- Так ты поедешь с нами в Москву?
- С вами поеду.
- А если с нами поедет Коля, ты поедешь?
- Я поеду с вами. А там с кем еще вы поедете, меня не интересует. Понятно?
- Теперь понятно. Только знаешь, Лена, Коля о тебе уже спрашивал меня. Ему очень понравилась ты как модель. Он хочет написать твой портрет. Он сказал мне по секрету, что ты похожа на индийскую царевну.
- На кого-кого? Неужели я такая черная? Я не ожидала от тебя такого, Петя. Еще друг называется.
- Ну, хватит, признаваться друг другу в любви. Может быть, я здесь лишняя?
- Нет, что ты Маша. Неужели ты не видишь, как Петя смотрит на тебя. Так, что зря не переживай.
- Петя, можешь отойти и оставить нас на время?
- Милые мои, может не надо.
- Надо. Петя, надо, - сказала уверенно Маша и посмотрела серьезно на Лену.
Я отошел в сторону. Через пять минут девушки позвали меня вернуться к ним.
- Мы договорились с Леной, что поедем в Москву втроем. Но если с нами поедет Коля, то она не будет против его присутствия, только при одном условии, что мы не будем ее оставлять наедине с ним.
- Разумеется, согласен, только при одном условии, что будете ухаживать за мной.
- Хорошо.
Вечером мы сходили на балет. Балет не произвел на меня, как говорят, «неизгладимое впечателние». «Садко» Римского-Корсакова лучше «Раймонды» Глазунова. А, вот девушкам Раймонда понравилась. Так что мы всю дорогу домой спорили, какое произведение лучше. Елена сказала, что если сравнивать, то вещи одного порядка, а не оперу с балетом. В общем-то, я с ней согласился.
25 декабря предпоследнего года уходящего века мы сели в поезд Петербург-Москва. На улице было ветрено и ужасно холодно, так что мы долго кутались в теплую одежду в спальном вагоне. Ближе к ночи я ушел в свое купе, оставив дам допивать свой горячий чай.
Глава вторая. Москва
Утром следующего дня мы уже были в Москве. Хорошо, что девушки тепло оделись в меховые шубки, а то бы они замерзли на николаевском вокзале. В Москве не было ветра, но было еще холоднее, чем в столице. Однако нас уже ждали. И мы быстро добрались в карете до моего дома. Я заблаговременно заказал билеты на оперу. Она должна состояться завтра в частном театре Солодовникова. Петя обещал появиться у меня дома вечером. Он уже был в Москве. Но не мог встретить нас на вокзале, так как был на приеме у одного мецената и любителя живописного искусства. Я сам никому не признавался в том, что страшно боюсь холода. Я уже пожалел, что приехал в Москву. Но мое печальное настроение подняла шутливая обида Маши, которая призналась Лене в том, что я не люблю их, потому что мне скучно с ними.
- Лена, посмотри на Петю. Что ты видишь?
- Вижу то, что он недоволен. Видно, оставил кого-то в Петербурге, по кому скучает. «Что царевич ты не весел, буйну голову повесил?»
- Да, я просто замерз.
- Вот и признался, наконец. А то все храбрился, что ему мороз нипочем. Нашел, чем гордиться.
Приехав ко мне во «дворец», мы разошлись по гулким комнатам, которые предусмотрительно нагрели слуги. К слову, их было всего трое, да и «дворец» выглядел, как нежилой, после продолжительного отсутствия своих хозяев. От холода на теплом воздухе я задремал. Меня разбудил стук в дверь. Это была Маша. Она сказал, что приехал Коля. Я попросил ее позвать его ко мне. Когда мой приятель вошел, я все понял. Понял я то, что решается моя судьба. Сейчас я должен сделать выбор: с кем я буду всю жизнь, - с Машей или Леной. То, как я на самом деле отношусь к Коле, было написано на моем лице. Маша серьезно на меня посмотрела, потом отвернулась и вышла из комнаты. Я почувствовал ее настроение и у меня, как у нее, все оборвалось внутри. Коля – мой соперник. Еще до своего разговора с Колей я должен был решить вопрос: кого я больше люблю – Машу или Лену. Маша мне была родным человеком, простым и милым, нежным другом. А вот Лена будила мои потаенные желания и звала меня куда-то в нездешние края. Таким был и Рерих. Он все куда-то торопился ехать. И в своем художественном творчестве мой приятель был необычен. Как тогда говорили, был модернист. Они подходили друг к другу.
