взорвалось… Они даже понять не успели, что умерли, что это конец. Но не всем же так везёт!
- Здоровье? Если только про близких говорим. Чтоб мама моя была жива и здорова – да, это условие счастья. Но не только это! Я хочу жить хорошо, бал… бла..го…по…луч…но, поэтому если мама будет здорова, а я в заднице… пардон… то какое может быть счастье?
- Ты так говоришь, что можно подумать, тебе кто-то предлагает выбирать. Или сатана с предложением сделки заходил? - Полька хихикнула. - Никто ничего не выбирает, всё происходит, как происходит. Здоровье на богатство не меняют … и наоборот… вот!
- Поль, это немного другая тема. Я хотела сказать, что… нет чёткого понимания, что такое счастье, по очень простой причине – никто не представляет, о чём, собственно, речь. Если, как для большинства, счастье тире деньги, то становись в самую длинную в мире очередь, может, до тебя когда-нибудь и дойдёт раздача сокровищ. Но приготовься к тому, что – не-а, никогда твой номер не выиграет. Ты поставил на лошадь, на которую ставят все, вот вообще – все! Вот и вычисляй свой выигрыш. Да что тут вычислять? Он близок к нулю. Вот.
Сначала голова кружилась приятно, и чувствовался прилив сил и бодрости. Но с каждой минутой делалось хуже. Не то чтобы меня совсем развезло, но силы улетучивались, и хотелось прилечь отдохнуть. С каких-то двух жалких бокалов!
- Польк, ты как?
- Что-то меня плющит.
- И меня. Давай закажем кофе и воды. Надо как-то прийти в норму.
Пока нам несли новый заказ, мы сходили в туалет и ополоснули физиономии холодной водой. Вернувшись, жадно приникли к горячему кофе. Быстрый хмель так же быстро, к счастью, выветривался из башки.
- А что мы пили?
- Не знаю.
- Смотреть надо было.
- Можно подумать, ты разбираешься!
- Разбираться надо! В нашем-то возрасте! Стыд какой – чуть не надрались, - мы хихикали, как дуры.
- А моя мама говорит, - вдруг вспомнила я, - что счастье – это отсутствие несчастья. Как-то не очень мотивирующе звучит, правда?
- Да уж, - вздохнула Поля. – Хотелось бы большего.
- Заметь! Мы вообще не касались любви как необходимого элемента счастья! О чём это свидетельствует?
- О том, что у нас с тобой есть фиговый опыт, - улыбнулась подруга. – И на уровне инстинкта мы отвергаем в качестве счастья любовь к… мужчине и любовь мужчи…ны. Ты это имела в виду?
- Бинго! Именно так. Я тебя люблю, ты всё понимаешь. И очень тебе благодарна! Спасибо! Сейчас рассчитаюсь и пойдём отсюда… Тут вино отравленное.
- Белка! Мы нажрали и выпили больше, чем собирались! Давай пополам!
- Никаких пополам! Я тебя пригласила – всё, закрыли тему.
Наступил прохладный вечер, удушливое солнце, к счастью, скрылось за высокими домами. Поля и я вышли из кафе почти нормальные, по крайней мере, держались ровно и мыслили, кажется, чётко. Тепло простившись, обнявшись, мы разошлись в разные стороны – она к автобусной остановке, я к станции метро.
В организме ещё бултыхалось неприятное чувство, которое по дороге превратилось в сильную головную боль. Что же за гадость мы пили под видом сухого вина? В меню было название, было. Но я его не запомнила. Никогда больше не буду заказывать спиртное без консультации со знатоками! Мне двадцать три года, а я в винах ни бум-бум.
И опять пришёл сентябрь – солнечный, яркий, тёплый. Хотя по-прежнему длился високосный год. Но всё изменилось и оказалось, что не в годе дело. К осени «високосность» унялась и перестала пакостить. Жизнь вошла в нормальную колею, год расколдовался в обычный, даже благополучный. Ну, дырка у меня в сердце осталась, навеки и болючая, но с ней можно жить. Вполне!
