- А Бог его знает, - легкомысленно ответил дядя, попыхивая голландской трубкой с длинным мундштуком.
- Ну, что у нас гусары такие, - все забывают. Из пятнадцатого колена, Саша. Пора бы помнить в твои лета.
- Вот видишь брат, где наша кумпания выходит битой. Не хватает нам разумения.
- Да, не ума, а памяти, мой дорогой.
- Где память, там и ум, - на уме то память.
- Александр Васильевич, я бы поспорил, - затянул свою волынку мысли Петр Петрович. – Как платоник вы, дядюшка, двигаетесь в верном направлении. Только ум не на памяти, - это память при уме в познании явленной в мысли идеи истины как припоминании.
- Ишь, что сказал: платоник! Откуда ты набрался таких мудростей, племянничек, - не на войне ли? Вспомни, что до военной кумпании ты говорил: «Не желаю учиться, а хочу жениться на моей Марфушеньке». Чай, Петрушка, не забыл своей любавы?
- Это что за красна девица? – озадачился Петя, в страхе рисуя в своей голове образ страшной возлюбленной своего прототипа.
- Вот видишь, мама, какой стал Петька! – огорчилась старшая сестра Маша. – Совсем забыл несчастную Марфу. Видимо, променял ее, бедную, на образованную немку.
- Пусть лучше так, чем ходить всю жизнь необразованным, - стала защищать брата младшая сестра Света.
- Кто бы говорил о науках! Светлана, что вы должны были выучить к обедне? – строго спросила со своей дочери Елена Васильевна.
- Сто первый псалом.
- Вот иди и учи со своей бонной.
Младший брат не преминул показать рожицу своей сестре, за что получил подзатыльник у маменьки.
С этими словами Елена Васильевна со всем своим семейство, за исключением Петра Петровича, пошла в гостиную, оставив его с семейным доктором и гувернером.
Наедине
Вильгельм Леопольдович, осмотрев Петра Петровича и утвердившись в общем выздоровлении героя Семилетней войны, отправился в покои Александра Васильевича, как он сказал, «пропустить по маленькой». Петр Петрович стал расспрашивать своего престарелого гувернера о домашней жизни, чтобы оказаться в курсе всех интересов и дел домочадцев.
- Скажи-ка мне, Степан, как вы жили без меня? Кто чем занимался, кем интересовался, например, мои разлюбезные сестры? Друзья? Как поживает моя невеста?
- Ваша милость, что говорить-то, я и не знаю.
- Не тяни, Степан, - строго приказал Петр Петрович, входя в роль барина.
- Как изволите. Но нашли, кого спрашивать, чай не соглядатай тайной канцелярии.
- Поговори у меня исчë.
- То-то его светлость, князь Александр Васильевич, укорял вас в том, что вы грамоту плохо знаете. Но я все вижу.
- Какой ты Степан хитрый. Но все ли ты увидел? – спросил Петр Петрович своего слугу и внимательно присмотрелся к нему. Он подумал о том, что надо быть осторожнее с догадливым гувернером.
- Я увидел, что вы притворяетесь неучем, которым были. Но вы теперь ученый. Вы ли это, Петр Николаевич? – осмелел Степан.
- Что ты хочешь сказать, старик? Я – это не я? Как тебя понять?
- Вот и я ничего не могу понять. Вы вернулись из похода другим человеком. Вот что делает Европа с нашим братом.
- Не равняй себя, слугу, со своим господином, Степан.
- Как можно, ваша милость. Я говорю о другом, - о том, что за границей русские превращаются в немцев. Тому пример наш император Петр Великий, в честь кого назвали вас.
- Глупость ты говоришь. Изменил тебя, превратил в немца наш Вильгельм Леопольдович?
- Куда меня менять? Я говорю про господ. Если взять Вилли Львовича, то он наш. Я за немцев германских говорю. Это не то, что это.
- Да, ты, старик, уже заговариваешься: это не это. Как понять тебя?
- Я и сам не понимаю себя, - так голова идет кругом от ваших непонятных слов.
- Если не понимаешь, не говори лишнего.
- Вот вы говорите так, как никогда раньше не говорили.
- Привыкай, Степан. Меня изменила война и время. Именно время.
- А-а.
- То-то же. А теперь скажи. Это я второй раз как мои родичи жили тут, дома, без меня. Как мама, сестры, брат и дядя? Как красна девица, та, с кем я помолвлен. Она была здесь?
- Ну, барин вы и спросили сразу обо всех и обо всем. Я так и не смогу сказать.
- Степан, ты же мой гувернер. Ты помогал мне делать первые шаги в познании на белом свете. Просвещал меня. Так просвети меня.
- Ваша матушка, Елена Васильевна, все глаза выплакала сначала по своему пропавшему мужу, а потом по вам, когда пришло известие о вашем беспамятном возвращении с виктории. Дядя ваш, как всегда в добром здравии и веселом настроении. Сестры заняты своим видом, нежели образом мысли, особенно старшая, Мария Николаевна. Вам и вашей маме пришла пора выдавать ее замуж. Уже и жених имеется?
- Кто такой?
- Да, наш сосед, ваш приятель, граф Олег Алексеевич Бутурлин.
- Степан, хоть убей, не помню, кто это. Охарактеризуй его.
- Да, что сказать о нем? Надменный молодой господин. Бретер. Модник. Одним, словом, столичный петиметр. Я вот о чем подумал, Петр Николаевич. Трудно будет вам привыкать к прежней, светской жизни. В ней важны, прежде всего, родственные связи, знакомые, приятели, друзья. Вы же, Петр Николаевич, многое не помните.
