- Ах, так. Тайным воздыхателем моей сестрицы Маши был этот гад Маврин. И вот его отбила у нее невеста Пети, когда он был на войне, - сказав это, Дмитрий выбежал из гостиной.
С криком, что она надерет ему уши, за братом выбежала из комнаты сестра Маша. Дядя хотел уже перехватить ее у самых дверей гостиной, но Елена Васильевна махнула рукой, давая понять, что пускай, мол, бежит, и тот, качая головой, опустил руки. Андрей Иванович и его сестра стали собираться, сказавшись занятыми.
- Давно я так не отдыхал душой: тут вам и стихи, и какой театр, - Шакспер отдыхает, - не сдержался в выражении чувств, ухмыляясь, Андрей Иванович.
Его сестра, Вера Ивановна, только поблагодарила за обед Елену Васильевну и откланялась.
- Я вас провожу, - вскричал Петр Петрович и мигом вышел из комнаты.
Марфа Борисовна, вся в слезах, хотела выйти из гостиной следом за Петром Петровичем, но ее удержала Елена Васильевна, расспрашивая ту, как поживают ее родители.
Светлана во все глаза жадно впитывала в себя новые впечатления.
Александр Васильевич подвел итог светского собрания хлесткой фразой: «Какой скандал в благородном семействе».
Утешение
Выбегая из гостиной, Петр Петрович сгорал от стыда, что послужил предметом болезненного влечения Марфы Борисовны, чем вызвал неприязнь Веры Ивановны, к которой стал испытывать нежные чувства, и не хороший смех ее брата. Он хотел объясниться с ними. Спору нет, гости стали свидетелями безобразной сцены ревности и обиды многих участников обеда. Петр Петрович сердцем чувствовал, что сильно разочаровал Веру Ивановну. Пикантность болезненной ситуации добавляла подмена жениха Марфы Борисовны его не молодым двойником, Петром Петровичем, изображавшим пылкого юношу. Слава Богу, никто не догадывался об этом. «Прямо водевиль какой-то», – недовольно скажет строгий читатель. «Ваша правда», - отвечу я ему. Что делать. Но такими комедиями полна наша обычная жизнь. Без них она превратилась бы в скучную прозу.
Как только Петр Петрович догнал Березиных на самом пороге дома.
- Да, брат, искренне сочувствую твоему горю, - уже без смеха сказал Андрей Иванович и показал жестом, приложив указательный палец в перчатке к своим губам, что разговор с его сестрой излишен. – Ждем тебя к нам в гости послезавтра. Мы устраиваем вечер знакомств. Если ты не придешь, то я сильно обижусь на тебя.
- До свидания, - молвил на прощание Петр Петрович.
Вера Ивановна молча, не смотря на него, кивнула головой.
В расстроенных чувствах Петр Петрович вернулся назад в гостиную. На удивление он мало злился на Марфу Борисовну. Ему даже было жалко ее немножко. Но он не сдержался и сказал, что думал.
- Ну, вот, Марфа, чего ты добилась, - испортила всем и самой себе своим визитом настроение.
- Извини, пожалуйста. Больше ноги моей не будет в этом доме, - порывисто ответила Марфа Борисовна и направила свои стопы к выходу.
Но Елена Васильевна опять удержала ее за руку, сказав: «Я оставлю вас наедине, а вы поговорите друг с другом без посторонних, как жених и невеста».
- Что мне делать с вами, Марфа Борисовна? – стал спрашивать жених свою невесту.
- Бросьте меня, такую гадкую, - сказала, давясь словами, Марфа Борисовна и затем с надеждой посмотрев на Петра Петровича, произнесла: «Вы совсем не любите меня, Петр Николаевич».
- Марфа Борисовна. Вы красивая женщина. Я вам симпатизирую. Но для женитьбы этого мало. Нужна любовь. Может быть, я вас полюблю.