В очередной раз проскочили мимо моего дня рождения без остановки. 28 июля – очень хреновый день для рождения, скажу я вам. Вернее, для его празднования – эдакое ни туда, ни сюда и с самого детства. Представьте (соратники по несчастью поймут): разгар лета, все друзья в разъездах – кто у бабушки в деревне, кто на даче, кто на море. Да мало ли. Лето же.
Мой папа обычно снимал пару комнаток в Подмосковье ровно на месяц – на время их с мамой отпусков. Часто там мы и справляли праздник (подарки родители привозили из Москвы в первый же день заезда и надёжно припрятывали).
Пару раз всей семьёй ездили в пансионаты на двадцать четыре дня, где по заказу родителей в пансионатской кухне мне пекли маленький индивидуальный тортик на 28 июля.
Всё оставшееся лето я торчала в Москве, правда, жила у бабули с дедулей, которые изо всех сил старались обеспечить мне весёлые каникулы: водили в зоопарк, в кино, в парк Горького на аттракционы – куда моя душенька пожелает. Мне не на что жаловаться, было замечательно!
Если день рождения приходился на этот период, то бабуля с утра пекла вкусные пироги с капустой и яблоками, а дедуля вёл меня в магазин игрушек и разрешал выбрать самой себе любой подарок. Я никогда не наглела и не выбирала что-то дорогое, типа большой коляски для кукол или железной дороги. Как правило, меня радовал очередной пупсик в младенческой одёжке или «набор доктора» с красным крестом.
Вечером приезжали мама и папа с подарком, тортом, конфетами, и мы вместе пировали, пели песни и танцевали под пластинки. Прекрасные мои детские дни рождения!
Но привычки отмечать с друзьями, приглашая к себе одноклассников, у меня не выработалось. Ведь 28 июля никуда не сдвинешь. В институте история повторилась заново: пойди найди в Москве хоть кого-то из студентов в середине лета. Да и у взрослых этот месяц самый отпускной.
До сих пор никак не праздную, между прочим, хотя ничто не мешает, есть все условия. Привычки нет. Кроме того, в эпоху интернета началось непереносимое для меня - электронные поздравления с сердечками, идиотскими смайликами, приторно-сладкими пожеланиями, приправленными гадкими словечками типа «обнимашки-целовашки», «день варенья» и прочим тошнотворным новоязом. А чего стоят поздравительные стихи! Поубивала бы всех сочинителей-«поэтов»! Одна из причин, почему я быстро убрала из сетей дату своего рождения – страстное нежелание получать этот мусор от кого попало. Знают и помнят самые близкие. Самые.
Впрочем, это не имеет никакого отношения к нынешнему повествованию. Суть в том, что в далёком 96-м году мой очередной, двадцать третий, день рождения, как обычно, проскочил незаметно для всех, потому что в столице никого не было. Вера с мамой и сыном дышали дачным кислородом, Марина… какая теперь могла быть Марина, по полгода проводящая с наследником капитала в забугорных кущах? Даже не позвонила. Полинка, притомившись от политических баталий, уехала со своими соратниками-демократами праздновать победу Ельцина где-то в курортной Прибалтике.
Только Людка позвонила из Штатов, и мы с ней очень долго трепались – разорилась она тогда на этом разговоре, наверное.
28 июля мы с мамой посидели с бутылочкой сухого, поздравили друг друга. И, ей-богу, этого было довольно.
Я на новом витке.
ДЕНЬ ЗА ДНЁМ
Всё-таки мы сдали мою квартиру юным счастливым супругам, на глупо-блаженные улыбки которых я смотрела снисходительно, с высоты своего печального опыта.
Что важно: теперь мы с мамой могли позволить себе жить-поживать по «правилу правой руки» в ресторане: столбик с ценами закрывается рукой, чтобы не видеть цифры, блюдо выбирается, исходя только из желания его съесть, а не стоимости. Конечно, мы не приобретали бриллианты и не ездили в Австралию, не покупали одежду в бутиках, где каждый карман отделан стразами Сваровски… Не в состоянии были прикупить ещё одну квартиру (ипотеки пока что в России «не изобрели») и даже на машину не разорились – ни мама, ни я не водили.
