зелёными глазищами. Мы объяснялись на английском языке, который знали примерно на одинаковом уровне – этого хватало для комплиментов и любовных ласк.
Боль, убирайся! Мишка, пошёл прочь из моей головы!
- Твои глаза так идут моим волосам, - шептала я ему, нежась в смуглых, сильных руках двадцатилетнего парня.
- Ты очень красивая. Тебе всё идёт, ты самая прекрасная женщина в отеле, - он по-восточному умело ласков и нежен.
Как его звали? Как же его звали? Не помню. У него какое-то красивое восточное имя плюс аниматорское англоязычное прозвище. Напрочь забыла. На фотографию, где мы с ним обнимаемся, смотрю с улыбкой, но смущаясь даже в одиночестве. Щёки пылают! Я тогда, конечно, немножко была не собой, выступив в несвойственной мне роли испорченной и многоопытной девицы. В чистом виде отпускной блуд, вела себя, как тысячи женщин, срывающихся на курортный Восток, чтобы утешиться рахат-лукумной любовью местных бич-боев.
Я забуду твой запах, Мишка, перебью его запахом других красивых мужских тел! Прочь из моего сердца!
Не влюбилась, нет, и цели такой не было. Для меня действовала чёткая установка: мне хорошо, сладко, но объект для серьёзных отношений никуда не годный, насладись и выбрось из головы. Получилось.
Мы оба плакали накануне моего отъезда, он стоял на коленях, обнимая мои ноги, умоляя не уезжать, рассказывая о своей любви, а я смотрела на эту киношную сцену как бы со стороны и с иронией, хотя из моих глаз эффектно катились крупные слёзы. Ах, как картинно-красиво мы прощались с… нет, имени не вспомнить ни за что.
Мои слёзы полностью высохли в аэропорту, а его, думаю, ещё раньше. В тот день ожидался следующий массовый заезд, и мой лечебный рахат-лукум вечерком на отельном шоу острым зелёным глазом наверняка присматривал себе следующую «самую красивую» из новеньких.
И что – Мишка забыт? Чёрта с два. Зато я поняла, что могу жить дальше. С дыркой в сердце, но смогу. Зеленоглазый аниматор будто вдохнул в меня силу и волю, здорово потоптанные банальной, но от того не менее печальной историей моей любви.
Любопытно, что было бы, если бы мы поехали вместе с Полиной, которую я звала с собой… или с Верой? Обе отказались. Вера с мамой сняли дачу в ближнем Подмосковье ради их главного мужчины. Месяц Вериного отпуска они жили там все вместе, а оставшееся лето – с Виталиком была Алла Андреевна, которая всё же вышла на пенсию, решив полностью посвятить себя внуку. Вера ездила к ним по четыре раза в неделю. Она не могла себе позволить оставить семью даже на десять дней:
- Я должна забивать им холодильник, чтобы маме не таскаться в сельпо. И я ж с ума сойду от нервов, как они там… Может, в следующие годы вывезу их на моря, пока побаиваюсь.
Полинку же лучше бы вообще не приглашала. Как я нарвалась!
- Куда ехать? Когда? Сбрендила? Выборы же!
Ёлки-палки, я напрочь забыла про политическую бурю, творящуюся вокруг. Неправа, конечно, но...
- 16 июня, Белка! Ты когда намылилась?
- Ох… тут удачный тур с десятого июня… я тебя хотела с собой позвать… - виновато пролепетала я с ужасом, ибо понимала, что сейчас последует буря, ураган, торнадо.
- И ещё меня зовёшь? – расшумелась трубка Полиным гневом. – У нас самая агитационная работа, последний рывок!
- У вас? – робко переспросила я.
- Да, у нас! – орала трубка. – У нормальных людей! Белка, я тебя не узнаю, ты превратилась в обывательницу, обычную сытую обывательницу. Ну как так? Почему за тебя кто-то должен?
Надо сворачивать разговор. Мне только не хватало политической канонады по моим полубезумным мозгам. Конечно, так нельзя. Конечно, судьба страны. Полина на сто процентов права, я обыватель-предатель. А что делать, если сил моих нет на страну и на её вечно несчастную судьбу? Мне бы с собой разобраться, себя починить, чтобы жить дальше – какой я сейчас к чёрту борец?
