пишет на новый год: «Бездна народа, и я усталъ отъ нихъ. Но радъ тому, что какъ появленiе письма, такъ и это непрiятное скопленiе вызываетъ не неудовольствiе, a поощренiе къ внутрен[ней] работе: поступить наилучшимъ образомъ по отношенiю къ тому, что непрiятно. Думалъ какъ разъ объ этомъ:
1) Мы гадаемъ, ищемъ, желаемъ счастiя, т. е. такихъ условiй, при к[оторыхъ] намъ бы было хорошо, а между темъ намъ хорошо можетъ быть только отъ нашего усилiя побороть то, что намъ нехорошо. Такъ что выходитъ совершенно обратное того, что мы думали: то самое, что мы называемъ счастьемъ: здоровье, богатство, слава, красота, все это — Капуи, все это ослабляетъ нашу энергiю, устраняетъ возможность или, по крайней мере, не вызываетъ потребность проявить усилiе, — то самое, что даетъ истинное благо. И обратно: все, что считается несчастiемъ, вызываетъ эти усилiя. На этомъ зиждется и то ужасное заблужденiе, что внешнiя формы обществ[енной] жизни есть благо, и надо устраивать ихъ. — Хочется сказать парадоксъ, что чемъ лучше формы обществ[енной] жизни, темъ ниже и умы и характеры людей (Америка до освобожд[енiя] негровъ). Искать того, что называется счастл[ивыми] условiями жизни: богатства, славы, здоровья, красоты, привлекательности, это все равно, что согреваться у печки, а не здоровымъ трудомъ на свежемъ воздухе.
2) Устройство внешнихъ формъ обществ[енной] жизни безъ внутрен[няго] совершенствованiя — это все равно, что перекладывать безъ известки, но на новый манеръ, разваливающееся зданiе изъ неотесанныхъ камней. Какъ ни клади, все не будетъ защищ[ено] отъ непогоды и будетъ разваливаться».
Комментарий: У Толстого в понимании жизни дух есть связь как целое внешних частей тела жизни.
«3) Постепенное уничтоженiе пределовъ вещества и движенiя, съ к[оторыми] связана была духовная сущность, когда все больше и больше сознаешь эту сущность, должно быть радостно; и я испыты[ваю] это.
4) Жизнь есть переездъ на коне отъ какого-то однаго места, о кот[оромъ] я не помню, до какого-то другого, кот[ораго] я не знаю, но кот[орое] будетъ то, подле кот[ораго] конь станетъ, и надо будетъ слезать. Или лучше: переездъ на корабле, на к[оторый] я селъ, не знаю, когда, но съ кот[ораго] придется слезть или когда велитъ капитанъ, или когда доедешь до последней пристани.
Помни, что ты въ пути, что всякую минуту можешь быть ссаженъ, и что во всякомъ случае долженъ будешь слезть на последней пристани (70, 80, 90, 100 летъ), и что во время пути надо, чтобы не было плохаго, исполнять требованiя капитана. Сначала весело, ново, и забываешь, что плывешь, потомъ все больше и больше понимаешь свое положенiе, привыкаешь къ нему и, подъезжая къ пристани, сжился съ товарищами, полюбилъ ихъ, и тебя полюбили, но веришь капитану, к[отор]ый верно говоритъ тебе, что тебе тамъ, где онъ тебя ссадитъ, будетъ также хорошо, какъ и на корабле».
Писатель думает и пишет образами здания общественной жизни, части которого в виде неотесанных камней сцепляет цемент («известк» в его терминологии), коня или корабля, несущих их пользователя по жизни к ее неминуемому, но не определенному во времени финишу – смерти.
В дневнике на второй день нового года Толстой записывает: «Здоровье лучше. Гости свалили. На душе радостно. Нынче, гуляя, думалъ:
1) Жизнь представляется въ освобожденiи духовн[аго] начала отъ оболочки плоти, — вотъ такъ:
Мож[етъ] быть и такъ:
Чемъ больше плоти, темъ меньше возможности общенiя, слiянiя съ другими.