Но в обычной, рутинной, каждодневной жизни мы позволяли себе всё, на что падал глаз, что привлекало – недешёвые деликатесы, хорошую одежду из приличных магазинов, а не с рынка; дорогие билеты на модные спектакли в первые ряды. За границей я всегда жила в отличных отелях, хотя летала туда по возможности чартерными рейсами.
Маленькие и большие радости нарождавшегося среднего класса. С десяток лет он всё же просуществовал, хоть и не успел осознать себя в полной мере, как его расстреляли. По-большевистски, из маузера, как водится. А он-то, средний класс наивный, надеялся, что теперь заживёт по-людски в собственной стране, никто ему не станет мешать спокойно и честно работать, зарабатывать, тратить и потихоньку богатеть.
Мы с мамой успели немного побыть средним классом и вкусить радости честного и хорошо оплачиваемого труда с прибавкой от сдачи в наём жилья. Но это был настолько недолгий период в России, настолько незаметный в исторических масштабах, что можно считать, его и не было вовсе.
Однако вернёмся в тот краткий миг… Теперь я работала копирайтером в богатом глянцевом журнале, принадлежащем известному холдингу. Писала заказные материалы, придумывала, когда требовалось, эффектные слоганы для рекламных модулей. С девяти до шести присутствовала, как штык, на рабочем месте – в красивом офисе, где сотрудники были рассажены в большом зале и разделены стеклянными перегородками, каждый в своём закутке. Рабочее место состояло из стильной чёрной офисной пары стол-кресло и самого современного компьютера.
Внутренний распорядок требовал обязательного присутствия на службе «от и до» без всяких попыток заикнуться о творческой работе и необходимости «подумать дома, писать в ночи за чашечкой кофе». А вот фиг! За такие зарплаты будьте любезны быть пред очами начальства в любой рабочий час. «Такие зарплаты» соответствовали предъявляемым требованиям, не поспоришь. К тому же нередко перепадали солидные гонорары за особо важную работу, приносившую изданию очень приличный доход. Тех, кто имел отношение к удачной сделке, никогда не обижали. А я умела писать хорошие рекламные тексты любых размеров, сочиняла складные «слоганы», придумывала быстро и с вариантами – клиенты имели возможность выбрать. Такой у меня… дар. Во всяком случае, коллеги и начальство называли это «даром». А я каждый раз вздрагивала от подобных похвал. Мне хотелось крикнуть: «Да вы понятия не имеете, что такое дар! Вот это всё – подарочек из галантереи. Дар – это счастье и ярко раскрашенный мир, вечная гуашевая красота вокруг и весёлая щекотка в животе! Бедняги, восхищаетесь фантиком от жвачки». Разумеется, я молчала, вежливо улыбалась и благодарила за высокую оценку моего скромного труда.
Ровно, гладко, устроенно, даже скучновато, до того благополучно – так можно кратко описать тогдашнюю мою жизнь. «Речистые былинники», рассказывая про «страшные 90-е», всегда возмущаются подобной крамолой: как можно говорить о покое и устроенности, когда народ голодал, старушки замертво падали в центре Москвы, а дети криком кричали «хотим кушать»! На то они и былинники, чтобы бесконечно придумывать, фантазировать, услаждая слух тех, кому по какой-то причине жизненно необходимо слышать именно это.
Даже знаю, почему это работает: слишком многим надо оправдываться за тогдашнюю свою убогую жизнь, когда они не смогли ничего. Плохое образование ли, бесталанность или лень – не знаю, не хочу быть судьёй! Но голову готова дать на отсечение, что в то время можно было очень многое – и начать, и сделать, и преуспеть.
Да, было весьма непростое и жёсткое время – а когда и где ломка общества
