сильно просился, да славился в роде добрым бросальником камней и ножей, а в Лесу такое могло пригодиться.
Он полз по траве, вздрагивал от непонятных звуков и от мысли о нареканиях от друзей и Яромира, но полз и даже ни разу не приподнялся, пока не почуял запах тлеющего костра и не разглядел в темноте сначала силуэт пасущейся лошади, а погодя и человека, который дремал, положив голову на колени. Такой осторожный до этого мига Вертислав поднялся во весь рост и радостно окликнул незнакомца. Тут же он ощутил удар и учуял терпкую ветку, которую дали ему понюхать асилки, и – беспамятство. Ни человека, ни его коня, только редкие деревья и непонятные жилища на них. Он сидел на пне, а вокруг неслись в хороводе десятки лохматых, украшенных цветами, ветками и речными растениями обитателей Леса. Меч всё так же висел на обязи, и он даже схватился за него, но тут ему поставили целое лукошко со снедью – сырым мясом, рыбой, какими-то кореньями, и Вертислав смекнул, что угрозы его жизни нет. Асилки забавлялись, подавая ему знаки почитания, едва ли не до утра, и он даже вздремнул на своём пне, опершись на старого безобидного медведя, который посапывал – видать, из-за глухоты – даже при шуме и резких выкриках.
С рассветом часть рода куда-то скрылась. Дети, женщины держались от Вертислава поодаль и только при его попытке приблизиться к ивняку, обрамлявшему селение, начинали кричать и преграждали путь, впрочем, не прикасаясь. Лебедь осмотрелся, заглянул в два-три строения, попытался сыграть с детьми и, томясь и сокрушаясь тем, что доставил беспокойство
129
Дружине, присел в ожидании того, что придёт Светислав и вызволит его. В том, что явится именно Светь, Рыжень не сомневался. Он даже громко напевал, чтобы его скорее обнаружили.
Вертислав только предположил то, что Меч знал точно: асилки из-за сокрушения их оружием Коляды уверились, что перед ними не люди Равнины, а сами бессмертные с северных островов, и гибель их, хозяев Леса, за две схватки в таком большом числе означает лишь гнев самого Велеса. «Боги с Алатыря идут на Юг», - понеслось по Лесу. Теперь косматые не нападали на Дружину, а следили, пытаясь угадать издали, который в ней Велес. Узнавали же только нового, неведомого бога, который говорил на их языке и наказал за неразумие небесным огнём.
Нет, Рыженя с мечом, без ярких шлема, щита, колонтаря, пешего и мокрого от росы они не приняли за Велеса. Но каким-то божком он, верно, для них стал, и потому маленькое селение решило уговорить его остаться и править ими.
Так решили в Дружине после повествований обоих плутяшек. Потому что слова Мечислава разъяснили всё происшедшее куда яснее. К тому же Верть, стыдясь, говорил неохотно, особенно когда кто-то, забавляясь, назвал его богом Леса и предложил ехать далее не на коне, а на медведе, как асилки.
Мечислав мечтал о походе, едва о нём начали говорить в селении Любомира. Он заговаривал с отцом, матерью, Будиславом, но все только качали головами, сочувствуя, как полагали, быстротечным детским чаяниям. Одна лишь Горислава вдумалась в желания подростка и долго убеждала, что скоро весь их народ начнёт переселение на Юг и такие, как он, станут наравне со взрослыми, прикрывать детей, стариков, животину и повозки от лесных захватников и губителей.