Но я был не готов к критическому выбору. Я не хотел себя ругать за то, что был нечестен с Машей и вскружил голову Лене. Меньше всего я думал о том, что угрожаю их дружбе. Одним словом, «собака на сене». Поэтому я решил насколько это возможно ограничить контакт Коли с Леной. Но для этого необходимо было уже играть роль «друга» Коли, каким я никогда не был. Он, кстати, считал меня своим другом, опять же на словах.
- Петя, ты, что не в духе? Или ты мне не рад?
- Да, рад я тебе, рад. Только Лена поставила условием нашей встречи Нового Года, чтобы мы не оставляли ее наедине с тобой. Как мне быть? Ведь ты хотел с ней работать, а мы с Машей будем мешать.
- Слушай, Петя. Если тебя заботит моя работа, то ты не переживай, - я могу работать на публике также, как наедине с натурой. Другое дело, если ты дорожишь не только Марией Алексеевной, но и Еленой Ивановной, то я отойду в сторону.
- Слушай, Коля, что за великодушные жесты, достойные паладинов Карла Великого? Я не родитель Елены, чтобы переживать за ее честь. Честно признаюсь, она мне нравится. Но и тебе, не спорь, она нравится тоже. Так мы соперники? Нет, конечно. Кстати, вы подходите друг другу. Ты и она любите все необычное. Если ты с ней подружишься, то я буду искренне рад. Только не спеши, а то она пошлет тебя туда, куда ты хочешь поехать, - к черту на кулички.
- Спасибо, Петя, за откровенность. Она заслуживает ответной откровенности. Я не скрою от тебя, что влюблен в Елену Ивановну. И ты знаешь мой характер идти до конца. Но если она не будет испытывать такой же симпатии по отношению ко мне, то я оставлю ее даже в мыслях.
- Коля, так, конечно, говорили когда-то рыцари, но ты сам понял, что сказал? Как ты можешь перестать думать о той, в кого влюблен, если даже она равнодушна к тебе? Ты говори, да не заговаривайся. А то принимаешь такие обеты, которые не сможешь выполнить.
- Я понимаю твою иронию. Ты думаешь, что если я художник, то не соображаю, что говорю, когда чувствую? Знаешь ли ты, что для нас, художников, главное не переживание, аффект, а восприятие, при том восприятие ясное и от всего отличное?
- Да, знаешь, как-то догадался.
- Хорошо. Мы друг друга поняли. Что опера? Достал билеты?
- А как же. Завтра пойдем все вместе. Давай я представлю тебя Елене Ивановне.
Покончив на этом с выяснением наших любовных предпочтений, мы отправились в комнаты девушек. Но их там уже не было, - девушки сидели в гостиной. Войдя в гостиную, я первым делом посмотрел на Машу. Но она отвела взгляд. Обратив взор на Лену, я увидел, как она волнуется, стараясь скрыть свое невольное волнение.
- Елена Ивановна, прошу любить и жаловать Николая Константиновича. Того же и вам желаю, Николай Константинович.
- Петя, может быть, хватит паясничать? Очень приятно познакомиться с вами, Николай Константинович. Я слышала, что вы желаете написать мой портрет. Чем вызвано столь необычное желание художника, для которого легко найдутся более симпатичные, я уже не говорю «красивые», девушки, чем моя скромная персона?
- Боюсь заслужить вашу немилость, но вы действительно не писаная красавица, которую легко найти и у нас в университете, и тем более на улице. Но у вас необычное лицо и его нельзя не нарисовать. От вас веет каким-то неземным очарованием.