- Скажу больше твоего: не помню почти ничего, - с грустью в голосе сказал Петр Петрович.
- Не переживайте так, барин. Придет время – вспомните.
- Однако вернемся к расспросам, - вздохнув, продолжил дальше барин. – Как мой брат?
- Что может быть с Иваном Николаевичем? Все играется. Правда, для его лет проявляет необычное стремление к познанию. Не в пример вам.
- Степан, будет меня ругать.
- Петр Николаевич, я безмерно рад, что вы изменили свое отношение к жизни и вижу, что вы стали лучше, чем были. Многое узнали и пережили. Да, и лучше стали относиться к людям, - не только себя, но и других замечаете. Взять те же ваши расспросы.
- Милый мой учитель, я рад такое слышать от тебя. Как же моя невеста? Хороша собой?
- Не то слово, барин.
- Да, перестань ты талдычить: «барин, барин». Зови меня наедине просто «мин херц, Петр».
- Так ли уж просто это наименование «мое сердце, Петр»? Не так ли звал светлейший князь Меньшиков вашего тезку-императора?
- Хорошо, зови тогда меня «мой господин», если не желаешь быть моим другом. Так как моя невеста? Красива, умна, образована или только воспитана?
- На взгляд старика, отличный выбор спутницы жизни. И красива, и умна, и образована, и, самое главное, имеет добрый нрав ваша Анастасия Филипповна Белкина.
- Хорошо, Степан. Ступай, устал я.
- Как же выход к маменьке?
- Я сам оденусь. Негоже тебе, старику и гувернеру, браться за лакейское дело. Ты нужен мне для другого дела. К тому же мне надо остаться одному и немного подумать о том, чем мне заняться на досуге.
Когда Петр Петрович остался один, он подумал, что если неслучайно попал не в свое время, то, наверное, задержится в нем. Что бы сносно существовать в новом времени, требовалось удобно в нем устроиться, подтвердить те знакомства, которые были и дополнить их новыми, сообразно уже своему характеру, возрасту и уровню развития. Опять парадокс: это новое время было хорошо забытое старое время. Если он появился в прошлом для выполнения неведомой ему еще миссии, то необходимо заранее быть к ней готовым тем, чтобы уверенно стоять на своих ногах, а не обращаться за помощью к Елене Васильевне или ее брату. Самое главное, нужно было вести себя как можно более естественно, соответственно своему положению в обществе и в согласии с духом времени восемнадцатого века. Благо его дилетантское знание этой эпохи ему могло как раз пригодиться.
Здраво рассудив, Петр Петрович все же медлил идти в гостиную. Его останавливало время. Он чувствовал это не его время. Петров поймал себя на мысли, что за часы, нет, не побоюсь сказать, годы мышления у него выработалась такая интеллектуальная привычка: приступать к действию только в том случае, если его больше не занимает мысль. Мысль о времени еще занимало все его внимание. Поэтому он решил закончить мысль, а потом уже идти к своим дальним родственникам.
Он хотел не просто думать о времени, но ощущать его всеми фибрами своей души, вдыхать его как запах женщины, вкушать время как зрелый плод любовного наслаждения, ласкать свой слух его ходом, созерцать и любоваться им. И он получил его. Время стало реальным, настолько реальным, что превзошло все его ожидания, и не могло вместиться в него, ибо уже взяло его всего, похитило его у современности. Это было прошлое время, от восхищения которым Петр Петрович потерял чувство времени как чувство настоящего, ибо теперь настоящим для него стало то время, которое прошло. Но прошло ли для него? Нет, оно не прошло, ибо было задолго до него и не ему было предназначено. Так зачем же он оказался в нем, в этом далеком от него и уже мертвом прошлом? Вот именно мертвом! Но на это как посмотреть.
С точки зрения прошлого времени, которое для него настоящее, его время не настоящее, хотя он продолжает жить духом, категориями, то есть, понятиями будущего XXI века. Станет ли он когда-нибудь современником восемнадцатого века? Другими словами, перед Петром Петровичем встала задача объяснить не случайность его появление абстрактно в прошлом времени – раз, и попадание его конкретно в восемнадцатый век, именно в тысяча семьсот шестидесятый год – два. При случайности такого обращения во времени вспять необходимость выживания Петра Петровича в человеческом виде требует от него уже не выполнения некоторого, неведомого ему еще предназначения, например, спасения людей, предположим, родственников, его фамилии, чтобы он появился в свое время на свет, демонстрируя тем самым влияние индивидных последствий на причину, на происхождение или генезис явления рода, но исполнения личного смысла собственно индивидуального существования, никак не погрешая против человечности, гуманной расположенности к нынешним современникам.
Чужое, прошлое время стало для него своим, настоящим, своим настоящим. Поэтому он должен был врасти в него, стать сродным с ним, не будучи ему изначально родным, родиться в нем. Для него существование в прошлом времени можно было уподобить бытованию в соседней, а не родовой общине. Настолько были далеки от него предки, - на целых шесть поколений, если считать в среднем, - что это родство держалась во времени как «седьмая вода на киселе», как говорят в народе. Он был теперь скорее им соседом по существованию во времени, чем родственником. Даже больше: любой чужой человек, родившийся в восемнадцатом веке, был им ближе, чем он. В этом временном, историческом смысле Петр Петрович был предельно чужим, образом чужого в их сознании, если бы они узнали, откуда он пришел к ним. Он был для них пришельцем, но не инопланетянином, а иновременщиком. И он вспомнил, не мог не вспомнить, что чужаков в управлении Российской державы в то время народ прозвал «временщиками», как например, Бирона, фактически правившего Россией при Анне
