немного выждать. Из литературы он знает, что у женщин первое решение – часто спонтанное, часто не окончательное и со временем может преобразоваться в противоположное. А вдруг? А ведь Маша и в самом деле с ведьмячьим душком – вон как скрутила с первого взгляда, он и забыл напрочь о собственном путеводном индивидуализме. Точно бы не ужились, не уступая друг другу. А вдруг? Но тогда уж он будет диктовать свою волю. Так что повременим. Тем более что есть причина для задержки – речь для мэра об овощном тухляке. Будет возможность и потолковать с Машей, не царапая друг друга. Но начинать надо с Романа, пустить вперёд дымовую завесу. На том и заснул, неимоверно уставший, ничего не делая.
Проснулся глубокой ночью в кромешной тьме от тяжести, придавившей ноги. Пошевелив, попытался освободиться – не вышло. Чуть приподнялся посмотреть, что там, и увидел два ярко-зелёных глаза. Окончательно свихнулся, подумал безнадёжно, не Маша же? Подтянул ноги под себя, освобождая от мягкой тяжести, встал, включил свет и увидел огромного абсолютно чёрного котяру, хозяйски разместившегося на кровати. «Точно моя судьба», подумалось ещё, «ни одного светлого пятнышка».
- Зовут-то тебя как? – спросил у зеленоглазого нахалюги, но тот молчал, насторожённо оглядывал сожителя, очевидно, приноравливаясь к его тесному присутствию. – Не хочешь называться – и не надо. А есть хочешь? – достал из холодильника колбасу, отрезал несколько кружков, нарезал на кусочки, высыпал в блюдечко. – Пойдёт? – выставил перед чернышом прямо на кровати. Кот сначала обнюхал угощение, потом взглянул на дарителя: не подвох ли, не отрава какая, и только потом аккуратно слямал всё до кусочка, облизался красным язычком и, прищурив насторожённый блеск зелёных глазищ, с благодарностью взглянул на Виктора. – Что, понравилось, говоришь? – спросил молчащего кота. – Придётся ещё кое-что добавить. – Извлёк из холодильника сметану, выложил в блюдечко два загустевших почти до масла шмата. – Попробуй. – Дармоед не заставил себя уговаривать и вылизал всё до блеска блюдечка, опять облизался, открыл розовую пасть и что-то произнёс, но так тихо, храня ночную тишину, что ночной кормилец не расслышал. – Ну, вот и познакомились, – подумал: «Всё как у людей: чарка водки, кусок хлеба – и уже хорошие друзья, много ли надо для настоящей дружбы? Причём здесь какая-то любовь?»
Досыпать пришлось напару – Виктор, скрючив ноги, а чёрный, вытянувшись поперёк на всю ширину кровати. Под утро разразилась запоздавшая, а потому и сильнейшая гроза. Мечущиеся куда попало тучи с ужасным треском, сопровождаемым громовыми ударами, высыпали пучки синих молний и выливали потоки дождя. Особенно страшно становилось, когда неживой свет молний освещал безнадёжно поникшие кроны деревьев за окном и бросал моментальные голубоватые отсветы в комнатушку. На душе стало неспокойно, как всегда при перемене погоды, и не было надежды, что перемены будут к лучшему. Отчётливо слышался боязливый ропот серебристой в свете молний листвы, словно это ровный струящийся мелкий дождь. Но дождь утихал в бледном рассвете, оставляя опустошённые тучи, торопливо убегающие на юг, где было влажно, а над промокшим насквозь городом заметно прояснилось, давая возможность умытому солнцу просушить и зелень, и дома, и души. Кот, хотя и был из породы дьявольских, на всякий случай перебрался к груди человека и там затих, давая понять, что гнать его от спасителя бесполезно. Так и заснули, почти в обнимку, пока снова не заскрипела противно дверь – надо смазать маслом, сделал Виктор отметку в сонном мозгу, где было много других, изрядно устаревших – и не втиснулась и сама скрипящая от старости и вредности взварница.
- Всё ещё дрыхаешь? – заворчала, соскучившись по болтовне. – Вставай, чего есть-то будешь? – задала с хорошего утра самый паскудный вопрос, который задаёт жена мужу, будто делает ему великое рабское одолжение. И он, с трудом разлепляя веки, облегчённо подумал: «Что бы там ни набалтывала завиральная литература, а одному всегда лучше».
