- Твоя правда, дочка, - одобрил дядя вывод племянницы.
Предназначение
Уже провожая Марфу Борисовну домой, Петр Петрович подумал о том, что мир никуда не ушел от него. Это был его мир, мир его сознания. Он воспринимал мир таким, каким допускало его сознание до самосознания. Оно упорядочивалось вокруг него как центра – собственного самосознания. Поэтому будь он в двадцать первом веке или в веке восемнадцатом, в том мире или этом, параллельном тому мире, даже в шкуре другого существа, благо, такого же, как и он, человека, перед ним открывалась та же картина, в которой он был обязательно. Но где был? Был везде, где была она, в качестве его живого зрителя-участника. Он созерцал поток жизни, находясь в самой гуще жизни, который не обтекал его, а тек сквозь него.
Тогда зачем он перепрыгнул время и оказался в другом мире, который буквально похож на его мир, каким он был в восемнадцатом веке, если судить о нем из двадцать первого века, точнее, судить с точки зрения человека из другого, двадцать первого века? Может быть, Петра Петровича в его мире ожидало несчастье? Или в этом мире он должен кого-то спасти от неминуемой смерти? Прежде чем это сделать, следует самому попытаться спастись, ибо и здесь смерть подстерегает на каждом шагу, достаточно вспомнить то положение, в котором оказался его двойник, Петр Николаевич, едва не лишившийся своей головы. Сознания он точно лишился. И если бы Петр Петрович не оказался на его месте, в его теле, то он так и мог всю оставшуюся жизнь пролежать в беспамятном состоянии. Таким могло оказаться осложнение после контузии.
Какое же несчастье могло случиться с Петром Петровичем в его мире? Да, все, что угодно. Например, он мог заразиться неизвестным вирусом или таким вирусом, от которого еще не нашли вакцины. Хорошо, его переместили в другой мир для спасения жизни. Но почему именно его? В чем необыкновенная ценность его как обычного человека, одного из многих? В том, что у него развитое сознание? Но таких не мало. Правда, почему бы таких сознательных и в то же время обычных людей не перевести в другие, более безопасные миры?
Но все же, так ли обычны «сознательные люди»?
Размышления Петра Петровича прервал вопрос Марфы Борисовны.
- Петя, скажи мне честно, ты серьезно обиделся на меня из-за твоего товарища Ивана?
- Нет, Марфуша, - просто сказал Петр Петрович и взглянул на Марфу Борисовну, одетую в соболиную шубу с серой муфтой на руках и голубой шляпкой на затылке.
Они стояли на обочине улицы, и на них медленно падал пушистый снег. Было холодно, и под ногами Марфы Борисовны в высоких серых сапожках скрипел белый снег. Он ровно ложился на шубу и шляпку невесты Петра Петровича.
В тот студеный вечер он сам был одет в кафтан типа жюстокора зеленого сукна с отложным воротником, широкими обшлагами, пристегнутыми к рукавам. Кафтан был отделан серебряным кружевом и оплетен серебряной нитью пуговицами. На боку висела шпага на поясной портупее, продетая в разрез полы жюстокора. Под ним сидел красный камзол на белой рубашке с жабо. Ноги его были облечены в серые кюлоты по колено, чулки телесного цвета в сапогах с серебряными пряжками. Гардероб нашего героя заканчивал синий плащ, украшенный золотом и подбитый мехом, и увенчивала треуголка синего цвета с серебряным галуном.
- Знаешь, я все понимаю, - продолжил он, - время идет, люди меняются. Все относительно. К тому же ты мне не жена и поэтому не обязана хранить верность до гробовой доски. Если у тебя были романтические отношения с господином Мавриным, то я могу простить тебя. Но люди, мои родственники, не простят. Если ты будешь жить со мной, то вынуждена будешь терпеть и их тоже. Так что, смотри, - пока не поздно, можешь передумать.
- Да? И кто меня тогда возьмет замуж? Это после то нашей возможной размолвки в связи со слухами о моей связи с Мавриным. Петя, так ты любишь меня, чтобы поверить мне, что я была верна?
- Люблю. Проблема не во мне, а в тебе. Любишь ли ты меня?
- Люблю, конечно.
- Тогда зачем ты кокетничала с этим пижоном?
- Мне было скучно.
- Я слышал, что вы целовались, и ты сидела у него на коленях при людях. Поэтому они, естественно, стали распускать слухи о том, что вы были близки наедине друг с другом. Это так?
- Так.
- Были близки?
- Да.
- Один раз?
- Нет, не один раз.
- И после этого ты говоришь, что меня любишь и верна мне?
- Да. Я люблю тебя. Я больше не люблю ни одного мужчины. Но они мне нравятся. И не один Маврин. Тебя не было рядом. Мне было скучно. Он разбудил во мне женщину. Он это умеет делать. От того, что я с ним спала, я не полюбила его. Учти, я спала не только с ним, когда ты уехал на войну. Так что у тебя нет причин ревновать только к нему.
- Зачем ты говоришь мне об этом? Разве после таких слов, после твоей измены можно жениться на тебе?
- Я сказала только то, что соответствует твоему выводу, что все относительно. Я честна перед тобой, не обманываю тебя и призналась тебе, что неверна.
- Ты будешь хранить мне верность после свадьбы?
- Как это можно сделать, если все относительно? Если все зависит от наших желаний, то верность возможна лишь при условии удовлетворения желания любви. Ты готов постоянно удовлетворять меня? Не по привычке, а по страсти, по любви?
- Неужели только на этом держится брак? Как же дети?
- Дети не помеха адюльтеру.
- Ты хочешь отговорить меня от женитьбы на тебе?