- Но как же так! Вот вы со мной говорите так, как будто я вам чужая. Между тем совсем недавно вы говорили мне, что любите меня. Я понимаю, что вам наговорили на меня. Да, впрочем, я сама виновата. Вчерась наговорила на себя такое… Но это со зла на саму себя и вашего товарища. В нем я видела вашего друга, а он воспользовался моей слабостью.
- Марфа Борисовна, скажите честно, вы изменили Петру Николаевичу?
- Что вы такое говорите? И зачем вы говорите о самом себе в третьем лице? Не переживайте так, Петр Николаевич!
«Час от часу не легче. Надо же было проговориться. Следует быть осторожнее и не выдавать себя. Она видно подумала, что я заговариваюсь от волнения», - подумал про себя Петр Петрович.
- От таких новостей не заволнуешься!
- Чиста я перед вами, Петр Николаевич! Как перед Богом клянусь.
- Не упоминайте, Марфа Борисовна, имя Бога всуе. Скажу вам: я подумаю. Но жениться я буду только по любви. Если снова почувствую оную, сразу скажу вам. Все эти события начисто отбили у меня охоту жениться.
- Петр Николаевич, так мне ждать, когда вы подумаете или почувствуете?
- Марфа Борисовна! Вы иронизируете, что ли? – опешил Петр Петрович.
- Как вы сказали? Я не поняла вас.
- Да, ладно. Проехали. Я расстроен и не могу сказать вам, что решил.
- Хорошо, Петр Николаевич, буду покорно ждать вашего решения, каким бы оно ни было.
- Только не говорите, что наложите на себя руки, - вдруг неожиданно для самого себя сказал Петр Петрович. Видимо, это в нем, все-таки, проговорился его двойник.
- Не дождетесь, - молвила Марфа Борисовна и выбежала из комнаты.
- Ну, и дела, - только и мог, что сказать Петр Петрович.
На следующий день он отправился в Военную контору, чтобы решить вопрос об отставке «по семейным обстоятельствам». Там ему сказали, чтобы он подал заявку. Его поставили на очередь и сказали, что необходимо зайти на следующей неделе с целью узнать, как продвигается его дело. Недовольный бюрократической волокитой, Петр Петрович шел по Тверской улице и чертыхался. От дурного настроения его избавила встреча с Верой Ивановной. Как только он увидел ее, так сразу повеселел. Но его веселье как рукой сняло обращение знакомой Веры Ивановны. Оно просто его потрясло: она назвала его по имени и отчеству «Петром Петровичем».
- Петр Петрович, здравствуйте!
- Здравствуйте, Вера Ивановна.
- Не удивляйтесь так. Она ничего не знает, - не знает даже того, что сейчас разговаривает с вами. Это я воспользовался ей, чтобы поговорить с вами.
- Я так и знал.
- Что знали?
- Что все это неспроста. Не просто так я попал в другое время.
- Да, Петр Петрович. Вы правы. Что делать. Пора вам узнать правду. Я думал, надо ли вам все говорить. Но потом решил, что вы должны знать все: кто вы и зачем здесь появились.
- Кто я? Вы назвали меня Петром Петровичем.
- Да, я назвал вас этим именем.
- Кто вы?
- Я ваш создатель.
- Как это так? Я вам не верю. Я на самом деле являюсь Петром Петровичем Петровым.
- Таким вас сделали. Я ваш автор, а вы – герой моего сочинения.
- Не может быть, - убежденно сказал Петр Петрович. – Я настоящий… человек, а не какой-то там герой вашего сочинения.
- Если вы настоящий человек, то каким образом смогли попасть в прошлое время, в восемнадцатый век? Ваше предположение о том, что есть другие миры, параллельные вашему миру, верно. Но оно верно только в том смысле, что ваш мир – это выдуманный мной мир произведения. Ему параллелен мир, в котором я живу. Это в моем мире было в реальности то, что теперь существует только в моем воображении и вашем сознании – сознании героя, которого я вообразил себе.