- По каким признакам вы определили это? – спросила с интересом Маша.
- Друзья, а не кажется ли вам, что вы меня обсуждается так же, как если бы вместо меня обсуждали какого-нибудь уродца из кунсткамеры?
- Нет, не кажется, Елена Ивановна. Я таких лиц, как у вас, еще не видел. Вы согласны мне попозировать?
- Чего не сделаешь для искусства. Когда вам необходимо это сделать?
- Когда вам будет удобно.
- Тогда сейчас же.
- Очень хорошо. Я готов.
И Николай Рерих незамедлительно приступил к потретированию Елены Шапошниковой. Рерих любил экспериментировать с ярким контрастным цветом, как это было характерно для древнерусской иконописи. Причем в его манере чувствовалось тяготение не к натурализации, а к символизации и стилизации, нашедшее свое жанровое определение в историческом пейзаже. И в том портрете, над которым сейчас работал Рерих, сквозило нечто символически многозначное, для которого, с его слов, адекватным средством выражения служит не масло, а темпера из-за своей способности передавать неуловимые оттенки цвета. Получался не натуральный портрет Елены, а ее символическое представление в игре красок на полотне картины.
Прошло время, наступил поздний вечер, натурщица устала и художник откланялся, договорившись с нами встретиться завтра днем, чтобы показать то, что получилось. Лишь потом мы отправимся на долгожданную оперу.
Девушки пошли отдыхать, а я отправился в библиотеку деда, забитую под самый потолок книгами со всего света. Я сел на диван и задумался о том, что мне делать дальше. От невеселых мыслей меня отвлек осторожный стук в дверь. Я спросил: «Кто там? Войдите». Вошла Маша.
- Это я.
Я привстал и понял, что у меня земля уходит из-под ног, и упал на диван. Маша невольно бросилась ко мне, чтобы мне помочь подняться, но, не добежав, остановилась. Было заметно, что она с трудом сдерживается, чтобы не подойти ко мне. И тут она начала меня воспитывать, чего прежде я не замечал за ней.
- Пет…р Владимирович, я пришла сказать вам, что завтра утром уезжаю обратно в Петербург.
- Маша, зачем? Прости меня, Маша. Я дурак. Я больше так не буду, - в бреду говорил я, чтобы словами снять напряженную паузу, возникшую в наших отношениях.
- Вы думаете, так просто загладить словами ваше легкомысленное отношение ко мне?
- Нет, Маша, не «вы», а «ты». Не убивай меня так, Маша. Да, я виноват. Но неужели нельзя ничего поправить? Ведь ты знаешь, что я не чаю души в тебе. Не скрою мне интересно с Леной. Но я не люблю ее. Одну тебя я только любил и продолжаю любить, и ты это знаешь. Не можешь не знать.
- Нет, я знаю, что вы меня не любите. У вас на первом месте всегда Елена. А я у вас в роли сестры, которая все понимает и во всем соглашается с вами, даже с вашими вздорными желаниями. А, как же я? Где я? Какое место я занимаю в вашей жизни? Я не собачка, а вы не мой хозяин. Все, кончено. И не отговаривайте меня от возвращения. Прощайте!
С этими словами Маша, стукнув дверью, удалилась в свою спальную комнату. И только тут я понял, что наделал. Маша, оказывается, девушка с характером. Как мне помириться с ней? Я не мог взять в толк. И тут «случай – бог изобретатель», как выразился Александр Сергеевич, мне помог найти выход из, казалось бы, безвыходного положения. Чтобы отвлечься от своих тяжелых дум, я поднялся по лестнице к самому потолку и взял наугад первую, попавшуюся мне на глаза книгу. Ей оказался объемный фолиант с верхней полки, который я не смог удержать в руке, когда спускался вниз по лестнице. Книга упала, шелестя потемневшими страницами, на паркетный пол библиотеки, выложенный в виде символических древнеегипетских фигур, и раскрылась на