Но всё оказалось к лучшему. Из своего безбашенного отрыва я вернулась в Москву бодрая и красивая – загоревшая до черноты, со сверкающими глазами, с чуть выгоревшими и от того поблёскивающими золотом волосами, полная сил и готовая к свершениям.
- А у нас как раз второй тур выборов будет! – торжественно объявила Полина, позвонившая точно в день моего возвращения. – Так что твой голос ещё пригодится. Не отвертишься!
- И не собираюсь вертеться, - засмеялась я. – Мне бы только работу найти.
- Послушай, у меня полно журналистов в приятелях… в нашей компании, - неожиданно сказала подруга. – Хочешь, узнаю, поговорю?
- Конечно!
- Ты у нас реклама? Сочинитель невероятных историй?
- Нынче это называется копирайтер, - уточнила я. – Да, умею, могу. И как редактор могу.
- Окей! Но ты обязана проголосовать! – строго наказала Поля.
- Слушаюсь, ваше благородие! Об исполнении доложу.
Порочная я!
НОВЫЙ ПОВОРОТ
Полина уже год работала в одной из знаменитых газет – непримиримой, боевой, стоящей на страже интересов демократии и свободы. Без иронии – это была хорошая газета, через несколько лет её уничтожили одной из первых, при авторитаризме таких СМИ быть не может. Полинка слыла «золотым пером», ей отлично платили, а её хорошенькая мордашка часто мелькала на фото, предваряя огромные «кирпичи» аналитических материалов о текущей политической ситуации.
Однажды в телефонном разговоре моя «Полина-на баррикадах», как когда-то обозвала её Людка, сообщила забавную новость, что мой бывший муж Тимур ныне немаленькая фигура в пропагандистском отделе Московского комитета КПРФ. Он сменил на посту своего папаню, который пошёл на повышение и нынче рулит всеми подконтрольными коммунистам СМИ, обитая где-то совсем рядышком с Зюгановым.
- Удивительно, как место меняет человека, - смеялась Поля. – Закабанел твой Тимурчик, волос стало меньше вдвое, морда важная, губа оттопырена, щёки повисли…
- Щёки? У Тимура? – не верила я своим ушам.
- Да! Он с космической скоростью превращается в номенклатурное кэпээсэсное мурло! Когда мы пересекаемся на мероприятиях, я не сразу его узнаю! Боров! Пиджак трещит по швам!
- Но ведь они оппозиция. Их, вроде, не должны хорошо кормить, - усмехнулась я.
- Ой, не будь наивной!
Да ну его! Не хочу про Тимура. Куда интереснее, есть ли хоть какая-то личная жизнь у красотки Поли. Почему-то об этом никогда не заходило речи, она так и продолжала жить с родителями и ни разу не упоминала никакого парня.
- Поля, а у тебя есть парень? – однажды в телефонном разговоре я решилась перебить её речи о политике.
- Чего? – опешила подруга.
- Ты с кем-нибудь встречаешься?
Не стоило смешивать темы, я готова была откусить себе язык.
- А какое это имеет… тебе-то что?
- Просто интересно. Обычно подружки делятся друг с другом.
- Вон ты о чём. Тоже будешь намекать, что я недотраханная, а потому бешусь «за политику»? – тон её стал агрессивным. Ну, что ж, я сама виновата – спровоцировала.
- Почему «тоже»? И как мне могло прийти в голову про недотраханность? Я просто имела в виду отношения…
- Давай раз и навсегда. У меня полно парней, спать есть с кем, не обделена, - вызывающе цинично процедила Поля. – Но вот «строить отношения» не хочу и не собираюсь. Мне неинтересно. Или ты за традиционные ценности и начнёшь мне выносить мозг?
- Боже упаси! Нет, так нет, твоё полное право! Только не злись, пожалуйста, и… прости! Не сердись, а?
- Ладно, проехали. Меня и родители достали, как ты понимаешь, а уж противники и недоброжелатели – у-у-у! Любимая тема – баба одна вот и бесится.
- Полинка… правда, прости! Я идиотка.