- Я вам не верю, - вы меня испытываете.
- Да, это так: я испытываю вас. То, что я говорю правду, доказывает тот факт, что с вами говорю не я лично, а другой персонаж моего сочинения, - Вера Ивановна. Ее устами я общаюсь с вами как автор повести о вас и Вере Ивановне.
- Если это так, то зачем вы рассказали мне об этом? – по интонации вопроса Петра Петровича было слышно, что он пребывает в подавленном состоянии и пробует уверить себя в том, что он настоящий человек, а не выдуманный персонаж.
- Я не знаю, что мне делать с тобой дальше. Я не хочу тебя потерять. Это может произойти, если предоставить твое будущее сюжету повести. Может выйти так, что ты окажешься соперником князя Трубецкого. Он же воспользовавшись своим положением и, возможно, договорившись с Марфой Борисовной воспрепятствовать вашему сближению с Верой Ивановной, сделает тебя несчастным. Я не хочу такого исхода истории. Я могу тебя спасти авторским произволом. Но я не желаю держать тебя в неведении. Ты понимаешь меня?
- Да. Но если это так, то я прошу вас сделать меня живым, свободным, независимым от вашего произвола. Пусть будет то, что будет по сюжету.
- Петр Петрович, ты не понимаешь того, о чем просишь. Твоя жизнь в произведении лучше той, так называемой «настоящей», о которой ты просишь. Ты просишь меня не вмешиваться в твою жизнь. Но ты не знаешь, что такое жизнь в нашем мире. Она только на словах свободна и является нашей жизнью. На самом деле в этой жизни мы несчастны, зависимы. От нас мало, что зависит. В этой жизни мы марионетки, куклы в еще больше степени, чем вы персонажи произведений. Мы более несчастные существа, чем вы. И самое главное: мы менее реальны, чем вы, как бы нам не хотелось это отрицать. Лучше уж жить выдуманной жизнью в творчестве, чем «реальной» жизнью в быту. То, что такая жизнь реальна, - это сплошная иллюзия. Но без нее, этой иллюзии, как условия, в чем и состоит парадокс, жизнь сочинения невозможна.
- Все равно отпусти меня, мой автор, - стал умолять герой автора.
- Хорошо. Но тогда пеняй на самого себя, - ответил автор и оставил героя в покое, наедине с самим собой.
Но это уже другая история, которой нет места в этой истории без конца.
Послесловие
Читатель, если он любопытен, может обидеться, посчитав, что его обманул автор. Давайте разберемся, сердитый читатель. Вот вы спрашиваете о том, зачем нужно было тащить героя через целых двести шестьдесят лет вглубь истории, чтобы там его оставить. Туда его затащили, чтобы он лучше там сохранился, превратился в музейный раритет. Ведь все из прошлого, где нас уже нет, но мы его знаем, нам ценно. Даже если, простите, любезный читатель, это известная субстанция, например, мамонта. Тем более ценно, если таким музейным экспонатом будет живой человек или герой исторического романа. Это, конечно, шутка, но в каждой шутке есть еще что-то, что прячут за комической маской. Это то, что современные люди зовут «экзистенция». Она остается, когда мы снимаем маски и извлекаем из себя Я. Если автор – это Я, то его произведение – это место на время любования масками, которые он надевает на самого себя. Он разыгрывает самого себя на потеху публике.
Дорогой читатель, что останется от автора, когда его уже не будет, когда он закончит произведение и кончит, закроет самого себя как автора? Его маски и вы, любезный и внимательный читатель. Представление продолжается. The Show Must Go On! Вот меня и взяла обида за персонажа. Мы оживаем маски собой. Так будем последовательны и отдадим им самих себя. Может быть так мы сохранимся для истории?
Вечный дух автора живет во всех его формах-масках, в которых он овеществляется, является реально и материально в словах. Он размножается, множится в них, в персонажах, все же оставаясь для них
