другие, таков закон природы, закон нашего мира.
Роб, не уходи, еще немного, Мэй посмотрела в его глаза, ища мужа. – Я верю тебе и всегда буду верить. Я знаю, что такое смерть, она дарует жизнь, делай что должен и возвращайся домой. Это твой дом навсегда, по праву, по любви.
31.
Три дня назад за отцом Робом приехал молодой КИР, как и обещал посол. Он прискакал в город раним утром, когда все спали, встретив у гранитного осколка на площади отца Роба и секретаря Е. В этот день Рима никто больше не видел, но на следующий день в город пришли жители дальних пастбищ, скотоводы, охотники, расселившись по свободным домам и на улице в палатках. Жители города не видели гостя в черном плаще с большим капюшоном, скрывающим его звериную маску, нарисованную черной краской.
Мэй и Лиз знали, что этот день настанет, отец Роб видел, как они изменились, увидев рядом с ним черную фигуру в здании Совета города, больше они не видели этого человека. Рич захотел ехать с ним, Ора знала, что так и будет, Мэй много рассказывала про Рича, не умевшего жить на одном месте долго, поэтому она отпустила его, наказав Бору ехать вместе с ними. Бор слушался ее, беспрекословно, пускай он и был теперь свободным от ее воли, все ее слушались, и Дея и Гор, дети, часто в шутку и всерьез называя ее вождем их племени, как и раньше.
В последний вечер перед отъездом отец Роб провел церемонию для Рича и Оры, которую они все откладывали . Ора попросила Лиз быть ее названной матерью, тем более, Рич попросил Роба. Было что-то особенное в этот раз, Лиз так распереживалась, что Мэй с трудом смогла успокоить дочь, она и сама была готова разреветься, сдерживая себя, чтобы не впасть в отчаянье и не заразить им остальных, особенно детей, которых позвала Ора, они еще не знали ничего, и пусть не знают. Дея с Гором еле удерживали их на месте, Оля и Юля хотели броситься в воду, вслед за Орой и Ричем, скрывшимися под водой, веря, что они тоже смогут отправиться в это сказочное путешествие в гости к духу озера.
Утром следующего дня они выехали втроем, молодой КИР отправился раньше в дорогу, объяснив, что он должен подготовить для них быкоголовых коней, потому что по лесу их машины не смогут пройти. К концу дня отец Роб, Рич и Бор, взявший с собой лишь ножи, молодой КИР попросил не брать другого оружия, это может вызвать недоверие, а ношение ножей священное право каждого мужчины, машина доехала до края дороги, уходившей в частый лес. Широкая просека уже заросла за много десятков лет, робот покорно ждал указаний, но в лес заезжать отказывался.
Они спешились, Рич и Бор, одетые в походные костюмы из плотной темной ткани с подогревом, несли всю поклажу, отцу Робу не разрешалось ничего носить, он шел по лесу в своем уже привычном одеянии. Роб, просыпаясь каждое утро, ощущал ноющую потребность одеть на себя черное одеяние и почерневший символ веры - усеченный куб. Он долгое время боролся с собой, не разрешая себе, пока Мэй, все видевшая, сама не принесла ему его новую сущность, подавлявшую его старого, но Рич, старый друг, знавший Роба с рождения, считал иначе. Он первое время после возвращения молчал, глядя на друга, слушая его терзания, страх, а потом сказал, что Роб и отец Роб всегда были едины, просто пришло время, но лучше бы оно никогда не приходило. Идя по лесу, отец Роб обдумывал слова друга, соглашаясь с ними, споря с собой, вспоминая тревожные глаза Мэй, заплаканную Лиз, у него сжималось сердце, оно болело, но отец Роб чувствовал, что его сердце гораздо сильнее, чем он думает. Он смотрел на дикий лес, сквозь который они пробирались до места встречи с молодым КИРом, в нем только Бор чувствовал себя, как дома, он ничего не боялся, идя вперед, легко неся поклажу, но готовый бросить ее и метнуть нож во врага. Отец Роб поражался энергии этого старика, да он был старик, более чем в двое старше его и Рича, но отец Роб знал, что Бор сильнее их обоих, и яростнее, что порой страшнее любой силы.