- А мы уже поели, - ехидно сообщил заботливой хозяйке.
- Кто это – мы? – всполошилась та, глядя на него с подозрением, а он, ничего не подозревая, ненароком выдал ночную тайну:
- Да с котом твоим, с чёрным.
Авдотья даже чуть выпрямилась и, расширив зоркие глаза, обшарила ими всю комнату. Но котяра благополучно исчез.
- С каким таким котом? – заскрипела хуже двери. – Нет у меня никакого кота, и не надо: будет мне цыплят давить. – Виктор, приподнявшись, огляделся – кота нигде не было, как не бывало. «С Авдотьей у них явные нелады», - подумалось. Да он и сам не особенно любил домашних животных, стерилизованных и физически, и морально, во всяком случае, относился к ним более чем равнодушно. – Бредишь, что ли? – ворчала Авдотья.
Виктор потёр лоб, улыбнулся согласно.
- И впрямь, наверно, помстилось, не знаю уж, с чего, - и переменил скользкую тему, опасаясь натолкнуть обеспокоенную хозяйку на поиски затаившегося чёрного дебошира, спрятавшегося, скорее всего, под кроватью. – Смотри-ка, денёк-то, вроде, обещает быть красным, как думаешь?
- Дай-то бог! – с надеждой на единственного верного заступника, часто поворачивающегося задом, произнесла набожная бабка. – Так что, картошки с молоком и твоим маслом будешь? Или кашу какую из твоей крупы сварганить, на молоке или так?
- Ничего не хочу, - заартачился выздоравливающий больной. – Чаю попью, и баста!
- Ну и то! – одобрила народная целительница. – Всякая болячка голода боится, постись за милую душу, скорее оклемаешься, - и ушла за кипятком и заваркой.
А больной швыдко выпрыгнул из постели, босиком подбежал к двери, приоткрыл её и окликнул заговорщицки:
- Мурча! – внезапно пришла в голову подходящая кличка. – Где ты там? Давай, вышвыривай по надобности, пока не застукала.
Кот не заставил себя ждать, чёрной молнией прометнулся до двери и исчез на воле, оставив надежду, что вернётся к вечеру, вспомнив про колбасу и сметану. А для того хворый приоткрыл одну створку одинарной рамы себе во вред, чтобы и кота впустить тайно, и надышаться озоновой послегрозовой благодатью. Вернувшаяся с изрядно закопчённым чайником и заварником Евдокия тоже не преминула, словно сговорившись с исчезнувшей зеленоглазой нечистью, спросить о застрявшей в дырявой памяти, прочно удерживающей заинтересовавшие детали, колбасе.
- Слышь-ка, ты чтой-то насчёт колбаски гуторил? Это какая-такая, та самая, что копчёная в целлофане?
- Она, - подтвердил владелец остро пахнущего деликатеса. - Что? – поинтересовался, подначивая. – Неужто такую твёрдую любишь?
- А кто не любит? – последовал ответный резонный вопрос.
- Так покупала бы да грызла, чего жмотишься-то? – щедро посоветовал имеющий неимущей.
Бабка смерила благодетеля снисходительным взглядом.
- А на какие шиши? – опять последовал резонный вопрос. – Моей пенсии хватает только на докторскую из шкурок с крахмалом, соей да пальмой. Спасибо резиденту, что порадел и о нашем пропитании.
- Да ладно тебе всё валить на бога да на президента, - пожурил вполне довольный жизнью недоструганный индивидуалист, пытаясь примирить докторскую с краковской. – Самим надо было так работать, чтобы хватало на копчёную, - и опять съехидничал, чувствуя свою вину за отсутствие примирения: – Домину-то вон какую отгрохали, небось, недоедали и докторской?
Авдотья разозлилась.
- Не тебе судить, бескоштному: молод ещё и пуст, чтобы назначать людям цену. Сам-то кто? – пошла в наступление. – Чё сюда прибежал? За Машкой, что ли?
В сердце так и кольнуло. Ну, старая коряга! Ответить бы ворюге по воровски, но он сдержался: старая уже и живёт без понятия.