Процессъ жизни отделенной — въ освобожденiи отъ плоти; процессъ жизни общей — въ слiянiи, въ совокупномъ освобожденiи отъ плоти. Какъ въ личной, отдельной жизни освобожденiе отъ плоти, сама плоть и движенiе только кажутся, такъ и въ совокупной жизни это освобожденiе только кажется. Жизнь человека, моя жизнь уже вся есть освобожденная отъ плоти, какова она въ конце жизни; также уже есть и вся освобожденная отъ вещества и времени жизнь совокупная всего человечества, всего мiра. Мне она только кажется вещественной и движущейся, т. е. въ пространстве и времени. Для существа же не отделеннаго, какъ я, для начала жизни, для Бога, она есть вне вещества и не движется. То, что Все состоитъ изъ отделенныхъ и потому вещественныхъ и движущихся существъ (для нихъ самихъ), делаетъ то, что для всехъ этихъ отделенныхъ существъ есть жизнь, есть участiе въ божественной жизни. — Не ясно, не хорошо выражено, но все такъ, какъ я думаю».
Толстой пишет в дневнике как заправский идеалист, когда уговаривает себя освободиться от своей плоти. К чему такие уговоры, тем более, если взять не отдельную, личную жизнь, но жизнь совокупную. Ну, как могут отделенные, вещественные и движущиеся существа освободиться от плоти, если они и есть эта плоть. Дух же в них, но он не их. Для них освобождение от плоти – это освобождение от себя.
Через восемнадцать дней Толстой возвращается к своему дневнику, в который записывает «думалъ вотъ что: 1) въ сновиденiяхъ я облекаю свои ощущенiя жизни (ведь все происходить въ полупросыпаньи) въ те образы воспоминанiя, к[отор]ые я собралъ въ бдящемъ состоянiи. Во что я облекаю мои ощущенiя въ жизни? Ведь ощущенiя — только ощущенiя прикосновенiя волнъ эфира, воздуха или самаго тела. Если эти ощущенiя облекаются въ образы, чувства, какъ будто воспоминанiя, то только п[отому], ч[то] я въ прежней жизни набралъ эти образы и воспоминанiя. Не въ этой жизни, а въ прежней или въ какой-то вне этой жизни, п[отому] ч[то] съ первыхъ моментовъ сознанiя я одно люблю, понимаю, другое не люблю, не понимаю. Неясно, но что-то есть».
Здесь в первом пункте своего размышления Лев Толстой делает недопустимый с точки зрения ученого материалиста перенос человеческих (земных) чувств этого мира на чувства мира иного, который (тот мир) человек не знает. Откуда Толстой знает иной мир? Ему кажется иным мир, отвлеченный от представления Толстого вне себя. Когда это представление как отношение толстовского взгляда на мир схватывается само по себе (в себе), то мир удваивается. Появляется мир сознания в сознании. Появляется настоятельная необходимость сознающего сделать этот мир миром для себя, своим миром, то есть, миром сознательным, в который можно эскапировать, убежать, укрыться в нем, спрятаться от большого, внешнего мира. Зачем? Затем, что в общем мире нет привилегированного места для сознательного существа. Такое место в нем есть для животных («плотских» в терминологии Толстого) существ. Сознательное существо оказывается в нем на обочине, на маргиналии для наблюдения. Оно не живет, а только наблюдает, как живут другие менее развитые существа, ибо этот мир предназначен для примитивных существ. Поэтому душевные существа и скрывается в самих себе, в своем сознании. Их мир - мир сложных душ,, в частности, эпилептоидов и прочих рефлексивных «личностей», вроде Толстого, склонных к навязчивому состоянию самокопания в себе, получает прописку в нем (в сознании) в качестве мира духов или духовного мира.
Дальше Лев Николаевич продолжает свое размышление: «2-е то, что сонъ похожъ на жизнь темъ, что какъ во сне бываютъ несколько степеней пробужденiя: думаешь, что проснулся, а только перешелъ изъ более полнаго забвенiя въ менее полное. И бываетъ еще то, что особенно похоже на жизнь, это — то, что становится во сне мучительно тяжело, и делаешь усилiе сознанiя, и просыпаешься къ большей реальности. Я несколько разъ такъ просыпался въ жизни. Думаю, что предстоитъ теперь только последнее, въ этой жизни, пробужденiе — смерть.