Лес с каждым километром дичал все больше, было трудно пробираться сквозь чащу, буреломы. Отец Роб не мог понять, как КИРы смогли пересечь его на своих быкоголовых конях. Бор думал, что они знают другую дорогу, что это их лес, и чужим здесь не место, чужие здесь погибнут.
На третий день они вышли к месту встречи, молодой КИР точно указал им дорогу, больше объясняя Бору, понимавшему все с полуслова после перевода Рича. На широкой поляне их ждало три быкоголовых коня, запряженных богатой упряжью, вышитыми мощными седлами, одно было черное, с золотыми нитями.¬ Это был конь отца Роба, подстать седоку, черный, крупный, выше всех остальных, с мощными толстыми ногами и хрипящим от нетерпения дыханием. Бор легко запрыгнул на своего коня, Рич не с первого раза, молодой КИР много смеялся, но он быстро научил и Рича, и отца Роба верховой езде. Грозные кони были послушны, покорно принимая седоков, не пускаясь вскачь, пока седок не сядет правильно. Полдня они тренировались на поляне, а под вечер, когда начало темнеть, поскакали в лес. Отец Роб и Рич испугались, что кони столкнуться с деревьями или запнутся о буреломы, но уверенность молодого КИРа и Бора успокоила их, быкоголовые кони неслись сквозь непроходимый лес, видя дорогу лучше, чем человек. Они проскакали всю ночь, потом день, ночь, день, делая короткие перерывы на еду и быстрый сон. Все, даже молодой КИР, засыпали в седле, ложась на толстую шею коня, лишь кони не знали усталости, находя в этом безумном беге истинную радость, животные ликовали, громко сопели, фыркали, играли друг с другом, кусая впереди идущего, пытаясь обогнать его.
Однажды утром они вскочили в первую деревню, скрытую в лесу. Теперь было понятно, что это были дома на деревьях, Рич с Робом долго думали, как это возможно. На вырубленной человеком поляне стояли небольшие домики на высоких сваях, сделанных из стволов вековых деревьев, гладких, облитых черной смолой. Все дома были соединены веревочными мостиками. КИР объяснил, что ночью приходят дикие звери, они не могут взобраться по гладким стволам, пока горят костры, звери прячутся в лесу, но как только наступает черная ночь и костер угасает, человеку не место на земле.
Деревня была пуста, никто не выглянул из домов, они не встретили никого на своем пути. Также было и в следующей деревне, в третьей. Молодой Кир сказал, что все ушли на общий сход в главный город, они будут там через пять дней, как раз к началу нового времени.
Через несколько дней им стали встречаться первые жители, спешащие в главный город. Они почтительно расступались перед всадниками, издали замечая фигуру отца Роба. Кто-то из них радостно кричал, но большинство угрюмо молчало, стоя на земле у своих коней, ожидая, когда проедут КИРы, РОНам не разрешалось быть на коне, когда рядом скачет КИР.
КИР не обманул, они въехали в главный город в последнюю ночь перед новым временем. Их встретил посол и еще пять КИРов, все с лицами хищных птиц. Посол отвел гостей в отдельный дом, стоявший на окраине. В доме была одна большая комната и несколько небольших, служивших кладовками и отхожим местом. В центральной комнате на деревянном полу лежали богато расшитые подушки, стоял низкий стол, горели светильники под птолком в десятки чадящих свечей. Посол сказал, что эту ночь они гости и никто не смеет их тронуть, они могут ничего не бояться, и ушел.
По верёвочному мостику к дому быстро побежали девушки, неся в руках большие подносы. Отец Роб и Рич с удивлением смотрели, как эти ловкие девушки легко преодолевают качающийся мостик. Молодой КИР рассказал, что их с детства учат ходить по одному канату из дома в дом, так дети, даже слепые, учатся ходить по воздуху.
