происходила мягко и с «уверенностью в завтрашнем дне»? Покажите мне такое место? Без крови – уже подарок судьбы, потрясающий шанс, один из миллиона! Чтобы его упустить целиком и полностью, надо быть… Россией.
Одни сидели ровненько на ягодицах и ждали, когда им преподнесут Время на жостовском подносе – правильное, удобное, комфортное и с подогревом. Другие делали это Время сами, создавали его, работали, «творили, выдумывали, пробовали». С рисками и без страховки.
Голодающие, падающие в обмороки старушки существуют лишь в воображении былинников. Никакого голода-холода и близко не было – как, кстати, и в последние десятилетия советской власти. Терпеть не могу, когда лгут «ради высокой цели» - с любой стороны. От лжи только хуже в итоге всем и всегда.
В середине 90-х для предприимчивых людей на дворе стояло непростое, но перспективное время. А для таких, как я и моя мама, для нанятых, которым хорошо платили, чей труд ценили, то были вполне спокойные, сытые годы. И нас было очень много! Никто из тех, кого я знала, не прозябал. Да хотя бы в нашем холдинге работали сотни людей, которые вовсе не походили на несчастных чаплинских персонажей – забитых, испуганных, измученных капитализмом. Отнюдь!
Ещё былинники любят рассказывать о сплошных перестрелках и убийствах прямо на улицах городов, особенно Москвы. Градус творящегося тогда ужаса в «воспоминаниях» повышается прямо пропорционально историческому удалению от тех лет. Нынешние малыши наверняка уверены, что, скажем, в столице отовсюду трещала пулемётная стрельба, «на поле танки грохотали», стояли баррикады, из-за которых бандиты обстреливали друг друга, а мирные граждане старались проскочить между пулями, но не всегда удавалось.
90-е – самые активные годы моей жизни и работы в Москве. Ничего подобного ни разу – ни канонады, ни даже выстрела рядом. Узнавала о подобном только из новостей.
Ни один знакомый парень не оказался в банде. Все нашли себя, прости господи, в созидательном труде. Как так получается? Или зависит от страты, к которой принадлежишь? Так надо с умом выбирать страту, если ты взрослый человек.
Только с одним соглашусь: рэкет, который адски мешал бизнесу, на самом деле существовал, что было, то было. Но какое отношение он мог иметь к былинникам и тем, кто сладострастно им внимает? Где был рэкет, и где они? Эти люди одинаково ненавидят и бизнес, и рэкет, не видя между ними разницы (до сих пор, кстати). Есть у тебя деньги – неважно, заработал ты их честно или отобрал у кого-то - по-любому ты сволочь.
Хитромудренькое государство же тогда приглядывалось к рэкету, прищурившись и размышляя: а вот ведь как можно легко стричь бабло – без вложений, не тратясь, всего лишь имея силу. «Ну, так это у меня есть, чего я жду, почему не по рангу всякая шелупонь деньги отжимает, это ж всё моё!» - возмущённо подытожило государство.
С тех пор в стране есть единственный, многоголовый самый главный, безжалостный и непобедимый рэкетир. И его наличие вполне устраивает былинников и внимающих. Не смущает ничем. Такова наша печальная реальность.
Почему так много приходится говорить об экономике и политике, почему? Да потому что не удаётся жить в России, не получая регулярно по морде политикой и, соответственно, экономикой! Особенно если ты пытаешься что-то сделать, предприимчив и «высовываешься». Нигде больше в цивилизованном мире нет такой адской зависимости! Жизнь всех поколений, каждого человека в эрэфии на сто процентов зависит от того, какая нынче сволочь у власти – побольше или поменьше? Ну, последние двадцать лет (это с двухтысячного) без выбора…
Впрочем, и такое уже бывало! В этих случаях всегда начинает тяжело хворать экономика – железная зависимость. Какую эпоху, какие годы ни возьми! Крохотное окошечко в несколько лет в 90-е не считается – несерьёзно по времени. Хотя на судьбы многих успело оказать огромное влияние, изменить, повернуть, перевернуть. Например, мою.