Ночью после выхода Дружины Венцеслава переполошила всё семейство: от многих переживаний у неё до срока произошли роды, а утром Меч, оставив запись и прося деда не осуждать его перед всем родом за отступление от Закона Праведи, а подождать, что с этого ослушания выйдет, тайно собрался и направился вслед за отцом и двоюродным братом. «Если боги дали матери нового сына, я могу покинуть семью», - решил он. Лук у него был, колонтарь взял старый Светиславов, а меч – опять же старый отцов, который давно тайно отточил и очистил от зелёного налёта. Тосковавшего по хозяину Холеня взял намеренно, надеясь на его чуткость к асилкам и помощь в охоте, ибо надеялся ею кормиться: запасной лошади со снедью, как дружинники, он взять не мог. Всегда вдумчиво прислушиваясь к толкам старших, особенно касательных Леса и Пояса Рода, Меч знал, что по горам можно ходить и даже ездить на коне, что у гмуров проложены там тропы и целые поля засеваются разным овощем и злаком. Так он и положил себе: днём движется вдоль Пояса по следам Дружины, к вечеру, выбрав удобное место, забирается в горы и втайне ночует там, куда асилки не отваживаются подниматься. Светь и Яр здорово подивились бы, узнав, что их юный родственник давно узнал из разговоров вскользь и разных недомолвок о знакомстве отца и брата с
130
правителем Вербором. Лишённый возможности обучаться ратному делу в становище буяров, Меч многому незаметно от других учился сам, разбирался в следах и звуках, лучше всех одногодок в селении скакал на лошади и – главное – впитывал в себя и уразумлял каждое слово об охране границ, владении оружием. Постигал нужное он и тогда, когда, как бы забавляясь, вызывал Светя на схватку мечами ли, кистенями, и когда, не имея хозяйственных забот, шёл к кому-либо из возвратившихся в селение на отдых берёжей или буяров и расспрашивал их о приграничье, об ухватках Перунова ратоборства. Меч был в дружбе с Болеславой, которая знала тайные ратные желания подростка и потому при случае передавала ему буярово учение не скупясь.
И вот он впервые въехал в Лес. Поначалу полдня опасливо держал в руках лук с вложенной стрелой, но обвыкся среди редких деревьев, радостно поющих птичек и в полном доверии к опытному Холеню, обегавшему далеко вокруг их путь и не встречавшего никакой напасти. Ночами, забравшись в горную расщелину, Меч почти не спал, настораживаясь от каждого незнакомого прежде звука. Холень дремал рядом, порыкивал, когда мелькала тень какого-то зверька, но шибко не тревожился.
Они быстро продвигались по следам Дружины, выезжая при первых лучах Солнца и не останавливаясь весь день. Меч почти не ел, почти не спал, но оставался в неутомимости. Следы схваток, особенно ночной, только прибавили ему сил: надо было поспешать и скорее присоединить своё оружие к общему. Мёртвые асилки здорово испугали Беленя, но не юношу; и, когда он въехал на глядень, с которого летели в косматых горшки с земляным маслом и увидел внизу с десяток врагов, вытаскивавших из-под камней своих раненых сородичей, он готов был вступить в схватку в одиночку.
Однако асилки, удивившие своей яростью и лютостью его отца, поразили юношу совсем иным. С криками «Мерар! Мерар!» они бросились в Лес, уступая ему дорогу. Обрадованный Холень даже бросился преследовать их, а Меч, подъехав к месту обвала, увидел лежавших поодаль раненых косматых воинов с раздавленными ногами и, спрыгнув с коня, подошёл к ним.
- Сетр доб (давай говорить), - предложил он одному, глядевшему устало и без злобы.
- Сетр, - согласился тот.
С трудом подбирая грубые лесные слова, Меч выяснил такое, после чего перестал таиться и ночевал, разжигая костёр в любом месте. Асилки приняли Дружину за богов Севера, уходивших на Юг, как в древние времена. Яромира же, выполнившего угрозу уничтожить их огнём и горным обвалом, они посчитали самим Сварогом, отцом их любимого бога Велеса. Без боязни двинувшийся на них Меч в ярко блестевшем колонтаре, был принят также за одного из бессмертных хозяев Севера, догонявшего своих собратьев.