Девушки внесли в дом подносы с кушаньями, здесь были части запеченных животных, птицы, россыпи фруктов, запеченных овощей. У всех девушек были зашиты рты, оставляя лишь малую щелку, чтобы они могли не умереть с голода. Рич захотел, чтобы они остались и поели вместе с ними, было видно, что девушки голодные, страшно худые, с любопытством, в котором не было страха, смотревшие на гостей из дальних земель. Молодой КИР сказал, что им нельзя оставаться с ними, таков закон, и что в их руках поменять это. Отец Роб заметил, что молодой КИР, провожая девушек, долго стоял с одной из них на шатком мостике. Они разговаривали, тайком держась за руки, молодой Кир долго оглядывался и украдкой поцеловал девушку, прижав ее к себе.
Молодой КИР вернулся, блестя глазами, и стал рассказывать, что им принесли. Еды было на двадцать человек, Рич спросил, сколько останется девушкам, которые это готовили, КИР ответил, что им не положено это есть, остатки скорее отдадут собакам, чем РОНам, проданным в слуги КИРов. Отец Роб заметил, как глаза молодого КИРа налились кровью.
В дом вошли шесть девушек в тонких одеяниях. Они были босиком, молодые, с открытыми, не зашитыми ртами. На их молодых лицах была нарисована яркая пестрая маска, напоминавшая птицу, глаза выделены черными кругами, веки покрашены в темно-синий цвет. Они стали танцевать манящие танцы, постепенно снимая друг с друга одеяния. Молодые сочные тела светились в свете желтых свечей, становясь то розовыми, то красными. Девушки продолжали танцевать, бесстыдно лаская друг друга, все ближе подходя к гостям, желая утолить их плоть.
Отец Роб попросил их одеться и сеть рядом с ними, молодой КИР не возражал, это не нарушало закона. Девушки испугались, но сделали, как сказал отец Роб. Он попросил их поесть вместе с ними, девушки стали отказываться, но Рич сказал, что это желание гостей, могут ли они его ослушаться., молодой КИР подтвердил, приказав девушкам выполнять волю отца Роба. Девушки принялись ухаживать за гостями, пока Рич сам не положил им еду на тарелки, поставив перед каждой и погрозив пальцем. Девушки долго благодарили, пока отец Роб не остановил их, высоко подняв руку вверх. Он рассказал одну из историй из писания, язык Каткьюба здесь давался ему легко, как родной. Все слушали, девушки украдкой ели, еще боясь непонятных гостей, не бивших их, не насиловавших с яростью зверя, не веря в то, что может быть иначе.
32.
Жертвенный огонь! Жертвенный огонь! ¬ Гремела площадь, тысячи глоток надрывались, заходясь в благочестивом исступлении. – Сожги всех нас, жертвенный огонь! Сожги всех нас! Сделай наш мир чистым! Роди наши души заново!
Величественное здание на двадцати толстых сваях, отполированных до блеска так, что в них можно было увидеть отблески огромного костра, разгоравшегося посреди площади, тряслось от рыка толпы. Ни один уголок Дома правды, как называли его люди леса, не мог остаться в тишине. В этом доме решали судьбы людей, этот дом решал судьбу мира, возносились молитвы к Создателю мира, ему приносились жертвы, дары. На фасаде Дома правды, обращенного к центру площади, висел почерневший от долгих столетий символ веры, точно такой же, как и на здании Совета города людей воды. Под ним была обширная веранда без перилл, открывая взору толпы жертвенный камень, на котором должна была быть совершена священная жертва. Камень был черный от пролитой крови, а прямо за ним стоял величественный трон, подле которого ничего не было, пол веранды устилали дорогие ткани, вышитые золотыми нитями, изображавшие обряд принесения жертвы создателю. Никто, кроме
