средств и путей (методов) целедостижения.
Другое дело, когда мы выбираем отношение уже не к необходимости или возможности существования, что зависит от самого человека как его выживание, приспособление к иному или проективное созидание как приспособление к себе иного, но к реальности, что находим в мифе, мистике, магии (ритуале), религии, науке и философии. Как они относятся, точнее, как человек, занимаясь ими относится к самой реальности, миру и Богу? Миф как сказка ориентирован на слух, на внимание к музыке мира, на вибрацию звуков космоса. Занимаясь сказом, рассказом, описанием мира, человек начинает представлять себе мир, в котором живет. Он видит то, чего прежде не видел, узнает и признает в мире себя как мировое существо. Так он ведает, мистически познает мир, сливается с ним, растворяется в нем. Это уже мистика как видение и ведание мира. Такая слитность совершается в магическом ритуале связи всего со всем, что возможно лишь при познании, основанном на принципе имманентности (присущности и причастности) всего всему. В этом магическом действии получает воплощение уже не возвышенное тяготение к целому, восхищение небом, но использование его в своих земных интересах.
И вот когда человек понимает разницу между миром и самим собой, он находит высшую инстанцию, которая держит его с миром в одном месте и времени. Эта инстанция есть Бог. Он задает единое действие по отношниею к себе – служение только Ему верой и правдой (истиной), которую не скроешь (алетейя). Именно так вступают в строй занятий религия и философия с наукой. Религия ориентирует человека на Бога. Такая ориентация есть вера в него как в Творца, Создателя человека и мира и их Спасителя от самих себя. Здесь и возвращаются к человеку уже обновленными сказка как священное писанаие, мистика как священное предание (причастность Богу в представлении себя образом и подобием Бога) и ритуал как уже не оккульт (теургия), не служение с Богом миру, но культ как служение Богу в миру и вне него. Иное дело философия. Она основана уже не на вере и тем более действии. Религиозная вера предполагает в качестве абсолютной предпосылки самой себя как веры в Бога веру в саму себя, в веру. Философия есть не вера, но мысль, а мысль не уверена в себе, она сомнительна. Она не послушна, как вера, на спрашивает с нее. К тому же она проистекает не из веры и тем более магического действия, ритуала священнослужения, а из видения, но не глазами и даже не сердцем мистика, но умом, из умозрения не как актива, а как пассива, не вовлеченности (не ангажированности миром), созерцания с потусторонней суетному миру (пространству, космосу) времени точки зрения вечности. Философ, занимающийся таким умным созерцанием с точки зрения идеи, и на самого себя смотрит как если бы (als ob) со стороны. Он смотрит на все и сомневается, думает, то это или не то, что есть и нужно ли ему оно, включая и его самого?
Занимаясь дальше уже наукой, человек не просто верит или сомневается, думает, но знает, не есть мыслящий, но является ученым, имеющим знание, добытое не мышлением, но счетом, расчетом или чтением «книги природы» или культуры. Счет, чтение и письмо, описание мира не могут не привести человека науки от мира чувств в искусстве к миру техники как подражанию тому, что есть в мире вещей, а не в мире чувств к этим вещам. Техника – это действие человеческой фантазии в качестве изобретения (из обретения, находки) не в согласии с миром чувств, а с миром вещей в строгом соответствии с законом их действия. Если в случае с наукой техника стала ее истиной, то в случае с философией идеология стала ее ложью. Философия следует тому, что нельзя скрыть. Напротив, идеология как стратегия использования идей в своих особых целях (класса, клана, корпорации), а не в целях общего блага (народа), утаивает то, что можно скрыть представлением. Если философия служит всеобщему, то идеология как превратная форма философии ищет свое.
Трансцендентный эгоизм и трансцендентный альтруизм. Эгоизм опасен не только в натуральной форме в качестве тривиального самодовольного мнения о самом себе как таком Я, которое признает таким только себя вокруг него (крайним случаем эгоизма является эгоцентризм – «Мое я есть центр мира»), но в супранатуральной форме уже не для тела, а для души, возомнившей себя ценром уже тонкого или даже сверхтонкого (духовного) мира. Ему благополучно (райски) противостоит альтруизм. Нас интересует супранатуральный альтруизм, который предполагает существование Я в качестве не своего, но всякого иного Я, что говорит о его всеобщности.
Превращенные формы массовой идеологии. Идеология – это система представлений массы народа, которые ему навязаны так называемыми популярными лицами. Именно в них, в этих лицах, народ выражает себя, думает и переживает, с них он берет пример, как следует жить не хуже, а лучше других людей.
«Горбатого могила исправит». Действительно, человек может потерять все, даже свой итак ничтожный разум, но характер останется при нем. Как правило, это так называемый «тяжелый характер», да в придачу необходимые для выживания животные инстинкты. Горб – это и есть характер человека. И редко когда это крылья, сложенные у него на спине. В таком случае речь идет о легком характере. Чаще речь идет о том горбе, той характерной складке, которую при жизни не расправишь.