Как всё у меня сложилось бы, если бы не то, что происходило в 90-е? Уверена, что в итоге получилась бы принципиально другая Белла. Возможно, её судьба мне не понравилась бы. Белла, которую воспитал маразматический застой или Белла, сформировавшаяся при реваншизме? И то, и другое - катастрофа.
Вторая половина девяностых… Жизнь постепенно входила в цивилизованные и стабильные берега. Казалось, что стабильность навсегда. Ошиблись. Но впереди была ещё парочка спокойных лет.
Даже особенно рассказывать не о чем. Пять дней работы до шести, потом домой с заскоком в магазин. Ужин с мамой и телевизором, почитать и баиньки.
В пятницу и выходные встречались с подругами, Поля таскала меня в ночные клубы, где мы танцевали, пили какую-то сладкую гадость и заигрывали с парнями. Ни в какие серьёзные знакомства с продолжением я не вступала, а вот Полинка… Не раз она уходила из клуба с обнимку с каким-нибудь юношей, виновато сказав мне на прощание:
- Ну, мы пойдём, ага? Ты не обидишься?
Да, господи! На здоровье.
Я редко позволяла себя кому-то провожать, но, если видела, что парень безопасен, не возражала. Главная задача – успеть до закрытия метро. И вот бредём мы по ночной улице, приближаясь к моему дому.
- Ты дашь свой телефон? – спрашивал парень, тщетно пытаясь схватить меня за руку или приобнять. Я всё время ловко уворачивалась.
- Давай лучше ты мне свой.
- А ты позвонишь?
- Конечно, Серёжа! Прямо завтра!
- Я же Саша…
Клубы мне нужны были только для танцев и встречи с Полей.
Но чаще мы с ней никуда не ходили, а вели бесконечные разговоры у кого-то из нас дома. О мироздании, о человеке и его предназначении, о цивилизации и дикарстве, о религии и науке. Болтая, забывали про время, уютно сидя или у меня на кухне и литрами глуша кофе, либо у неё – в красивой комнате, уставленной уникальной мебелью. В такой обстановке особенно приятно болтать о вечном, уверяю!
Полинина политическая активность немного поутихла после выборов, хотя она вступила в партию «Яблоко», точнее, в «Молодёжное Московское Яблоко», поэтому часто ходила на собрания, сходки, митинги и пикеты. И как журналист работала теперь на партию. Но в свободное от политработы время…
- Смотри, - задумчиво и напевно рассуждала Поля, угнездившись в небольшом старинном кресле на гнутых ножках и причудливо сплетя длинные ноги в облегающих лосинах, – насколько же всё противоречиво. Человек – сборище противоречий!
- «Я – царь – я – раб – я червь – я бог», - напомнила я, сидя напротив подруги на банкетке, жутко неудобной, жёсткой, но такой красивой, что само сознание, куда пристроена моя попа, наполняло чувством собственного достоинства и заставляло держать спину прямо.
- Вот именно! Поэтому связать свою жизнь с кем-то навсегда – это, на мой взгляд, экстрим! Во-первых, человек может меняться, и кто знает, во что он превратится через пару лет.
- А уж через десяток…
- Именно! Хотя твой опыт, - она многозначительно посмотрела на меня, подняв брови, - доказывает, что даже пяти лет может не понадобиться.
- Мой опыт патологический, - усмехнулась я.
- Да нет же. Патологично превращение в чудище, а не то, что вы так скоро друг в друге разочаровались. Не политика, так что-то иное развело бы.
- Совсем в этом не уверена, - я покачала головой. – В том режиме, в каком мы жили тогда, можно было ещё хоть десять лет промариноваться. И не дай бог родить ребёнка.
- О! – Поля подняла палец. – Молодец! В точку. Не дай бог при таких условиях родить ребёнка. И через два года узнать, что вы – не пара. Это ж какая безответственность!
- А сколько надо времени, чтобы узнать, по-твоему?
- Шут его знает. Может, как раз десять. Может, больше… Помнишь «Назад в будущее»?
- А как же!
