у каждого оператора – своё место, своё дело, и каждый делает столько, сколько нужно, чтобы не задерживать и не опережать соседа, не затягивать тем самым производственный процесс в ступор, состояние, которое, к сожалению, свойственно современной мировой экономике, когда каждая страна на словах за всех, а на деле тянет одеяло на себя. - Виктор с уважением посмотрел на разумного экономического мыслителя, скрытого в обычной провинциальной девчушке. – Почему, думаешь, китайцы так рванули? Почему работают, вроде бы, не торопясь, а производительно? – и сама себе ответила: - Вовсе не потому, что умнее всех и способнее, а потому, что работают в удобном для себя и для соседа ритме, не напрягаясь чересчур, но и не поддаваясь излишней лени. У них работа встроена в ритм общей жизни с детства и потому не обременительна. А у нас как? – и опять ответила сама себе: - У нас всегда всё рывками, - и подытожила по-китайски: - Нет, нам не нужны всякие занозистые передовики, нам нужен ритм. – Виктор полностью был согласен с ней.
- А если я не вписываюсь в ритм, дёргаюсь туда-сюда по неспособности? – Он бы уж точно не вписался в какой бы то ни было ритм.
- Тебя заменят, - сухо и обыденно, как о неживом механизме, предупредила мастерица, - но ритм сохранят.
- Ну, а если хочется подзаработать побольше, - не унимался аритмик, - больше, чем в ритме? Если обрыдла монотонность, и хочется порой как следует взбрыкнуть. Поразмявшись? Выдумать что-нибудь необычное?
Мастер Маша снисходительно улыбнулась.
- Уходи с коллективного, общественного производства в ИП и гноби там себя и нанятых своими выкрутасами, пока помощники не сбегут или ты не обанкротишься.
- А как же с повышением производительности труда, о которой постоянно толкует президент? – не прекращал тоскливого нытья безработный, не встроившийся ни в какой ритм. – Любой ритм, уж конечно, её будет сдерживать.
И опять мастер Мария:
- Это епархия начальников, - отмахнулась от президентской проблемы. – Они задают темп, подстраиваясь под задание директората, который, в свою очередь, ориентируется на спрос нашей продукции. Надо будет – увеличим, затоваримся – уменьшим, - объяснила просто, не зацикливаясь на теории рыночных отношений.
Эти, подумалось Виктору, уже изъязвлены бездумным обобществлением труда и жизни и не мыслят об индивидуальности, заставляющей думать, отвлекающей от развлекаловки. Им уже удобно зависеть от кого-то больше, чем от себя. Они как шарики в подшипнике: каждый вертится в своей ячейке, и все в одной обойме, не соприкасаясь, в одном заданном ритме, в нужном темпе. И так будет всегда и даже жёстче, чем при социализме, с внедрением сплошных автоматизации, роботизации, цифровизации и всяких прочих –аций, оболванивающих производителей, исключающих необходимость мыслить, как-то кумекать по-своему, принимать индивидуальные решения, обеспечивая отупевшим работникам сплошь с высшим образованием умеренную свободу, сглаживая личности, превращая их в живых послушных роботов. Скоро, очень скоро наступит время насыщения материальными благами, и придёт рутинное время встроенности в общественный конвейер с боязнью выпасть из него, где ритм и темп задаёт кто-то, но об этом не хочется задумываться. В конце концов, у руля встанет так превозносимый тряхомудрыми интеллектуалами, не приспособленными к естественной жизни, искусственный интеллект, освобождая нас от всего неприятного и утомительного, в том числе и от размышлений о собственной жизни. Так? Мы этого хотим? Так ли уж категоричны заверения заумников в том, что появится у нас масса свободного времени для размышлений о мироздании и для самоусовершенствования. Не случится ли так, что как только это пресловутое время появится, тут же будут увеличены и ритм, и темп, исключающие слишком глубокие и вредные раздумья, мешающие ускоренному движению конвейера. Не исключено, что оцифровавшись, мы самоизолируемся и будем вяло действовать, не выходя из индивидуальных житейских ячеек, работая на них, принимая заказную пищу, общаясь с другими себе подобными, развлекаясь и любя только через интернет, то есть, вся жизнь превратится в сплошной онлайн. Не это ли путь к подлинному индивидуализму, к которому призывают в ЕС? Недаром же всё больше здоровых парней там предпочитает необременительных искусственных подруг, а женщины – скорый брак и ничегонеделанье. Там уже почти дошли до индивидуализма, но оказалось, что блефовали, сукины дети, и вся их дутая толерантность развалилась от какого-то задрипанного короновируса. Спасайся, кто как может, закричали все и позакрывали границы, храня собственные шкуры. Ну, нет, он, Виктор, ещё далёк от такого, в нём ещё живы природные инстинкты, и ему нужна живая Маша, одна-единственная на всём белом свете, как бы он ни был оцифрован. Разозлившись на теснящий рой противоречивых мыслей, в которых не разберётся не только он, но и сам чёрт, так и не выбрав своей собственной дороги, встал, намереваясь покинуть пустоцветник.
- Ты куда? – остановила вожатая. – Пойдём, потанцуем?
Он хмуро улыбнулся.
- Не способен, - отказался с наслаждением, - ноги старческие заплетаются в современных ритмах и быстрых темпах, и вообще нам пора сматываться.
- Кому это – вам? – с подозрением взглянула Ада на здешнюю Машу.
Он рассмеялся веселее.
- А вот, - приподнял свесившийся край скатерти, отодвинул ногу, и из-за неё выглянул беззвучно шипящий и грозно встопорщивший усы чёрный котяра.
- Опять он! – завопила кобра. – Гони эту тварь!
Виктор расхохотался совсем облегчённо.
- Пойдём, Мурча, нас здесь не поняли, - и ушёл под негодующий ропот сорняков вслед.
А в комнатушке, в кромешной темноте ждала певица, хмурая, как осенняя непогода.
- С ней ходил? – постаралась уничтожить, унизить мстительным женским взглядом больших ещё детских глаз.
- Надо было, по делу, - ответил сухо, не склонный сейчас ни к каким психологическим мерихлюндиям.
- Небось, сватала к Машке? – предположила то, чего знать бы не должна, и он сообразил, что та Маша в девичнике – поплавок для новичков.
- Было дело, - сознался, не заводясь.
- И ты? – прозвучало как выстрел.
- Обещал подумать, - ответил, разозлившись не на шутку.
Ревнивица вскочила, подбежала к двери и уже оттуда:
- Ну и думай, - и чуть не со слезами: - А мы завтра уезжаем на авто в Геленджик на неделю, - и со сладостным детским обидчивым мщением: - Тебя мама не захотела брать, - и выскочила за дверь, громко хлюпнув носом.
-13-
Почти всю ночь не спал, решаясь и не решаясь совершить очередную и совсем не индивидуальную глупость. Уже под чуть затеплившийся рассвет задремал, не раздеваясь, и почти сразу же был разбужен Мурчей, вернувшимся от своей Маши и бесцеремонно забравшимся на кровать. Больше не спалось. А всего-то начало шестого, самый сон, но он убежал, очистив глаза словно утренним росистым туманом. Заглянул, подчиняясь какой-то внутренней силе, в смартфон – первый автобус в Ставрополь в шесть. До автовокзала быстрым темпом минуток 20, можно успеть. Не раздумывая больше, словно в сонном забытье или в каком-то дьявольском наваждении вытащил из-под кровати объёмистую походную сумку, вытряхнул на кровать содержимое, отправил обратно сменное бельё,