В последнюю ночь, когда Меч не приметил горевших в низине костров тех,
131
за кем он следовал четыре дня, а зоркий Вертислав сумел увидеть среди негустых деревьев странный ночной огонь, одинокий юноша спокойно засыпал, готовя для отца слова оправдания: к полудню он рассчитывал нагнать дружинников на их отдыхе. Едва ли его сон был бы столь тихим и беззаботным, если бы он знал , что асилки, так неожиданно переменившиеся от лютости к поклонению, уже искали своего бога, решив убедить его остаться с ними в Лесу, а не уходить с остальными в тёплые Земли. Они ещё препирались в кустах, не слышимые даже Холенем, кто перед ними у костра, и только звериная боязнь огня останавливала их, когда Вертислав в своём самовольном дозоре возник будто из-под Земли и с криками бросился прямо на косматых. Нет, они не лишили его чувств: не посмели бы обидеть Мерара-бога. Рыжень наткнулся в темени грудью на тупой сук и упал прямо в заботливо подставленные мягкие лапы, сунувшие ему к носу дурманящей травы.
Разбуженные шумом Меч и Холень бросились по тропе вдоль горы, предполагая схватку людей и их врагов, но, постепенно постигая случившееся, тайно проследовали в Лес за ватагой косматых до самого их селения. Рыженя-Лебедя Мечислав узнал только утром, когда рассвело. Выжидая время для освобождения пленённого, он и не приметил, что Холень покинул его, а приближение Светислава не столько услышал, сколько ощутил обострившимися в Лесу чувствами. Далее уже рассказывал Светь, подтверждая дивную весть о том, что асилки более не нападут на них. Так завершилось это новое, бескровное, происшествие.
… Ночью, после застольничанья, когда сменился первый дозор, Светь подошёл к костру старшего.
- Вот, всё семейство в сборе,- усмехнулся Яромир.
Уловив у дяди доброе расположение духа, юноша решился заступиться за двоюродного брата.
- Да ведь сын в отца пошёл. Такой же самовольный, такой же отважный, да и разумом не подросток, а мужчина.
- Я, племянник, Закона не переступал.
- От чего же отступил твой сын? «Чтить род, старших»? Но род не может неволить человека в выборе пути к Ирию. И любому человеку дано самому решать: ратником ли, землепашцем ли, вещуном ли идти к Светлым богам. Разве Меч перешёл на сторону чёрных братьев Дыя и Вия?
- Куда там! – вновь усмехнулся Яр. – Если лесные злобники нас уже почитают за богов и вольно пропускают одинокого человека сквозь Лес…
- Соколы просили узнать, можем ли мы поздравить тебя с родившимся сыном?
- Почему нельзя? Тот сын не виноват в поступках этого, - Яр кивнул на молчавшего Мечислава. – Да… я сам более всех отступил от Закона Прави: никогда муж не покидает жену перед родами. Увижу ли сынка…
- Теперь-то легче через Лес идти…
132
- Асилки не единственные наши враги. Ты ведаешь из повестей о больших и лютых зверях, ушедших на Юг сутки-двое Сварога назад. Ещё пару Лун похода, и мы наткнёмся на них. А какие племена людей заселяют те Земли? Почитают ли они Белых богов?..
- Мы тоже многому учимся в пути, - не согласился Светь. – Известно тебе, почему Рыжень уполз прошлой ночью от становища?
- Говори.
- Я застольничал с Лебедями и со всеми слушал нашего путляшку. Говорит, хотел одолеть в себе боязнь ночи. Если всякий, как буяры, в тёмное время сходит в Лес, то чёрные боги и духи станут нам неопасны.
- Я думал об этом. О ночном обучении наших ратников из неприграничных племён. Но, сам знаешь, за день пути все сильно утомляются…
- А нас, буяров, ты никогда не жалел. Говорил, жалость обессиливает.
- У нас там была опора: Равнина, селения с тысячами мужей. Здесь мы одни. Но я согласен. И бузе хочу обучать всех. Поможешь?
- С радостью. А то такие, как Вертислав, считают, что мы, Соколы и Кречеты, выносим на себе все трудности и опасности похода, а они нам обуза. Они здорово ратятся, но