- Я часто думаю, куда б двинулась на такой машине, в какой год, если назад?
- Ты только после фильма об этом стала думать? Я лет эдак с десяти, после первых прочитанных книжек о перемещении во времени.
- А я отсталая в этом смысле, не любила фантастику, предпочитала детективы. Ну, неважно. В общем, подумала так: приезжаю я на Делориане в 1917 год и не допускаю революции…
- Ай! – я закатила глаза. – Кто про что!
- Не перебивай! Значит, не допускаю я революции и, знаешь, что получается?
- Как что? Процветающая Россия, изо всех сил догоняющая Запад по технологиям и вылезающая с помощью капитализма в развитый мир. Я правильно рассуждаю? – улыбалась я. Но Поля оставалась серьёзной.
- Нет. Получается кое-что другое. Я тогда просто не родилась бы.
- Почему?
- Потому что мои родители не встретились бы никогда. Папин дед был кузнецом в деревне, у него – пятеро ртов, о каком высшем образовании могла идти речь? Тем более – в столице, а они жили почти на Урале! А мама из московских мещан. Вероятность знакомства мамы и папы была бы сведена к нулю.
- Если бы ты вовремя интересовалась фантастикой, то давно знала бы про эффект бабочки, - съязвила я.
- Да знаю я про этот эффект! – махнула рукой Поля. – Очень красиво и слишком метафорично, чтобы применить к чьей-то конкретной жизни. А вот тебе конкретика: я. Меня бы не было. Значит, не в моих интересах отменять революцию, - печально закончила подруга.
- Хм. А перед тобой реально встал такой выбор? Ты сконструировала Делориан и поэтому так убийственно серьёзно отказываешься отменять октябрь семнадцатого года и оставить Ленина с носом? – мы обе заржали.
Нам было хорошо вместе.
- Надо чаще встречаться! – говорили мы друг другу всякий раз, прощаясь и обнимаясь.
Регулярно виделась с Верой. Мы либо гуляли с посиделками в кафе, либо ходили на выставки и в музеи, куда она нередко брала Виталика, уже заканчивающего младшую школу. Мальчишка сильно вытянулся и стал ужасно похож на мать!
- Я бы не узнала его нынешнего, потому что помню прежнего! – ахнула я, когда на нашу «музейную» вылазку подруга впервые привела смущающегося Виталика. Вера нежно обняла сына:
- Представляешь? То вылитый папенька его, то бабуля, теперь настал мой черёд. Интересно, что будет дальше.
- Ну, варианты-то ограничены.
Болтая, мы зашли в музей имени Пушкина: Вера сочла, что для начала он самый подходящий для ребёнка.
- Это и мой первый музей. Память на всю жизнь! – улыбалась Вера.
- И мой тоже. Потом Третьяковка.
- Вот в следующий раз поведу туда! Ты с нами?
- А как же!
Вера продолжала писать, хотя говорила об этом неохотно. Я тормошила её, меня разрывало любопытство и хотелось почитать!
- Уже почти роман по объёму.
- Ого! Скоро закончишь?
- Не знаю, - она насупилась.
- Есть хоть малейшие шансы, что дашь почитать? – я умоляюще сложила руки и сделала жалобное личико, но Вера не поддавалась.
- Пока никаких – твёрдо и жёстко, как отрезала. – Вижу, что-то не так. Сыро! Не нравится пока. Когда пишу, нравится, перечитываю – не то!
- Может, ты чересчур к себе придираешься? Работаешь, как встарь, колдуешь над каждым словом. Вон у нас в журнале тётки пишут по рассказику в день – чаще всего всё идёт в печать, потому что читателя надо развлекать. Даже, как говорится, левой задней у них получается удобоваримо и вполне читаемо.
- Да читаю я эти опусы, - насмешливо заметила Вера. – Для журнала-однодневки сгодится. Но ведь это не литература!
- Конечно, - согласилась я. – В таком случае, от тебя ожидается шедевр, - в моих словах не было никакого подвоха, я верила в то, что Вера пишет нечто эпохальное. – Ты так