Поля, как и обещала, помогла найти работу. На днях я должна была выйти на новую службу, а она собиралась уезжать. Я захотела отблагодарить её и за пару дней до этого пригласила Полину в кафе отметить победу Ельцина и заодно мою новую работу – за мой счёт в качестве благодарности.
- Будто мы не друзья, - разворчалась подруга по телефону. – Ты мне ничего не должна!
- Знаю! Но позволь мне доставить себе такое удовольствие, - выкрутилась я.
Мы сидим за столиком новёхонького кафе с тёмными стенами и сумеречным освещением. То самое время 90-х, когда кафешки, рестораны и бистро открывались повсюду, особенно в Москве, с дикой скоростью: в день по заведению примерно, если не больше.
Там, на улице, вовсю звенел и плавил асфальт жаркий день, здесь же было прохладно от кондиционера, по вечернему темновато. На любителя обстановка, но мне нравилось.
Заказали пару салатов, по бокалу сухого вина, кофе и пирожные. Нам принесли всё сразу. Тарелочки, чашки и бокалы теснились на столе, а мы с грустью поняли, что кофе скоро остынет, но нельзя же начинать с кофе и начали с вина.
- Полинка! Ты настоящий друг! – торжественно произнесла я, поднимая бокал. – Спасибо тебе, дорогая, никогда не забуду и вообще! – мы чокнулись.
- Да на здоровье, родная, всегда обращайся! – улыбнулась Поля. – А за Ельцина, значит, вторым разом будем?
Захохотали. Было легко и спокойно. Наконец, в полной мере я почувствовала, что меня отпустило. Нет, не закончилось, но – отпустило. Могу жить, дышать, аккуратно обращаясь с оставшимся от раны шрамом, стараясь по возможности его не беспокоить.
Скоро мы заказали по второму бокалу вина. Наверное, это было излишним. Когда усидели и второй, нечто в моей башке щёлкнуло и отключилось. Вылетел нужный предохранитель. Подмывало поделиться с подругой подробностями того, что случилось в моей жизни, ох, как подмывало! Но я сумела усилием воли перенаправить желание трепаться о личном в русло рассуждений вообще, не конкретизируя. И понесло меня бурным потоком, хотя речь я держала неторопливо, важно и убийственно серьёзно:
- Смотри, Поль! Ведь счастья никому никто не обещал, не гарантировал, его вообще не существует в ассортименте судьбы – ни как основного ингредиента, ни опцией. Человеки сами себе придумали, что созданы для счастья, как птицы для полёта, что каждый обязан стремиться быть счастливым. «Я этого достойна» и прочая ересь, которая не просто испортила жизнь миллиардам людей, но испортила их самих, превратив в завистливых и озлобленных людишек.
- Красиво говоришь! – восхитилась Полина. – Продолжай, мне нравится.
- Да? Хорошо. Что такое счастье? Подарок в коробке, счёт в банке? А, может, воспитание ребёнка, а потом ещё одного ребёнка? Или: рядышком всегда мокрые собачьи носы и щенячий писк? Какое оно – счастье, в чём, о чём? Понятно же, что для каждого – своё, - я театрально развела руками, многозначительно покивав. - Люди более-менее сошлись лишь в одном: нельзя быть бедным, надо быть богатым, тогда и о счастье можно продолжать разговор. Нашли «волшебную формулу». А ведь тоже не работает! «Богатые тоже плачут» и ещё как!
- Бедные в это не верят, - подметила Полина, подняв указательный палец. - Но потому они чаще всего и бедные, что глупые. Умные из бедных не просто верят и понимают, а ещё пуще ценят то счастье, которое у них есть, и сочувствуют богатым, но несчастным, которых хоть половником жри – их легион.
- О! Именно! Так в чём же счастье, Поль? Вот скажи!
- Моя мама говорит, что счастье в здоровье. Твоём собственном и твоих близких. Но кому как, кому что. Она говорит: чаще всего человек оценивает бесценность здоровья лишь тогда, когда его всерьёз прищучит болячкой. И однажды прищу… чивает всех, каждого, кроме тех счастливцев, кто умирает быстро, сразу – кирпич на голову, поезд по позвоночнику, сердце мгновенно