- Нет, я заинтересована в ней. Только зачем я буду жертвовать своими чувствами ради нее, ради брака? Ты готов принять, признать меня такой, какая я есть? Если готов, то это и есть любовь. Так ты любишь меня, а не любовь помимо меня.
- Но любовь предполагает отказ от каприза, от дурных желаний, отречение, жертву.
- Вот и пожертвуй своей ревностью ради любви ко мне, к моим желаниям, желанию другого мужчины, а не только тебя.
- Но любовь предполагает взаимность. Значит, ты тоже будешь смотреть сквозь пальцы на то, что я изменяю тебе?
- Не уверена. Не люблю делиться своим с другими женщинами. Учти, теперь ты знаешь, какая я. Напротив, я не знаю, какой ты. Твои уверения в любви, которую ты связываешь с верностью, не внушают мне доверия. Скажи. Как ты мне докажешь, что не обманываешь меня?
- Не кажется ли тебе, что ты перекладываешь вину с больной головы на здоровую? Я не изменял тебе. Да, и где и когда я мог изменять, если все время воевал, а когда не воевал, то был на марше.
Трудно жить с человеком, осознавая, что он в любой момент времени может изменить тебе с другим мужчиной по своему желанию.
Что мне делать, по твоему мнению?
- Это тебе решать.
- Но так не честно. Это не по человечески. Выходит так не любовь, а зависимость с моей стороны, а с твоей стороны – доминирование. Матриархат какой-то.
- Что ты сказал? Поясни.
- Получается власть женщины.
- Пониманию: для мужчины это неприемлемо. Но тогда откажись от меня.
Больше им нечего было сказать. Петр Петрович проводил Марфу Борисовну до ее дома и там простился с ней, не зная, что делать дальше. Домой он вернулся весь опечаленный, темнее наступившей ночи.
Любил ли он ее? Это интересный вопрос. Но ответ на него мог быть невразумительным. Причина его невнятности скрывалась в том, что любил Марфу Борисовну не Петр Петрович, а Петр Николаевич. Это смутно ощущал Петр Петрович. Такое ощущение было результатом отношения Петра Петровича к Петру Николаевичу как сознания к телу, точнее, к бессознательному. Такое отношение проявлялось, выражалось в безотчетном влечении Петра Петровича к Марфе Борисовне. Он зависел от нее. Эта зависимость приобрела манящий характер и угнетала Петра Петровича. Поэтому он желал освободиться от нее. Как можно было освободиться от нее? Одним из способов такого освобождения могло стать переключение мужского внимания с Марфы Борисовны на какой-то другой женственный объект влечения. Для того, чтобы найти некий объект влечения следовало Петру Петровичу чаще быть в людях. Среди них может быть он и найдет ту, ради которой появился в чужом мире и чужом времени.
Не прошло и нескольких дней и ночей, как он нашел такую женщину, точнее, девушку, но не в светских гостиных, а в своем сне. Она явилась ему во сне лягушкой. Расскажу по порядку, как это было. И случилось это как в известной детской сказке об Иване царевиче и царевне лягушке. С чего вдруг ему приснилась такая сказка, не знаю. Может быть, перенос во времени стал для него новым рождением в новом мире, тем более он очнулся в своем дальнем родственнике, лежавшем без сознания. Поэтому выход из бессознательного состояния как из «вечного сна», к тому же утром и уже не самого хозяина тела, Петра Николаевича, а его двойника, - двойника в другом мире, - Петра Петровича, можно условно назвать новым рождением. Тогда первые дни знакомства с новым телом и новым миром можно условно назвать детством. Но какое возвращение в детство бывает без сказки? Само такое возвращение является сказкой.
Как можно вернуться в детство? Вот таким образом, - путешествуя во времени – в прошлое. Такое путешествие в прошлое – есть езда в незнаемое. Оно таинственно и загадочно. Сказки читают на сон грядущий. Вот и Петру Петровичу прочитали сказку. И прочитал ее никто иной, как сам Петр Петрович. Поэтому приснилась ему царевна лягушка, которая держала выпущенную им стрелу, в своих лапках, сидя на болоте. Подошел он к ней, всей позеленевшей и попросил отдать стрелу, пущенную наугад в поисках невесты. Само собой понятно, посему она угодила в болото. Вот если бы он метил в княжеский терем или на купеческий двор, то и нашел бы там княжну или купчиху. Но он пустил стрелу наугад. И попала она на болото, в топкое место. Кто там живет? Естественно, не знатная княжна и небогатая купеческая дочь, а бедная лягушка, позеленевшая от несчастной сиротской доли, что никто не берет ее замуж. И тут чудо: появляется не удельный княжич и не богатый купчик, а сам Иван царевич как король королевич. Вот и не захотела отдавать ему одну стрелу лягушка. И сказала она ему: «Возьми меня вместе со своей стрелой. Ты попал ей прямо в мое сердце. Теперь я твоя суженая, я твоя судьба». И опечалился Иван царевич, залился горючими слезами. Как так: он царевич, «король королевич» (правда, умолчим, что только третий, младший сын, но все равно царских кровей), кого возьмет в жены? Болотную замухрышку, бедную пролетарку, маргиналку на отшибе, на болоте? Быть не может. Но это так. Что делать: судьба. Посадил он свою судьбу в карман и вернулся домой. Вот и весь сон, но не вся сказка.
Когда Петр Петрович проснулся, то первым делом подумал, что такой волшебный, сказочный сон приснился ему неспроста, ох, неспроста. Значит, «продолжение следует». Следует в чем? Во сне али в жизни? Было не ясно. Что вообще означал этот сон? Петр Петрович призадумался. Думал он утро, думал весь день, вечер, ночь, пока не придумал. Стрела из сна означала время. Он стал человеком