- Да вот, - сообщил скромно, - речи мэру пишу, помощником у него буду.
- Ты-ы? – удивилась Авдотья. – А чё тогда маешься по халупам? – И засуетилась: - И никто не знает! – Наконец, нашлась: - Ты погодь пока, потерпи, я всё же принесу картошки да сальца, - решила сходу умаслить вдруг объявившегося у неё серьёзного начальника, - с зелёным лучком, всё полезнее любой колбасы, куда неизвестно, что и напихали, - и, торопясь, выскользнула скрюченным бочком, жалко улыбаясь.
Виктор же, не теряя времени, снова завернулся в одеяло, снова отвернулся к стене и даже не слышал, как тревожилась хозяйка, что плохо принимает именитого чина, который может как-нибудь напортить ей в чём-нибудь, а уж добра от него точно не дождёшься. Чин спал глубоким сном, набираясь сил и избавляясь от жар-истомы, до самого после полудня, пока не пришла Анна.
-12-
- Дрыхаешь, счастливец? – завопила на всю вселенную, обрушив на больного вопрос, на который нет ответа. – Мне бы так! – Он, с трудом оживая, недовольно пошевелился, повернул к ней мятое раскрасневшееся лицо. – Температуру проверял? Таблетки глотал? – строго спрашивала мед-волонтёрша. – Вижу, что нет! Ну, что ты за неслух такой! – с удовольствием поругала как маленького. – Смотри, какой красный!
Он чуть улыбнулся, довольный её заботливой напористостью.
- Это от сна развезло… и оттого, что тебя увидел.
Она тоже покраснела.
- Врёшь, ведь! Вам, мужикам, ни в чём верить нельзя, - встала в плотную защиту. Вы, как глухари, раскраситесь красивыми словами и лезете за тем, что вам больше всего в нас надо. А мы, дуры, - себя она к ним сейчас не относила, - развесим лопухи, хоп – и уже брюхатая. Всё знаю, так что не облапошишь. Ну-ка, давай, проверим тебя на детекторе температуры, - всунула ему градусник глубже подмышку, выждала молча, пока правдивый прибор выведет вруна на чистую воду, и обрадованно воскликнула: - О-о! Совсем молодцом: 37 и чуть-чуть! Завтра на танцы пойдём, на скачок. Ешь теперь побольше витаминов, - выписала диету, - и поменьше сладкого, - плотоядно облизала губы.
- Чаю? – заботливо предложил он, глядя на её пересохшие губы. – Или кофе?
- С чем?
- С тем, что найдёшь в холодильнике, не помню, что там есть подходящее для тебя.
Она нашла и вытащила на стол сладкое жирное печенье, варёнку, зефир в шоколаде, какие-то конфеты в ярких фантиках, всё, что нельзя больному и вредно здоровому. Он встал, торопливо оделся под её бесстыжим придирчивым взглядом, накинул на плечи одеяло как плед и присел боком к столу, предложив ей сервировку. Нахлюпавшись, она – с чем попало, а он – вприглядку, Аня пожаловалась, что девчонки не верят, что у неё такой классный взрослый парень, и надо бы сделать подтверждающие фотки. Сделали её смартфоном: и сидящими на кровати в обнимку, и стоящими у богатого стола, и ещё кучу всяких, пока Виктору не надоело изображать из себя втюрившегося плейбоя.
- Слушай, - спросил мимоходом, - а что это за чёрный котяра шныряет здесь по дворам и душит цыплят, не ваш случаем?
Анна отрицательно покачала головой.
- Не наш, - и тут же добавила: - Мы тоже видели его несколько раз в последнее время. Здоровый такой, глаза злющие. Мать, увидев однажды вечером, чуть в обморок не брякнулась, до того он почему-то её напугал. Заорала, как цапнутая: «Уберите эту тварь! Это чёрт!». А чертяка махнул хвостом, пошипел на неё, опровергая дурь, и исчез, словно растворился в темноте. Что, здесь был?
Виктор не ответил, не выдавая ночного друга.
- Дома-то всё о-кеюшки?
- Да вроде… - дочь неопределённо пожала полными округлыми плечами, - отец только какой-то встревоженный, словно