4) Человеку посредствомъ движенiя своего сознанiя дана возможность общенiя со всемъ проявляющимся въ другихъ существахъ — людяхъ, животныхъ, растенi[яхъ] — сознанiемъ. Для Бога нетъ движенiя, все уже есть и ничто не изменяется; для человека же это движенiе, возможность измененiя даетъ благо. (Совсемъ неясно. Такъ записано. Теперь не помню.)
5) Жизнь въ матерiи проявляется движенiемъ, разрушающимъ матерiю. (Чепуха.)».
Комментарий: на втором шаге своего размышления Толстой сравнивает сон с жизнью относительно степеней пробуждения сознания от сна с полного забвения до менее полного как отражений степеней возрастания сознания человека до самосознания и осознания более реальной реальности, чем его земная жизнь. Интересная мысль. По мнению Толстого, которое он излагает на четвертом шаге своего размышления, сознание является каналом мгновенной связи с другими сознательными существами, находящимися на значительном расстоянии, препятствующем физическому контакту с ними. Но как они могут общаться с ними?
Следующий (пятый) шаг в рассуждении Толстого является проходным, ибо в содержательном плнае тривиален: само собой изменение (движение) в мире не только создает, но и разрушает материальные вещи.
Толстой дальше пишет: «6) Намъ легко видеть теперь обманъ церкви, когда мы уже вне ея; но мы не видимъ точно такого же обмана того, что называется наукой, п[отому] ч[то] мы въ немъ.
7) Главное и самое нужное для религiозной жизни — сознанiе (это знали давно уже все люди) того, что мы не стоимъ, а нетолько движемся, но летимъ (какъ хотите, вверхъ или внизъ) съ страшной быстротой. Совсемъ другое отношенiе къ жизни, если знаешь или если не знаешь, не помнишь этого. Только забывая это, люди хватаются руками, стара[ясь] удержать то, мимо чего пролетаютъ. Нельзя хвататься, руки оторветъ.
8) Надо помнить, что мы не на месте, а плывемъ на большомъ параходе, и у капитана есть неизвестный намъ списокъ, где и когда кого высадить. Пока же насъ не высаживаютъ, что же мы можемъ делать другаго, какъ только то, чтобы, исполняя законъ, установленный на параходе, стараться въ мире, согласiи и любви съ сотоварищами провести определенное намъ время.
9) Общественный прогрессъ истинный — въ большемъ и большемъ единенiи людей. Для единенiя людей нужны три вещи: 1) сила, кот[орая] заставляла бы людей соединяться, также, какъ для того, чтобы камни сложились въ зданiе, нужно, чтобы были люди каменщики, к[оторые] соединяли бы эти камни. Эта сила есть помимо воли людей: ихъ дело только не мешать проявленiю этой силы любви. 2) что нужно, это то, чтобы люди [для того, чтобы] могли соединиться, не имели бы свойствъ, отталкивающихъ ихъ другъ отъ друга: пороковъ, страстей, себялюбiя, также, какъ для того, чтобы сложить зданiе изъ камней, надо обтесать ихъ, чтобы въ нихъ не было неправильныхъ формъ. И третье, что нужно, это то, чтобы, соединившись, люди сознавали бы необходимость и благо этого соединенiя, и чтобы это сознанiе держало ихъ вместе также, какъ известь или цементъ держитъ вместе камни зданiя. Первое — стихiйная сила, второе — самосовершенствованiе, третье — религiя.
10) Я — только сознанiе, т. е. нечто духовное, но я могу сознавать и себя какъ тело и какъ движенiе. (Неясно, не помню, что.)» .
Комментарий. На шестом шаге размышления Толстой уличает в обмане уже не церковь, а науку. Интересно, в чем этот обман проявляется? В том, что науку признают «решалой» всех проблем?
На седьмом шаге рассуждения Толстой почему то утверждает, что главное для религиозной жизни – это сознание? Для него да, но не для большинства верующих. Для них оно как