Шаман. Шаман – это ученый начальной эпохи истории человечества. Шаман практикует магию – прото-науку. Он последовательно совершает заученные магические (научные) операции, сопровождая их описанием на особом (специфическом) шаманском (мифическом) языке. Слова его магичны. Им приписывается особая сила воздействия на человеческую и иную психику (душу) существ и духов вещей. Он вооружен только тем, что ему дала природа и духи, - своей экстрасенсорикой, тонкой душевной структурой, которой он чувствует, нет, чует души людей, скотов, зверей, трав и духов вещей. Он способен к эмпатии, к переживанию их состояний жизни и существования, а, следовательно, понимает их и поэтому способен на них воздействовать. Шаманом мог и может стать не каждый, а только особенный человек, который выделялся и выделяется из общины или коллектива людей своим необычным видом, сложным, тяжелым характером и обязательно телесным дефектом. Тонкая душевная организация шамана появляется в качестве компенсации его телесной недостаточности.
«Записки христианина» Льва Толстого (из «Дневника» за 1881 и 1887 гг.). Лев Толстой в записках называет себя христианином потому, что верит, что «религиозная истина – это единственная истина, доступная человеку, христианское же учение, считаю такой истиной, которая – хотят или не хотят признавать это люди – лежит в основе всех людских знаний, и не боюсь осуждения в гордости называния себя христианином, потому что я понимаю слова: я – христианин, иначе, чем они обычно понимаются» . Он признается, что четверть своей жизни провел в бессознательном состоянии, большую же часть ее был нигилистом. И только несколько лет назад, уже в пятидесятилетнем возрасте он стал верующим христианином. Таковым он считал не того, кто крестился, но кто понимает, что смысл человеческой жизни заключается в христианском учении. Толстой считает, что не исполнил еще этого учения, не стал лучше других людей, но он понял тому, для чего следует жить.
В дневниковой записи за другой год, уже 1887, он раскрывает то, как понимает философский вопрос «Для чего следует жить?». Вот его слова: «1887. Человек употребляет свой разум на то, чтобы спрашивать зачем и отчего? – прилагая эти вопросы к жизни своей и жизни мира. И разум же показывает ему, что ответов нет. Делается что-то вроде дурноты, головокружения при этих вопросах (Жан-Поль Сартр это меланхолическое состояние души, сознания, чувства Я называл “la nausee”, что перевели на русский язык грубым словом «тошнота»). Индейцы (индийцы) на вопрос отчего (причинный вопрос почему)? говорят: Майа соблазнила Брама, существовавшего в себе, чтобы он сотворил мир, а на вопрос зачем (целевой вопрос для чего)? Не придумывают даже и такого глупого ответа. Никакая религия не придумала, да и ум человека не может придумать ответов на эти вопросы. Что ж это значит?
А то, что разум человеку не дан на то, чтобы отвечать на эти вопросы, что самое задание таких вопросов означает заблуждение разума. Разум решает только основной вопрос как? И для того, чтобы знать как, он решает в пределах конечности вопросы отчего и зачем?
Что же как? Как жить? Как же жить? Блаженно.
Этого нужно всему живущему и мне. И возможность этого дана всему живущему и мне. И это решение исключает вопросы отчего и зачем.
Но отчего и зачем не сразу находится блаженство? Опять ошибка разума. Блаженство есть делание своего блаженства, другого нет» .
Выходит, Толстой не видит смысла в том, чтобы задаваться философскими вопросами: «отчего» и «зачем» в этой жизни, но следует задаваться теми вопросами человеку как конечному существу, которые имеют смысл в его настоящей, то есть, земной, обыденной жизни. Это вопросы практического, прагматического характера, того, как следует жить. И сразу находит ответ: блаженно. Что за блажь?! И в самом деле, если живешь как блаженный, то сакраментальные вопросы «отчего» или «почему» и «зачем» или «для чего» отпадают сами как ненужные. Они могут иметь место применительно к конкретной бытовой ситуации. Например, почему я такой нигилист? Ну, разумеется, потому, что не верующий. Или: для чего мне жить? Естественно, чтобы быть христианином. Это почему? Да, потому что в нем, в учении Христа, смысл человеческой жизни. Вот так: ни много, ни мало!
Причем искомое блаженство не является даром, но его нужно заслужить, сделать. Вот слова самого Толстого: «Блаженство есть делание своего блаженства, другого нет». В этом утверждении (суждении, точнее, мнении) Лев Толстой, будучи эгоцентриком, взял да и проговорился: «своего блаженства». Так какой же ты настоящий христианин?! От такого мнения за версту «воняет» трансцендентальным (не трансцендентным) эгоизмом. Вот, оказывается, для чего, точнее, для кого следует жить, живя как блаженный, - для себя любимого! Толстой перепутал местоимения «сам», Я и существительное «самость». Да, ты должен сам как личность, самость (сущность человека, которая является как человечность) достичь блаженства, имеешь право на счастье. Но для чего? Для кого? Для Духа, Бога, который является в тебе как Я. Потому что именно через это явление тебе становится понятно, для чего следует жить. Бог является тому причиной как творец тебя. А ты тогда есть его образ и подобие. Его образ в тебе – душа, а ты Ему подобен в Я. Но ты не есть Я. Я является тобой. Ты явление, а не сущность Я. Потому что ты частность, а Я всеобщее. Разумеется, за тебя никто не будет блаженствовать. Кстати, блаженство дается человеку Подателем всех благ даром, а не делается приемщиком дара.
Писатель, на себе примеряющий образ мыслителя, отказывает человеку в праве задаваться вопросами «почему» и «зачем», полагая их бессмысленными, видите ли,
